Это был торжественный и королевский визит. Молоденькая женщина взошла по сброшенным мосткам на корабль. Хрупкая, красивая и твердая. Сдержанная леди и сказочная Белоснежка. Или Дюймовочка.
– Энни Лесс, – представилась она.
– Женщина на корабле, – не удержался и усмехнулся помощник капитана.
Он ошибся и не подумал. Она знала русский.
– «Не море топит корабли, а ветры»[3], – услышал он неожиданный ответ. – Не женщина. И не черная кошка. Или пустые ведра.
Она не верила и никогда не понимала этих глупостей. Это всё были какие-то суеверия. Само слово даже. «Суетная вера». Все просто и понятно.
– «Сев на корабль, не спорь с капитаном», – с насмешливым вызовом парировал ее собеседник.
Она посмотрела. И не ответила. Это была дерзость. Но это было уже не ее дело.
– «На одном корабле двух капитанов не бывает», – прогремел неожиданно голос командира корабля. – Отставить разговоры. Она права. «Все боги язычников бесы, Господь же небеса сотворил»[4].
Тот усмехнулся. Крепкий и великодушный морской волк.
– Простите. Ваша взяла, миссис.
– Мне жаль, – примирительно заметила Энни спорщику.
Они спустились в каюту. Командный состав корабля и она со своим почетным конвоем. Раскинули карту побережья. Какие-то бумаги.
Энни была рада. Она не привыкла и не любила оказываться на виду. Это уже было лучше. Разговоры и детали по делу. Без перехода на личности и без славы. Уже уходя, она задержалась. Перед углом с иконами. Это было что-то новое и неизвестное. Она не встречала такого уголка ни в одном доме.
Капитан подошел сзади. Она не поняла, когда он перекрестился. Простое любопытство, понял он. Она была русская и смелая. Жаль. Наверное, очень жаль. Этой сияющей и обреченной молодости и красоты. «Все, чуждые Бога: они, будучи еще живы телом, уже мертвы и погребены во ад душою. Когда они умирают, тотчас, без всякого испытания, их берут демоны, как часть, себе принадлежащую, и низводят в гееннскую пропасть»[5].
– «Все боги язычников бесы, Господь же небеса сотворил» (Пс. 95:5), – вдруг заметил он. – Вы никогда не задумывались, миссис Лесс?
– Нет, мистер, – согласилась она. – Бог все равно один, и тогда все равно, как и кто верит.
Он был старый морской капитан.
– Море все равно одно, и тогда все равно, как и кто плавает, – сказал он. – Плывите. Без секстанта и карты. Воля ваша. Ад все равно один, и тогда все равно, как и кто туда попадает.
Она повернулась. Но тот уже вышел. Поднялся помощник.
– Он прав, миссис. «Аще кто не родится водою и Духом, не может внити в Царствие Божие» (Ин.3:5).
– Все одно и тоже, – отважно повела она плечами. – Да и кто наверное знает про рай или ад – никто. А если смерть – просто смерть, тогда так ли уж важно. Веришь ты в Бога или нет. И в какого Бога. Все равно конец. Один.
Но Энни не знала. Тот понимал, что говорил. Он был недаром опытный морской волк. Повидал много стран. Людей и верований. Это был опыт. И твердая уверенность. Это была уже не насмешливая шутка там на палубе. Сейчас за его утверждение вставала горой сама история. Двумя тысячами лет.
– Остальную веру в Бога придумали люди, – заметил он. – А у нас Святая Русь. Нам все передано от начала. От Самого Господа и Его апостолов. Учениками апостолов. И так через столетия. Все так, как будто было вчера. А еще просто надо понять и принять. Но вы правы, – неожиданно поменял он тон. – Что возьмешь с женщины на корабле. Вы, конечно, не знаете и не читали. Но написано как будто точно на этот случай: «Народ сей ослепил глаза свои и окаменил сердце свое, да не видят глазами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Ин.12:40).
Она невольно взяла в руки пододвинутую к ней книгу. Она, конечно, слышала и знала. Где-то жили переселенцы из карпато-россов. Но Энни никогда не задумывалась. Православные церкви для нее были такими же, как и все остальные, как и все десятки других. Конечно, они были самые красивые и лучшие. Если бы она вдруг решила зайти в церковь, то, конечно, пошла бы только в православную. Но Энни знала, что никогда до этого не додумается. Жизнь была для нее другая. Просто солнце и зеленая трава. И иметь стойкость.
– Забирайте с собой, – сказал он не глядя. – Можете взять. Насовсем. Только помните, что это – Святая Святых, эта книга.
Энни кивнула. Жизнь была для нее другая. Но сейчас ей почему-то стало чего-то жалко в своей жизни. Эти иконы. Эта книга. Эти люди. Это был мир, которого у нее не было. И который был у этих других людей. Почему-то заманчивый и чарующий мир, как оказалось. Наверное, она тоже хотела так.
Она уже спустилась на берег. Подошел лейтенант. Постоял, подумал и заметил, не родственница ли она случайно его другу, Александру Лэйсу из Иллинойса.
– Кружев много. Вьются, плетутся, повторяются, – улыбнулась Энни. И добавила: – Нет, мистер. Просто похожая фамилия[6].
– Тогда простите, – улыбнулся тоже тот, и отошел.
Она осталась стоять. Да. Кружев много. Вьются, плетутся и повторяются. Как жизнь. Как жизни. Только жизнь не повторяется. Жизнь – однажды и навсегда. В смерть и на смерть. Это был затаенный и ясный трагизм всего и каждого дня. Ее счастливого брака. Этого вечера. Или как догорает этот алый закат. Щемящей, пронзительной нотой. Она, наверное, не задумывалась. Но она была – Энни. Смелая и стойкая. А это была правда: «Ныне или завтра умрем». Это просто знала душа. Раненой, обреченной птицей. Последняя цена последнего дня. «За все печали, радости и бредни…»[7]
Она была – Энни. «Как подобает мужу, заплачу / Непоправимой гибелью последней…»[8]
Она не знала, как. Просто откуда-то взялось какое-то убеждение. Наверное, это просто она выросла в прериях. Синее палящее небо и зеленая трава. Чудная зеленая трава. Запекались мили и солнце на губах, где-то – она знала – жили изысканные и настоящие леди, как в книжках со сказками, но она не мечтала, не завидовала и ни за что не поменялась бы на такую судьбу. Ее жизнь была – прерии. Энни поняла: «Слава Богу за все»… Просто это звучание. Этот смысл.
Русские эскадры постояли год под берегами Штатов и снялись с якоря. Потом закончилась и война. Начиналась мирная и прежняя жизнь. Только она уже была не прежняя Энн. Православная невеста, жена и мама. Они обвенчались с Дирком по-православному, пока стояли русские корабли. Оба крещены во имя Отца и Сына и Святого Духа. Но это была Америка. Где православные храмы – один, другой, и обчелся. Но «Давид был славный и богатый царь, был вместе и Пророк, но одного просил у Господа: «Едино просих от Господа, то взыщу: еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего, зрети ми красоту Господню и посещати храм святый Его» (Пс.26:4),[9] – понимала все Энни.
– Я, наверное, хочу поселиться в России, Дирк, – как-то предложила она. – Или можно там, где есть какой-нибудь приход у карпато-россов. Только это все равно перебираться и менять ранчо. Если все равно сниматься с места, то почему бы не попробовать уехать в Россию? У нас будет ребенок, а ребенку нужен храм рядом с домом, – привела она непререкаемый аргумент. – Малыш будет расти, и у него должен сразу закладываться православный характер.
– Я за, – легко согласился Дирк. – Я подам в отставку и поступлю на службу русскому Государю.
Это правда было также просто, как он и сказал. Он был офицером Союза. Но он все равно собирался подавать в отставку. Гражданская война была завершена. В прериях же поднималась война против местных индейцев. С нарушением прежних мирных договоров. Дирк вырос в прериях и, может быть, там, где-то на той, другой стороне, были его прежние друзья. Он не собирался принимать участия и выступать с армией. Мирные договора были подписаны однажды и на века. Он не понимал и не принимал. И вместе с тем он все-таки был офицер Союза. И на эту войну тоже. Трудный и невозможный выбор. Он принял выбор без выбора. Россия.
Они все-таки не поменяли жизнь на 180°. На 90°. Наверное, надо было продавать и оставлять всё здесь в Америке. Они не продали. И не оставили. На ранчо остались родители. Это была их страна. Их привычный и обжитой мир. Энни и Дирк просто купили небольшую усадебку под Санкт-Петербургом, в Черницах. Зеленый березовый лес начинался сразу за околицей. Ослепительно белые березы словно навсегда запомнятся Энни такими, как она увидела эту березовую рощу в первый раз. Но все пошло не так и не то, как ей думалось из-за океана. Русской фермы, такой, какая была у них в Америке, не получилось. Нужны были средства. Доходы. Тогда они оставили эту идею и обосновались в городе. Усадьба должна была стать как дача, но до усадьбы не доходили руки, и она встала в запустении.
– Дирк, нам надо возвращаться в Америку, – состоится однажды почти тот же самый разговор, только наоборот. – Мама и папа. Они не справляются и не удерживают ранчо. А сюда через океан старые люди не поедут. Значит, должны ехать мы.
Это был долг. Это не обсуждалось. Она только не знала, как Дирк. Как Дирк и его служба. Выхода не было. Никакого выхода. Потому что он не поедет. Он никак не может поехать. Значит, это родители приедут в Россию. Это будет ужасно. Что вот так поменяется вдруг жизнь. Когда они привыкли к той жизни там, в Штатах.
– Я как раз подал в отставку, – заметил Дирк.
Энни посмотрела на него.
– Не забывай, мне уже за пятьдесят. Что там делать на службе, когда уже есть новые офицеры? Побыл полковником сам – уступи другому, – заметил он.
«Да», – вспомнила Энни. Это просто она все думает, что ему двадцать пять, а ей двадцать, как когда она вышла замуж. Но время не стоит на месте. Время идет, и идет в одну сторону. А Дирк ответственный, обязательный, но не служака во что бы то ни стало. Надо – значит, сделает. А не надо – так лучше побыть дома. Заняться усадьбой. Возраст не тот и силы не те, так и подал в отставку. Они могут ехать, поняла Энни. Все снова устроилось как нельзя лучше. И Америка уже все равно не та, что была прежде. Новые иммигранты. Православные иммигранты из Греции, которые не хотели потерять свою веру. Мама писала. Новый православный храм появился как раз в ближнем поселке. А еще теперь есть железная дорога. Всего две станции ехать. Она все равно сможет ходить на службы. Самое главное. Не судьба оказалась эта Россия. «Наверное, жалко», – почему-то подумала Энни. Все-таки привыкла. Но это были уже сантименты, а она была – Энни. Молчаливая и мужественная.
– Наш сын вырос здесь, но мы все равно остались чужие этой России, – вдруг сказал Дирк, словно в ответ на ее мысли и в утешение. – Все-таки наша родная земля – там. Все так и получается, что мы должны вернуться.
Они с Дирком поехали посмотреть и выставить на продажу усадьбу. Заросшая бурьяном, покосившийся забор. Ее несбывшаяся и забытая американская мечта. «Как у Обломовых в той книжке»[10], – вздохнула Энни. В вечернем свете солнца зеленела березовая роща. Яркая, сияющая, белоствольная. «Наш сын вырос здесь, но мы все равно остались чужие этой России», – вспомнила она, как сказал Дирк. И улыбнулась. Нет. Не чужие. Березовым рощам – не чужие.
…Каким наитием,
Какими истинами,
О чем шумите вы,
Разливы лиственные?
…………
Что в вашем веяньи?
Но знаю – лечите
Обиду Времени —
Прохладой Вечности.
М.Цветаева
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке