Часть II

11:30 утра, 13 мая 1118 года от Второго Пришествия. Суббота.

Дорогу домой Манназ не помнит. Он не с первого раза попадает ключом в замочную скважину и вваливается в квартиру, захлопнув дверь.

– Как прошел твой день, дорогой?

Мелисити белозубо улыбается ему. Сегодня на ней ярко-красное платье, а рыжие волосы собраны в высокую прическу.

Он любуется блеском ее зеленых переливчатых глаз и тянется навстречу. Хватает ее ладонь, закрывает глаза и… не чувствует ровным счетом ничего. Разочарованно вздыхает и наконец сдергивает с головы чертов обруч.

Вместо улыбчивой Мелисити перед его глазами предстает бежевая кукла-аватар классической модели. Рука Манназа все еще держит обтянутую силиконом ладонь, силясь вернуть то пугающе сильное чувство, которое возникло внутри сегодня утром, но – ничего.

Он морщится от безнадежной зелени^[3] окружающих стен.

– Отбой до востребования.

Робот разворачивается и, мягко покачивая бедрами в складках юбки, утыканной датчиками для захвата движения, направляется в угол, где замирает.

Манназ знает, что, если надеть очки, инфернальный робот в углу коридора превратится в украшенный резьбой платяной шкаф.

Но сегодня ему не хочется надевать очки.

⁂

Босыми ногами Манназ шлепает в ванную. Поворачивает кран, снимает перчатки и долго смотрит на свои ладони. Ему кажется, что прикосновение к той девушке оставило на них клеймо, из-за которого любой, кто только бросит взгляд на Манназа, узнает, что он – не такой, как все. Грязный, испорченный.

Извращенец.

Но ничего такого нет. Обычные ладони студента-антрополога, которые никогда не знали физической работы. Манназ с удивлением понимает, что разочарован: о событии, которое перевернуло всю его жизнь, не напоминает ровным счетом ничего.

Он так и не решается поднести руки к воде: не хочет смывать с ладоней произошедшее. Потому просто закрывает кран и решительно поднимает глаза. Манназ впервые смотрит на свое отражение, не откорректированное очками виртуальной реальности.

Это страшно.

Он приближает лицо к стеклу и внимательно себя разглядывает. Коричневые волосы. Белая кожа. Поры совершенно отвратительные – в ретуши очков их не видно. Как и мерзких волосков, которые уже успели разукрасить подбородок после утреннего бритья.

Встроенная ретушь определенно льстила размеру его бицепса.

И голубизне глаз.

От идеального человека, которого Манназ обычно видел в зеркале, в отражении – лишь убогий каркас.

Он рассматривает невнятные глаза мышиного цвета, унылые губы, торчащие волосы и не может поверить в то, что когда-то люди смотрели на себя и на других вот так, без фильтров, все время.

Неудивительно, что предки были не очень-то счастливы. Какое уж тут счастье, когда каждый день видишь такой ужас. Но они хотя бы могли друг друга касаться.

Манназ выключает свет и выходит из ванной.

⁂

Гостиная, как и все прочие комнаты в доме, тонет в зелени. Манназ садится на невысокую тахту, вертит в руках обруч с очками и наушниками. Надевает его – и мир снова обретает цвет и звуки. Стены окрашиваются бежевым, тахта превращается в стильный черный диван. За окном идет дождь с грозой – любимое аудиовизуальное сопровождение Манназа.

На языке становится кисло.

Он падает спиной на диван, машет рукой, и на противоположную стену проецируется рабочий стол ПК. Некоторое время Манназ автоматически листает каналы: музыкальные конкурсы, поедание лапши на время, развенчание популярных мифов – все как всегда.

Шоу, которые обычно помогали отвлечься, на этот раз даже не задевают сознание.

Манназ ловит себя на том, что водит правой рукой по обивке тахты, вспоминая утреннее прикосновение. Но тахта, конечно, совсем не похожа на руку человека, и Манназ, сняв перчатки, трет ладони друг о друга, представляя, что касается кого-то. От того, что никаких больше прикосновений в его жизни не будет, хочется выть.

