Мэдилин ничего не сказала, когда Натаниэль пришел в этот вечер домой. Ее сын был уже большой мальчик, и она знала это.
– Возьми другую рубашку, Натти, – всего лишь и заметила Мэдди.
И продолжила свое занятие шитьем, от которого на мгновение подняла голову, когда он вошел.
Все было как обычно, был самый обычный летний вечер, и лишь тайная печаль, казалось, наполнила тишину в горнице. Никто и никогда ведь не знает, что там на душе у другого человека в такие минуты… И лишь отдельные случайные моменты приоткрывают иногда завесу этой тайны. Просто эта тишина, исполненная невысказанной печалью. Или просто блеснувшие тоскливым чувством из-под полуопущенных ресниц эти глаза… Но снова и снова сомкнуты губы, и снова и снова молчанием покрывается и принимается всё. Вот такая была Мэдилин Элеанор Лэйс.
Натаниэль между тем вернулся в комнату в другой рубашке и уже ничего не напоминало Мэдилин того, как он вошел. Он был спокоен и непринужден, всё как всегда, и она решила, что волноваться уже было не из-за чего.
– Ты снова был весь день где-то в своих лесах и прериях, и снова ничего не читал. И конечно же, даже и не вспоминал о том, чтобы взять в руки книгу, когда придешь домой, – заметила она.
Мэдилин не упрекала и не выговаривала, она просто говорила то, что есть.
– Знаю, – коротко согласился тот.
Он посмотрел за окно. Там, за окном, простирался великий, великолепный, непредсказуемый и манящий мир. В сиянии солнца, среди зеленой травы и ослепительно синего неба так легко было забыть обо всем. И он забывал. И тогда она, не зная, что сказать, просто напоминала:
– Натаниэль, так возьми же книгу и почитай тогда хотя бы сейчас. Ты ведь стал у меня уже почти взрослым, и я не могу постоянно напоминать тебе, у тебя своя совесть и свой выбор…
Тот отошел на другую сторону комнаты, взял книгу, вернулся и устроился рядом за столом. Раскрытая книга легла перед ним. Но Мэдилин видела, что мысли его были где-то далеко. Натаниэль пытался читать, перелистнул страницу, раскрыл книгу на следующей главе. Наконец он поднял голову, посмотрел вокруг, снова посмотрел на раскрытые страницы и сказал, глядя уже на нее:
– А Сколкз Крылатый Сокол мне сегодня сказал, что если бы я был дакота, я мог бы стать великим воином и иметь много славы и доблести…
Непривычный оттенок мечтательности наполнил его глаза. Мэдилин посмотрела на него, посмотрела за оконное стекло. Сердце ее вдруг накрыло тоской. То, что когда-нибудь должно было случиться, случилось. Ее недавний малыш узнавал мир и его соблазны. Слава, величие, блеск – кого только не взманили и не погубили они, и разве может кто-нибудь из мальчишек совсем не желать первенства и триумфов, вырасти равнодушным к почестям, наградам, успехам? Слава, всегда и во всем ведь вожделенная слава – вечное искушение всех и вся… Снова и снова все царства мира и славу их показывает диавол, и снова и снова звучат все те же его слова, как это написано в Святом Евангелии: «Все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне» (Мф.4:9)…
«Вот до какой дерзости дошел сатана: он присваивает себе власть над всем миром видимым, власть, единому Богу принадлежащую… Кто из нас, грешных, устоял бы против такого искушения? Нас не искушает враг целыми царствами: какой-нибудь грошовой вещи иногда достаточно, чтобы мы поклонились ему…»
«Троицкие листки»
– «Всякая слава человеческая – как цвет на траве: засохла трава, и цвет ее опал» (1Пет.1:24), – заметила Мэдилин. – Зачем тебе, Натти? Живи, как живешь, делай, что делаешь, ходи перед Богом, и как все будет – так все и будет. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь…» Разве тебе мало этого мира, который сотворил для тебя Господь, этого солнца и этой зеленой травы, всех дарованных тебе талантов и успехов, что тебе еще нужна похвала и суетная человеческая слава?
– Но Сколкз вырастет и станет великим воином, Текамсех уже сейчас один из лучших охотников племени, Митег, Вамбли-Васте – все они будут первыми среди первых, а я так и останусь всегда всего лишь Натаниэлем Лэйсом… – с непредвзятой и искренней непосредственностью ответил тот.
