Никто не хлопал и не заваривал чай, никто не приготовил бензин восхищения, чтобы залить в мой бензобак таланта. И в этот момент я поступила как настоящая женщина – обиделас
Я ежедневно привыкала к мысли, что я звезда. Что мое призвание – светить. А его – аплодировать мне. Это хорошая мысль, к ней удобно привыкать. Она мягкая, приятная телу и душе. Я плыла по жизни в коконе чужого восхищения. Мне и в голову не приходило, что Миша тоже нуждается в моих аплодисментах, ждет их и надеется. Зачем? Звезды не аплодируЮт зрителям.
Я была одета в хмурость, закрыта от людей на все замки и щеколду. Миша брал штурмом, прорывался, завоевывал, окружил заботой, оформленной в слова и действия. Я не стала выбираться из окружения – сдалась, ослабила оборону, разрешила себя целовать.
Потому что весело, потому что птичка, «классики» и солнышко. Я называю это «заряжена детством». Внутри постоянно восторженные салюты, потому что детство
Как выясняется, вокруг очень много слепых людей, сынок, которые в упор не видят очевидного, – отвечаю я.
– А почему они так делают?
– Потому что не знают, что они слепы.
– А они когда-нибудь станут видеть?
– Надеюсь, да, сынок. И очень надеюсь, что еще не будет поздно.
Я смотрю на море и думаю, что она не замечает, что жизнь ее, в которой она любима и красива, никуда не проходит, а в самом разгаре течет ежедневно, наполненная смыслом. А ей все мало. Все кажется, что счастье в чем-то другом. На другом море, с другим человеком. Глупая, потому что молодая.
20 лет она видит в отражении красивую девушку, наряженную в будущее счастье, укутанную в красивую шубу, а в 40 лет она в том же зеркале увидит уставшую женщину, в жилах которой течет одиночество, укутанную пушистым ореолом сшитых в одну летопись маленьких смертей.