Глава 3

– Игорь, ты почему такой взъерошенный сегодня? – Света, наконец, выбрала момент, когда Суворов слегка остыл и успокоился, обсуждая текущие домашние дела, на время забыл про девочку. – Я давно тебя таким не видела… Что-то случилось серьезное?

Игорь отвечать не очень-то и хотел, но понимал, что нужно выговориться. Пока совсем не озверел и не наговорил ненужного всем, кто под руку попадется…

– Да, не то, чтобы случилось… Но проблемы есть, и самое поганое – вылезли оттуда, откуда совсем и не ждал…

– В бизнесе что-то ? Так ведь, там каждый день проблемы… Тебе ли привыкать?

– Нет. Помнишь, про ипподром городской рассказывал? Который на ладан дышит?

– Ну… Ты ж его, вроде бы, выкупить хотел? Правда, никак не возьму в голову, зачем тебе эти развалины, на которые никто не ходит уже тысячу лет…

– Кроме развалин, там еще есть вполне себе сносные конюшни. Их проще купить сейчас за бесценок, чем построить новые. А мне нужна конюшня! – Он с грохотом поставил на столешницу пустой бокал из-под коньяка.

– Так в чем проблема-то? – Света осторожно подлила в бокал еще порцию темного дорогого напитка. Подвинула ближе к нему. Нет, не спаивала. Но понимала, что иначе Игорь никогда не отойдет, и им всем домом придется еще долго ходить на цыпочках и вздрагивать от каждого шороха…

– Общество какое-то, мать их, полоумных вылезло. С истерикой, что город жить не сможет без этого ипподрома. А я, такой негодяй, хочу их обокрасть и ободрать за бесценок…

– А там есть, за что бороться и защищать?

– Ага. Несколько полудохлых доходяг, у которых копыта сто лет не обрабатывались, шерсть облезает и кости торчат. Этих лошадей только на колбасу, а не на скачки…

И как бы ни старался циником казаться, боль сквозила в голосе. Он без дрожи не мог вспоминать, как увидел этих несчастных животных на прогулке. Их не то, что объезжать – трогать было страшно. Лошади и собаки были страстью Игоря. Давней беззаветной и искренней любовью всей жизни. И его трясло от отвращения и злости на тех, кто довел питомцев ипподрома до такого жалкого, как сейчас, состояния. Выть хотелось и убивать, всех без разбора.

И девчонка эта, полуживая, чем-то ему несчастных животных напомнила, оттого и злился еще больше. От бессилия и ненужных проволочек, в которых она и не виновата вовсе…

– И что, все так безнадежно там? Может быть, ну их, к черту? Построишь быстрее свою, новую, по всем правилам, из новых материалов?

– Свет… – Она терпеть не могла, когда Игорь выбирал такой вот тон – будто с безнадежно тупой разговаривал. – Ты представляешь, вообще, что значит – построить новую? Сколько это потребует времени и средств?!

Она лишь помотала головой, так как этим вопросом и не интересовалась никогда. Своих забот хватало, кроме чужих животных.

– И потом, ты понимаешь, как там существует поголовье? Они же их кормят чем придется! Всем миром собирают на корма, иногда – набрать не могут. Животные подножным кормом питаются! Стоят в грязи и холоде! Они там издохнут скоро…

– Странный ты, Игорь… У тебя ребенок больной столько эмоций не вызывает. А ведь она в таком же, если не хуже, состоянии…

– Дура ты. Разница между людьми и животными, знаешь, в чем? – Сам себе головой кивнул. – Правильно, не знаешь. Люди зависят сами от себя и от своих поступков. Иногда, вернее, чаще всего, – от собственной глупости. А животные от человеческих подачек. От доброты и от жестокости. Им хочется помогать. И они всегда ответят благодарностью. Люди – никогда.

В кабинете надолго зависло молчание. Светлана и хотела бы поспорить. Но знала – бессмысленно. Да и согласна была с ним, в чем-то…

– А девочка эта, Женя… – Света, все же, рискнула задать мучивший вопрос. Игорь, вроде бы, выговорился немного и не выглядел уже таким злым и раздраженным, – что с ней делать собираешься?

Суворов долго смотрел на дно широкого бокала. Будто бы там когда-нибудь проявлялись ответы… Вздохнул, потер лицо руками…

– А это, дорогая моя, дополнительный пример человеческой глупости. И моей, в том числе. Будет уроком на будущее…

– Ничего не поняла, если честно. – Чтобы Суворов, да сам о своих ошибках заговорил? Чудо-чудное, диво-дивное… Но голосом Света постаралась изумления своего не выдать.

– А что тут понимать?! Взял обузу, на свою голову. Из серии – пристрелить жалко, выгнать тошно, а лечить бесполезно…

– Игорь… Мне уже страшно становится. Почему – "бесполезно"? Ей сегодня уже стало лучше. Вылечим, куда денется?

– А голову дурную кто ей будет лечить? Подросток в детдоме с живыми родителями. Это нормально? Нет. А то, что у нее голос дрожит и слезы сверкают, когда о них речь заходит? Нормально? Это, скажу тебе, уже клиника, и не факт, что излечимая! – Он залпом вылил в себя остатки алкоголя и с силой грохнул бокалом об стол. Встал, давая понять, что разговор окончен.

– Так и что, может быть, проще обратно отправить? Зачем тебе эти заботы лишние? – Она и сама не знала, какой ответ предпочла бы услышать…

– Вот еще! Будем развлекаться до последнего. Чем сложнее материал, тем любопытнее с ним работать…

– Что-то я тебя совсем не понимаю, Игорек… – Знала, что звучит беспомощно, да она себя и чувствовала так же.

Игорь подошел вплотную, прямо в глаза уставился:

– А если бы понимала, уже давно бы сбежала отсюда, к чертям собачьим! И девчонку эту малахольную вместе с собою забрала, от греха подальше.

Усмехнулся сам себе загадочно и ушел из кабинета, не прощаясь.

– Однажды так и сделаю. Обязательно. – Пробормотала, надеясь, что никто не услышит. Иначе, пришлось бы тут же и выметаться. А Света к этому не была еще готова…

Глава 4

Кажется, Женя боялась зря: ее никто не выгнал. Ни в тот день, когда к ней заходил хозяин дома, ни на следующий, ни даже через несколько дней…

Ей исправно кололи антибиотики, каждые несколько часов давали таблетки и микстуры, меряли температуру хитрым электронным градусником. Кормили. Вкусно, сытно, часто. Ей совсем недавно казалось, что можно есть бесконечно – сколько бы ни дали, например, хлеба или картошки, или макарон (о мясе и не мечтала даже, и вкус не помнила), она могла бы глотать все, даже не пережевывая. И не остановилась бы никогда. Девочка просто не могла представить, сколько должно быть еды, чтобы налопаться до отвала и отказаться от добавки. Не видела никогда столько. Ни дома, ни в интернате (там и редкие крошки приходилось прятать от тех, кто сильнее и старше).

А тут… Оказывается, не так много в нее и влезало. В первый день, конечно, от нее отобрали тарелку с бульоном, увидев, с какой жадностью хлебает. Потом, правда, дали добавку, но позже. И от нее тоже ничего не осталось. И на второй день история повторилась. А на третий – она не смогла осилить все порцию с первого раза. Пришлось делать передышку, чтобы все утрамбовалось и влезло.

Светлана, тихо наблюдавшая за усилиями, неожиданно рассмеялась. От этого Женя испугалась, поперхнулась, забрызгала одеяло… Испугалась еще больше. Скукожилась, втянув голову в плечи…

– Господи… Бедный ребенок! Женя, зачем ты мучаешься? Если не хочешь – не заталкивай в себя лишнее. Проголодаешься – скажешь. Я тебе свежего сделаю и принесу. И отнимать у тебя никто ничего не будет. У нас хватает продуктов в доме.

– А… А куда… – Поняла, что бить и ругать не будут за оплошность, но до конца не поняла происходящее… – А куда остатки-то? За мной же никто доедать не будет?

Столько неподдельного изумления было в глазах подростка, что Света зажмурилась. Было смешно от глупости происходящего и больно. От жестокости все того же происходящего.

– Женечка. Милая. Запомни, пожалуйста. В нашем доме вполне достаточно продуктов для каждого. И все, что осталось, отправляется на помойку. И прекрати, вообще, об этом задумываться. Просто запомни, что нужно Игорю Дмитриевичу говорить "спасибо". И почаще.

Заметила, как недоверчиво зыркнули, а потом потеплели глаза на слове "милая". Как забегали растерянно. Будто никто раньше Женю добрым словом не называл? Не успела обдумать, как девчонка горячечно затараторила:

– Я скажу, скажу, конечно! Да я ему в ноги буду падать, каждый раз! Вы мне только скажите, что сделать, чтобы отблагодарить!!! – И она уже выпрыгивать начала из-под одеяла, чтобы бежать и падать, видимо…

– Стой! Вернее, лежи на месте! И не вздумай, правда, в ноги ему бухнуться. Выгонит на раз, и тебя, и меня – за такие добрые советы…

И Женя осталась лежать. Не меньше недели за ней ухаживали так, как и не бывало никогда. И даже не было намека, что она надоела кому-то или стала обузой… Сыто, тепло, спокойно… И даже горло и грудь уже так не драло от кашля. Одно непонятно было: а что дальше? Когда совсем выздоровеет, что с ней будет дальше?

Вдруг, жалеют только потому, что помереть может в любой момент? А как поправится, так и выгонят на все четыре стороны?

Из-за этих опасений, приход доктора стал просто отвратительным сюрпризом. Ужасным. Особенно, когда этот мужчина (в общем-то, нормальный мужик, не противный) сообщил, что Женя идет на поправку. Что постельный режим не обязателен больше, и ей просто необходимо вставать и выходить на свежий воздух. Хотя бы по несколько минут, для начала. А если все так пойдет и дальше, то через пару недель девочка будет как новенькая. Живая и здоровая. Только откормить не мешало бы…

И теперь каждый визит этого врача, казалось, приближал для нее конец счастливой жизни. Ведь после осмотров ей неизменно сообщали, что дела все лучше и лучше, и скоро все будет просто замечательно. Женя и сама ощущала, что начинает дышать, спать и даже шевелиться иначе – без постоянной боли. Правда, кашель не проходил до конца. И были подозрения, что от него уже никогда не избавишься. Бронхит не лечился у нее годами. И превратился в хронический. Процентов на девяносто, по словам врача…

Когда ей уже разрешали самостоятельно доходить до кухни и обратно, сидеть там, наблюдая за Светланой, даже помогать по мелочам, Женя не выдержала однажды, спросила:

– А когда я совсем поправлюсь… Что будет? – Почти шепотом, но Светлана услышала, несмотря на работающее радио.

– А что должно быть? Съездим, подстрижем тебя по-человечески. Сейчас уже черт знает, на кого похожа. То ли девочка ободранная, то ли мальчик заросший. Да и брови твои не мешало бы в порядок привести. Смотрю на них – так руки и чешутся. Да боюсь, терпения не хватит столько провозиться…

От этого ответа ей стало совсем муторно и непонятно. Причем тут брови, когда вопрос дальнейшей судьбы касался?

Светлана, видимо, решила приглядеться повнимательнее. Заметила, что глаза налились слезами – от обидного недоумения, от того, что Женя даже слов найти не могла, совсем потерялась…

– Да не парься ты. Не так все и страшно. Просто форму нужно придать нормальную, да лишние волоски повыдирать… – Задумчиво и внимательно уставилась на девочку. – А вот со стрижкой, конечно, будет сложнее. Убила бы того, кто раньше тебя так обкорнал – клочьями неровными и кривыми. Придется под ноль почти убирать, чтобы длину выровнять, а потом уже что-то нормальное растить.

Женя пригладила свои "клочья", нервно спрятала руки под стол. Решала про себя долго – стоит ли рассказывать, что у них там с нормальными прическами только избранные ходили? А ей за густоту и пышность шевелюры чаще всего и доставалось. Потому и лучше было состричь все, к черту, тупыми ножницами, чем завистницы руками выдерут… Поняла, что ни к чему Свете знать все эти грустные истории. Легче от них никому не станет. А если и приведет ее патлы кто-нибудь в порядок – только за счастье примет.

– А потом? После? – Все же, рискнула уточнить.