Сегодня был нелегкий день. Все было где-то далеко, все стало воспоминанием, но усталость, несправедливость и обида с какой-то новой силой поднимались сейчас в душе. Правда, Лэйс уже молчал. Не такой у него был характер, чтобы слишком выказывать свои чувства. Он сорвался, высказался, но уже снова прикусил язык.
Мэдилин же задумалась. «Колесницы гремящие – это суетная слава мира, это его великое. Пройдет оно, и замолкнет, потонет в море забвения. Что так ничтожно, как стук и скрип колес и железа в колесницах!»[41] Но где и какие слова могла она найти сейчас для своего ответа, такие ведь слова, чтобы этот ее ответ был услышан? Раскрытое Евангелие лежало перед ее сыном. Все было в этой книге. Только он не видел и не понимал этого.
«И как на слово матери никакого внимания не обратил сын, так и на скорбь детских сердечек никто, – ни мама, ни папа, – не посмотрит. И нет понятия, что жизнь – это подвиг крестный, где всегда надо приносить себя в жертву кому-то. И только для Бога и ради Бога и во славу Божию будет путь жизни во спасение. А у молодых всё – или личные похоти и амбиции, или жизнь не в жизнь…»[42]
– Хорошо, Натаниэль, – заметила тогда Мэдилин. – Скажи мне только, когда ты в последний раз открывал свой молитвослов и читал правило? Я нашла его как-то забытым здесь на столе и убрала на полку. Мне почему-то думается, что с того дня его уже никто не брал в руки.
– Я не помню, – коротко сказал Лэйс. – Когда-то очень давно.
– И когда ты был в последний раз на службе, ты тоже уже и не вспомнишь, – добавила она.
Натаниэль молчал и лишь кивнул головой. Любые слова сейчас были бы всего лишь словами оправдания, а всякие слова оправдания всегда были мерзостью и лицедейством.
– Может, ты все-таки будешь открывать и читать правило, как положено? – заметила Мэдилин. – Напряги свою волю, просто потому, что тебе этого не хочется. Не пропускай службы в храме, это тоже ответственность и дисциплина. На службе пытайся слушать и молиться, а не думать в это время о чем-нибудь своем. Сказал Господь: «Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом» (Лк.16:10). Не разменивай же своей души, своих желаний, Натти. Господь не оставит тебя без подвига. Всего будет с лихвой. «И кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф.10:38)… На свете есть лишь одна правда – Святое Евангелие. Ты просто еще не знаешь жизни и ничего не понимаешь…
«Натти, Натти, – с грустью подумала она, – не знаешь ты, чего хочешь…» Слава, доблесть, блистательная стойкость – это были понятные и обычные мечты любого мальчишки. Но в ее памяти сейчас вставали строки из Святого Евангелия. «Пришли к Нему сыновья Зеведеевы (Ср. Мк.10:35), а вернее, мать сыновей Зеведеевых (Мф.20:20), говоря: Скажи, чтобы сии сели у Тебя один по правую сторону, а другой по левую в Царстве Твоем (Мф.20:21). Просьба матери, хоть и безрассудна! Что же Христос? Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, и креститься крещением, которым Я крещусь (Мф.20:22; Мк.10:38)?»[43].
И были еще другие слова, слова из Евангелия от Луки: «И Тебе Самой оружие пройдет душу…» (Лк. 2:35)
Мэдилин прошептала где-то в глубине души: «Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…»
Как быстро летит время!.. Давно ли она носила на руках и водила за руку совсем ведь маленького Нафанаила к Причастию? И вот он вырос. Голубое небо прерий и сияние стали были вместе в цвете его глаз, дар крещения и чистые дары детства были где-то там, у него на сердце. Что он выберет в своей взрослой жизни, смогла ли она привести его к Богу? Ведь все было так серьезно: «Наставь юношу при начале пути его: он не уклонится от него, когда и состарится» (Притч.22:6).
«Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное» (Мф.19:13)
Это была правда. Мэдилин глядела на своих малышей и знала: это была правда. Но время шло, и дети подрастали, и вместе с ходом времени рушилась вся эта счастливая и преходящая идиллия ее жизни…
Наверное, она была никудышной матерью. Слишком жалостливой или просто беспринципной. Как бы то ни было, но перед глазами Мэдилин были ее дети, которые так незаметно стали ведь подростками. И если Хелен как-то самим собой понимала и службы в храме, и правила и догматы своей веры, то Натаниэля она, наверное, где-то упустила и недоглядела.
Конечно же, Мэдилин пыталась. Но что было, то и было. Натаниэль вырос и сейчас для него словно и не было храма. И книгу Святого Евангелия он тоже лишний раз не брал в руки. Все время приходилось напоминать, озадачивать. Когда-то она брала его маленького в храм. А потом он подрос. У него появился его друг Текамсех. Она понимала, что он будет скучать и уставать на службах. И, конечно же, ему многое было непонятно. И она отпустила его на волю. На так манившую его дикую волю прерий. Природа – это ведь была раскрытая книга Бога, наверное, как-то так успокаивала себя Мэдилин.
У них в доме никогда не было обязательных правил по отношению к религии. Мэдилин всегда больше старалась о честности и нелицеприятии в своей семье. Потому что ее муж ведь не понимал храма и не брал в руки молитвословов. И это были не ее заботы. Она должна была всегда думать больше о другом. «Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом» (1Пет.3:3,4). Разве не было сказано апостолом Павлом: «Почему ты знаешь, жена, не спасешь ли мужа? Или ты, муж, почему знаешь, не спасешь ли жены?» (1 Кор.7:16)
Но, наверное, во всем этом добром и мирном укладе всей обыденной жизни в доме она была слишком снисходительна к своему сыну. Мэдилин теперь понимала, что не приучила ведь его к храму, ни к чему не приучила.
– Учившаяся и недоучившаяся молодежь редко ходит в церковь, вообще не ведет дела воспитания своего духовного, считая его как бы не нужным и отдаваясь житейской суете. На это надо обратить внимание. Это плод гордости, неразвитости духовной. Считают посещение храма и богослужения общественного делом простого народа и женщин, забывая, что в храме со страхом служат вместе с человеками Ангелы и вменяют это себе в величайшее блаженство…
Иоанн Кронштадтский
Правда, все-таки иногда дома открывался забытый было молитвослов. Натаниэль готовился к Причастию. Может быть, так все пока и должно было быть, он ведь забывал и снова вспоминал, и он ведь еще был все-таки всего лишь подросшим ребенком. Жизнь неслась для него восхитительной и блистательной круговертью, рассветы сливались с новыми рассветами, и закаты вновь и вновь догорали над травами, чтобы завтра можно было прийти уже новому дню.
– Я, наверное, понимаю тебя, Натаниэль, – снова заговорила Мэдилин. – Ты любишь эти прерии, свои успехи и приключения, но, знаешь, ты значит слишком увлекаешься всем этим, если у тебя больше не остается времени ни на что другое. Я тебя больше не уговариваю, я просто говорю, чтобы с этой недели ты в воскресенье был в храме. Или тебе придется проститься со своими друзьями и своими приключениями в прериях, – неожиданно закончила она. – Я просто запрещаю тебе покидать ранчо. Прости и не обижайся, но будет так, как я сказала.
Мэдилин понимала, что это будет только внешняя сторона вопроса, если просто заставить Натаниэля, но что она еще могла сделать? Хотя бы вырвать его из той круговерти, в которой он пропадал с рассвета и до заката. Мэдилин молчала. И молчал Натаниэль.
– Я попробую сам, – услышала она наконец его прозвучавший голос. – И правило я тоже попробую читать. Слово друга Текамсеха Крепкой Пантеры.
– Очень хорошо, – с тайным облегчением на сердце заметила Мэдди, ожидающая сейчас его возможного ропота и непокорности и крепившаяся в своей душе на отстаивание своей родительской власти. И улыбнулась. – Знаешь, Натти, в Святом Евангелии есть замечательные строки: «Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого» (Мф.5:37)… Можешь не добавлять лишних уверений к своему обещанию. Главное – это честно исполнить его.
– Спасибо тебе, что мы поняли друг друга, – добавила она, – и не печалься о будущем, если это будет полезно для тебя, Бог устроит тебе славу великого воина, мой маленький друг дакотов, помнишь, как сказано: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф.6:33)… Все у тебя будет хорошо, Натти.
