Глава 1

Навалившаяся темнота постепенно рассеивается, я открываю глаза-бусинки и смотрю на проблески голубого неба через колышущиеся над головой высоченные стебли травы. Всё яркое, пёстрое, мне никогда не приходилось видеть такого буйства красок. Встряхиваюсь, отталкиваюсь лапками от большого камня и взмываю высоко в облака.

Тишина… Я лечу над землёй, широко раскинув руки-крылья, внизу мелькают квадратики полей, извилистая полоска реки, щёточки лесов, жёлтая степь, города… Меня распирает от ощущения полного счастья, хочется кричать и петь. Рот становится острым и твёрдым, как птичий клюв, и из горла вырывается жизнерадостная трель: чиу-чиу- чиу!

И вдруг – боль. Я пугаюсь и падаю вниз, широко открыв клюв, ветер ломает мне крылья. С ужасом вижу, как стремительно приближается земля, сжимаюсь в комок от страха, ожидая удара.

– Реакция на боль есть, Анатолий Сергеевич, – прозвучал будто издалека женский голос.

– Очень хорошо, будем надеяться, что выкарабкается, – ответил приятный мужской баритон. – Второй куда меньше повезло, ни на что не реагирует…

Что-то звякнуло, зашуршало, и голоса стихли. Я осматриваюсь, кручу маленькой головкой, расправляю крылья и снова взмываю в небо. Опять вижу сверкающую на солнце ленту реки, зелёные леса и тёмные верхушки гор. Чиу-чиу-чиу! Это и есть счастье…

***

– Катенька, глюкозу внутривенно.

Мягкие шаги, чьё-то чужое дыхание, тихий шелест, позвякивание металла о металл… Сон это или явь? Я чуть шевельнула головой и чувствовала какое-то неприятное ощущение в горле, будто там застрял инородный предмет. Надо открыть глаза. Надо сделать над собой усилие и открыть глаза. Мысленно сосчитала до трёх и подняла веки. В глазах стояла пелена, как от яркого солнца.

Я лежала под лёгкой простынёй на металлической, сложной конструкции кровати, с поручнями и высокими трубчатыми спинками. Правая рука была зафиксирована, от локтевого сгиба, заклеенного пластырем, тянулся тонкий провод капельницы. Из носа торчала короткая трубка, при малейшем движении вызывающая рвотные позывы. В изголовье светились мониторы и приборы неизвестного мне назначения, по обе стороны – такие же металлические кровати, только никем не занятые; маленький столик на колёсиках для инструментов. Я вздохнула: всё ясно как божий день, это больница, точнее – реанимация. До сегодняшнего дня мне везло не знать этого места.

Снова послышались мягкие шаги, я увидела молодую женщину в голубой блузе и брюках, наверно врача или медсестру.

Заметив мой осмысленный взгляд, она ахнула, выскочила из палаты и вскоре вернулась с мужчиной, симпатичным и не старым, в такой же голубой форме.

– Очнулись? – обрадованно улыбнулся он. – Прекрасно. Как себя чувствуете, беспокоит что-нибудь?

К удивлению, меня ничего не беспокоило, чувствовала я себя хорошо, как уже давно не было, мешала лишь несильная боль в ноге и рёбрах, да ещё эта трубка в носу, поэтому мотнула головой: нет.

– Меня зовут Анатолий Сергеевич, врач-реаниматолог. Сколько пальцев показываю?

Я посмотрела на его выставленные пальцы, обтянутые тонкой перчаткой:

– Три. Почему я здесь? Я больна?

Он посветил маленьким фонариком в глаза, проверяя реакцию зрачков, и сказал:

– Вы попали в ДТП. Помните?

В голове возник калейдоскоп сменяющихся картинок: люди пропускают поток машин на пешеходном переходе, какой-то мальчишка в синей майке выбегает на проезжую часть. Я охаю, внутренне сжавшись от страха, вдруг получаю толчок в спину и падаю на дорогу, растопырив руки. Вижу автомобиль, круглые от ужаса глаза водителя, его перекошенный, открытый в немом крике рот. Потом боль волной обдала тело и всё погрузилось в темноту.

– Помню… На меня наехала машина, – выдохнула я и откашлялась. Голос показался мне хрипловатым, низким, не моим.

– К счастью, она вас не задела.

– Не задела? – не поверила я. – Тогда почему я здесь?

– Вы долго были без сознания. Мы ещё понаблюдаем, сделаем обследования… Если всё будет хорошо – переведём в отделение. Жалобы есть? Что-нибудь беспокоит? – Анатолий Сергеевич бесцеремонно откинул простыню, и я зажмурилась от стыда.

– Нога болит… и вот здесь. И с голосом что-то не то.

– Что с голосом? – насторожился врач.

– Хриплый, какой-то не такой.

– Это от сухости и зонда, потом пройдёт… Вы курите?

– Боже упаси. В моём-то возрасте…

Он улыбнулся, будто я сказала что-то смешное.

– Отдыхайте… Да, вам просили передать, что с сыном всё хорошо, он жив и здоров.

Я посмотрела непонимающе:

– С каким сыном? У меня дочь… Господи, что случилось?

– Дочь? – Анатолий Сергеевич удивлённо поднял брови. – Я наверняка не так понял. Не переживайте и не волнуйтесь, с ней всё хорошо.

Они с медсестрой прошли за перегородку в конце палаты. Я тоже посмотрела в ту сторону, но ничего не увидела, лишь край трубчатой кровати и чьи-то ноги, укрытые простынёй. Значит, я здесь не одна. Медленно обвела взглядом помещение, скользнула глазами по потолку, загляделась на мониторы. Зафиксированной руке было неудобно, затекла без движения. Я пошевелила пальцами…

Удлинённые ярко-розовые ногти, какие-то выпуклые, не похожие на настоящие, с мастерски нарисованной божьей коровкой – это были не мои ногти. Да что ногти, пальцы не мои! Не узловатые, покрасневшие, а ровные и белые. Кисть тонкая, с родинкой на запястье. Господи, это галлюцинация? Ну конечно, у некоторых препаратов есть такое побочное действие.

Зажмурилась, уговаривая себя успокоиться, открыла глаза, поднесла руку к самому лицу. Божья коровка с чёрными точечками на крылышках блестела на отполированном розовом ногте.

Беззвучно подвывая и задыхаясь, я откинула простыню и увидела вместо своего тела чужую загорелую женщину с маленькой грудью и длинными ногами (на бедре красовался большой болезненный кровоподтёк), с крупными, почти мужскими ступнями.

Не может быть! Не доверяя глазам, точно слепая, я ощупала лицо и не узнала его. Закашлялась, вытянула трубку из носа и прохрипела:

– Помогите… помогите кто-нибудь…

– Что случилось? – Встревоженная медсестра заторопилась к моей койке. – Зачем зонд выдернули?

– Рука… рука…

– Затекла? – Она развязала фиксирующий бинт. – Вот так лучше.

– Рука не моя, всё не моё!

– Успокойтесь, Мила.

Почему Мила? Милой меня называл только покойный муж, для всех остальных я Люся или Людмила Павловна.

– Зеркало… у вас есть зеркало?

Медсестра скрылась за дверью и вернулась с маленьким круглым зеркальцем. Волнуясь до подрагивающих рук, я поднесла его к лицу и увидела в отражении выпуклый лоб с прилипшими прядями осветлённых волос, тёмные чужие глаза с голубоватыми кругами, крупный курносый нос, неестественно чёрные, будто приклеенные брови. Желтоватые волосы не скрывали оттопыренных ушей с большими мочками. Я чуть повернула зеркало и увидела полные губы, приоткрывающие ряд искривлённых зубов. Господи! Это не моё лицо!

Зеркало упало на простыню.

– Что-то не так? – спросила медсестра.

– Всё не так! Это не я, не мои руки, не моё тело, не моё лицо! Что вы со мной сделали?!

– Успокойтесь, прошу, у вас галлюцинация, такое бывает, – сказала медсестра и выглянула в коридор. – Анатолий Сергеевич, подойдите!

***

– Назовите своё имя.

– Пантелеева Людмила Павловна.

Врач протянул руку и взял со столика чью-то историю болезни. Я проследила за ним глазами и успела ухватить начало размашисто написанной фамилии: «Панте…» Доктор бросил на медсестру испепеляющий взгляд и сунул в ей руки историю.

– Зачем вы читали чужие документы? – пожурил он меня.

– И не думала. Пантелеева – это я.

– Вы? Людмила Павловна, шестьдесят четыре года?

– Всё правильно.

– Ну вот… А я-то надеялся, что без последствий обойдётся. Вы помните тот день, когда случилось ДТП? Расскажите.

– Я пошла в магазин купить кое-что из продуктов.

…Дел у меня всегда невпроворот. Многие думают, раз пенсионерка, то лежит себе на диване и в потолок поплёвывает. Есть, конечно, и такие. Либо на диване бока отлёживают, либо на лавке у подъезда юбки просиживают, а на самом деле – сплетничают. Хотя какие сейчас юбки? Подавляющее большинство женщин, даже пожилых, носят брюки. Я не осуждает, боже упаси. Удобно – носите.

Мне сплетничать некогда. Сад отнимает много времени и сил: надо высаживать рассаду, сеять редис и морковку, подкармливать, рыхлить, поливать, пропалывать… Хлопотно, конечно, но лучше так, чем с утра до вечера на лавке спле… общаться. И зимой нахожу себе занятие. Работаю за компьютером, вышиваю крестиком, совершенствуюсь в кулинарии.

– Здравствуйте!

– Здравствуй, Люся. Куда собралась? В сад?

Ох и любопытные эти соседки!

– Нет, в магазин.

– За продуктами?

– За продуктами.

Магазин от дома недалеко, только дорогу перейти. Очень удобно. Я дождалась зелёного сигнала светофора, пересекла проезжую часть вместе с толпой пешеходов и заторопилась к стеклянным раздвижным дверям гипермаркета. На входе взяла красную пластиковую корзинку и пошла по отделам.

Так… Хлеб, яблоки (свои, садовые, ещё нескоро будут), яйца в картонной упаковке и сардины в масле. Да, ещё не забыть молоко.

Возле витрины с йогуртами ревел мальчишка лет шести-семи, прижимая к себе какой-то десерт в стаканчике. Обычное дело, дети часто выпрашивают что-нибудь у родителей, прибегая к слезам. Но мать мальчишки, молодая женщина с осветлёнными короткими волосами, упорно держала оборону.

– Положь на место, кому сказала! – рявкнула она.

Порадовавшись про себя, что моя внучка никогда не устраивает истерик в магазинах, я подхватила пакет молока и заторопилась к крайней кассе, где в очереди топталось человека четыре или пять.

– Пропустите с ребёнком! – раздался над ухом резкий голос. Ротой бы командовать с таким голоском.

Я прижалась к ленте. Мазнув по спине корзинкой, мимо протиснулась мать с мальчишкой из молочного отдела.

– А где же ребёнок? – удивилась я, ожидая увидеть грудничка на руках или в коляске.

Она подтащила зарёванного сына.

– А это кто, не ребёнок, что ли?

Я мельком глянула в наглые раскосые глаза, вперившиеся в меня из-под завитой чёлки, и отвернулась. Женщина поняла, что из очереди её выталкивать не будут, нервно и быстро выложила товар на ленту.

– Ну куп-и-и… – противно канючил мальчишка, дёргая карман её голубых брюк.

– Сейчас порвёшь! – Раздражённая мать ударила его по руке, мальчишка зашёлся в крике.

Покупатели принялись разглядывать жевательную резинку и конфеты на витрине, рекламу соков и воды под потолком – делали вид, что всё происходящее их совершенно не касается. Но вот, слава богу, молодуха расплатилась и ушла, уволакивая за руку плачущего ребёнка и награждая его подзатыльником.