Ему нужно как-то отвлечься. Пришедшая в голову мысль кажется еще одним пунктом на дороге в один конец, на которую он ступил сегодня утром. Манназ воровато оглядывается, хотя точно знает, что один в квартире, не считая аватара Мелисити, но он сейчас выключен.

Дыхание тяжелеет, а кровь приливает к щекам. Преодолевая жгучий стыд, Манназ набирает в поисковике название фильма, и на экране возникает заставка: доисторические мужчина и женщина обнимают друг друга, а их губы – Манназ не может отвести взгляда от такого развратного зрелища – соприкасаются.

Когда-то давно, год назад, отрывок из этого фильма им показали на первой же лекции по антропологии. Девушки краснели, хихикали и отводили глаза, а парни тоже смущались, хотя изо всех сил старались не подавать вида. Преподаватель, седой профессор со смешной фамилией Шариков, смотрел на них снисходительно. Он-то эту сцену видел уже сотни раз и наверняка привык.

В том отрывке парень и девушка, главные герои фильма, гуляли, держась за руки, целовались, и только появление родителей парня удержало их от того, чтобы зайти еще дальше.

Профессор Шариков, Шарик, как звали его студенты, объяснил потом, что хотел продемонстрировать, как сильно эволюционировали человеческие отношения со времен Второго Пришествия. И сразу показать, что, если студенты хотят изучать антропологию – им придется выйти за пределы привычных горизонтов и постараться понять и принять то, чем жили их предки. Даже если сейчас подобное поведение кажется дикостью и немыслимым извращением.

Знал бы Манназ, чем для него обернутся такие попытки понять старинные традиции. В тот день он прятал горящие щеки, посмеивался вместе с одногруппниками, а сам впервые задумался, каково это – коснуться другого человека? Не через перчатку или костюм, не через аватар, а коснуться голой кожи напрямую? Конечно, это девиация, однозначно, но что такого находили в прикосновениях предки, что были готовы трогать друг друга сутки напролет? Даже при встрече каждый раз здоровались за руку или обменивались поцелуями в щеки! Тогда, почти год назад, Манназ впервые потер ладони, пытаясь представить, что касается кого-то. Но в перчатках он не почувствовал ничего необычного, а снимать их прилюдно не собирался.

С того дня и началось то, что Манназ про себя назвал падением в бездну: путь, который привел его сюда, на тахту, совершенно раздавленного незаконным прикосновением к девушке и собирающегося посмотреть фильм более развратный и непристойный, чем вся порнография нынешнего времени, вместе взятая.

Но из бездны выкарабкаться уже невозможно.

Решительно вздохнув, Манназ нажимает «Плей».

⁂

Фильм не оставляет от него камня на камне. Манназа словно разобрали, а потом собрали заново – но уже в каком-то другом, неправильном порядке. Горло сдавливает спазмом. Манназ раз за разом переключает бегунок и пересматривает те моменты, где герои фильма держатся за руки, целуются или – он краснеет сильнее – лежат рядом. Почти обнаженными.

Любой другой человек на его месте не выдержал бы и половины творившегося на экране. Выключил бы фильм через десять минут после начала и порадовался, что родился в этом веке, а не тысячу лет назад.

Только Манназ – ненормальный. Иначе как объяснить, что его завораживает происходящее на экране, каким бы неэтичным, негигиеничным и травмирующим оно ни было.

Из курса по исторической антропологии он знает, что все, показанное в фильме, – правда. До изобретения очков виртуальной реальности, повсеместного распространения наушников и аватаров больше тысячи лет назад близкие отношения людей действительно выглядели вот так.

Сейчас в это невозможно поверить.

Шарик говорил, что начало переменам положило изобретение двух ученых Шрии Девадига и Бхакти Шетти. Именно они научились создавать цифровых двойников людей, загружая в нейросеть переписки, диалоги и прочую информацию, которую человек оставлял о себе в Интернете. А еще через несколько лет парочка американцев, чьи имена канули в Лету, сумела объединить цифровых двойников Шетти и Девадига и антропоморфных роботов.

С тех пор богачи перестали горевать по умершим родственникам, ведь можно было заплатить за создание электронного аватара, соединить с роботом получившееся цифровое сознание, надеть очки виртуальной реальности – и вуаля! Человек, который, казалось, ушел навсегда, снова рядом.

Вскоре аватары стали создавать и для живых людей, а к роботу можно было подключиться по сети или поставить на автопилот. Так началось то, что историки позже окрестили Вторым Пришествием, – повсеместное внедрение аватаров. Через несколько лет наблюдений ученые пришли к ошеломляющим выводам: любые близкие отношения становились лучше, если прокладкой, буфером между людьми становились роботы. Так что со временем у каждого человека появился свой аватар, а у некоторых – не один.

У Манназа, например, сейчас их два, как и у любого женатого человека: один находится в его личном пользовании, а второй всегда должен быть при Мелисити, чтобы удовлетворять ее потребности в общении и близости тогда, когда ей это нужно.

Конечно, Манназ может подключаться к любому своему аватару, может общаться с Мелисити вживую, но главной изюминкой использования роботов еще в древние времена стало то, что никто не знал, настоящий человек перед ним или его аватар. А также на автопилоте аватар или управляется владельцем в режиме реального времени.

Неудивительно, что прикосновения еще за много столетий до рождения Манназа стали моветоном, бесцеремонным вторжением в личное пространство, ведь только так можно распознать робота.

«Стоит ли упоминать, что секс по схеме „человек-аватар-человек“ или „человек-аватар“ быстро вытеснил секс „человек-человек“. И нечего смеяться, я к вам обращаюсь, галерка! – зазвучал в ушах Манназа скрипучий голос Шарика. – Вы – антропологи и должны внимательно относиться ко всем проявлениям человеческого! Мыслить широко, а не ржать на слове „секс“!»

Так Манназ, ставя на паузу аватар Мелисити, знал: как только жене понадобится общение с ним, аватар, неотличимый от него самого, будет к ее услугам. А Манназ сможет подключиться к нему, когда будет в настроении. Точно так же работает и аватар Мелисити, который сейчас замер в углу. Потому выходка Манназа и его нежелание общаться никак не отразятся на состоянии жены, ее настроении и самооценке, как и на их отношениях. Именно благодаря роботам Манназ счастлив в браке – счастлива и Мелисити.

Через несколько поколений после внедрения аватаров ученые забили в колокола еще раз. Выяснилось, что дети, выращенные с использованием технологии «ребенок-аватар-родитель», гораздо спокойнее и счастливее своих сверстников, которые выращены по схеме «родитель-ребенок».

Так польза аватаров была доказана окончательно.

Только полный дурак и извращенец может мечтать о том, чтобы варварские времена до Второго Пришествия вернулись.

И Манназ – именно такой дурак.

Он смотрит на то, как главные герои фильма гладят друг друга по лицу, неотрывно соприкасаясь взглядами. За полтора часа они словами, жестами, поступками причинили друг другу больше боли, чем Манназ причинял кому-то за всю жизнь. Вот к чему приводит близкое общение без возможности спрятать своих демонов в броне нейросети.

И все же, пока Манназ рассматривает лица мужчины и женщины на экране, чувствует снова жжение в ладони, ему в голову приходит мысль: ради того, чтобы обменяться с кем-то такими взглядами, стоит перенести еще больше боли, чем та, что показана в фильме.

Prueba de vida. Доказательство жизни и его персональное проклятье. Предки считали, что касания – это особый язык, необходимый людям, как животным. Хотел бы он жить в то время.

Он тянется к щеке изображенной на экране женщины, но ощущает пальцами только пустоту.

Обозвав себя дураком и рохлей, Манназ засыпает.