Мэдилин взяла брошенную на спинку стула его рубашку и собралась выйти из комнаты. Как и всегда в подобных случаях, она снова не удержалась и внутренне содрогнулась, глянув на уже засохшие пятна крови. Ничего не произошло, Натаниэль был цел и невредим, но Мэдилин так и не смогла привыкнуть к таким моментам в его жизни.
Почему-то она вспомнила начало разговора. И имя, упомянутое ее сыном.
– Это был Сколкз? Я как-то видела тебя с ним, Натти, – догадалась она. – Конечно. – Не удержалась и вздохнула отчаянно и горько.
Мэдилин несколько раз гостила у матери Текамсеха, и как-то в один из дней, спустившись напоить свою лошадь к реке, она поняла, что там, выше на берегу, где-то за ветками и осокой ее Натаниэль.
Она случайно услышала тогда тот разговор.
– Когда я уже перестану постоянно встречать тебя на нашей земле? – с холодной и сдержанной неприязнью прозвучал чужой голос. – Ты не должен даже знать сюда дорогу, Маленький Сын Волка. Ты никогда меня не поймешь и не послушаешь, но я все тебе сказал. Знай, что у меня для тебя никогда не будет пощады, – услышала она.
– Не будет – так не будет, я понял, – просто сказал Лэйс. – Прости.
Сколкз отошел. Мэдилин вздохнула. Ее Натаниэль казался таким беззащитным перед грозным и яростным индейцем дакота.
Текамсех спрыгнул на прибрежный склон. Это тоже была случайная встреча. Он посмотрел на нее:
– Забудьте и не вспоминайте ничего из того, что вы здесь слышали, миссис. Натаниэль мой друг и Сколкз никогда не тронет его, – попытался он успокоить американскую леди, которая, как оказалось, стала сейчас непосредственной свидетельницей вражды Сколкза к ее сыну.
– Я знаю, Текамсех, всегда спасибо тебе, – вздохнула Мэдилин. – Поспеши к своему другу, он, наверное, уже давно потерял тебя, – улыбнулась она юному индейцу, справившись со своими нахлынувшими мыслями и чувствами, и пошла к своей лошади. Сильная, крепкая кобыла одним прыжком вынесла наездницу на откос, Мэдилин осадила ее и подняла на задние копыта, останавливая на месте уже ринувшееся было галопом животное, развернула назад.
– Текамсех, я забыла тебе сказать, что у нас на ранчо скоро праздник, и я жду тебя и остальных друзей моего сына в гости, – пригласила она.
Тот кивнул. Но он почти не слышал ее. Он смотрел на гарцующую лошадь и на хрупкую, легкую фигурку женщины, так легко и беззаботно справляющейся с этим мустангом и удерживавшей его.
– Я понял, миссис, откуда у вашего Натаниэля все его способности и его характер. Он просто истинный сын своей матери, – не удержался он.
– Я не стою такой похвалы, – невольно улыбнулась Мэдди. – Мне его таким даровал Господь.
Она помахала ему рукой и поскакала к себе на ранчо. Зеленая, зеленая трава и синее небо простирались вокруг… Мир, ее мир… Раскрытая книга земли, леса и солнечного света.
Мэдилин вернулась от этих воспоминаний в сегодняшний день. Когда это было? Наверное, несколько лет назад. Сколкз не знал, что с того дня где-то там, на ранчо, в сердце казалось бы кроткой и молчаливой женщины порой вспыхивала к нему такая же лютая и непримиримая ненависть, какая была и у него к Натаниэлю. Слепая ярость и беспощадная боль раненой волчицы, рвущейся порвать и убить за своего детеныша. Мэдилин вспоминала тот день, вспоминала лед и ненависть в глазах маленького индейца, и понимала: это было выше ее сил. В мире не было справедливости, в мире не было любви, мир утопал в ненависти и во зле, но при чем здесь был ее сын? Ее малыш, искренний, непосредственный, добрый Натти. И всегда рядом с ним Сколкз Крылатый Сокол, всегда где-то рядом гибель и опасность.
– Он больше не будет, – донесся до ее слуха беззаботный ответ Натаниэля. – Он сам пообещал Текамсеху. А если и будет, то я ведь все равно должен уметь переносить любую боль или кровь, как если бы был великим воином…
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке