Таня покосилась на Михаила.
– Ну… как бы да. Вы же сами понимаете, что это такое стечение обстоятельств. И несчастливое, и наоборот.
– Про несчастливое я понимаю, а наоборот – это вы про Уртяна? – уточнил Соколовский.
– Да, конечно.
– А если бы у вас не получилось или вы не успели бы? – Филиппу действительно было интересно услышать ответ.
– У меня нет в наличии «если бы», – отозвалась Таня. – Есть только то, что уже случилось.
Соколовский усмехнулся:
– Да… вы правы, конечно. Вообще-то у всех есть только то, что уже есть, только не все это понимают и принимают. И что вы бы посоветовали? Только учтите, на мой взгляд, жить среди людей так, как он это делал раньше, ему уже нельзя – может сорваться и будет трагедия.
Михаил судорожно вздохнул, опустив взгляд на свои руки, перепачканные в запекшейся бурой крови того типа, которого он так ужасно… оттолкнул.
Таня тоже про это думала – ещё бы! Забудешь тут рык за спиной, уже не говоря про всё остальное, но стоящий за диваном человек… ну, в смысле тот, кто выглядел как человек, был настолько несчастен и измучен, что поневоле пришлось загнать воспоминания подальше, попинать мыслительный процесс и уточнить:
– А почему у вас обоняние не работает? Травма, аллергия, воспаление? Что было изначально?
Соколовский покосился на закатившего глаза Крамеша, а потом усмехнулся:
– Всё-таки настоящий врач – это диагноз! К счастью…
Михаил ожидал чего угодно, только не этого. Он-то был уверен, что его сейчас казнить будут, а получается, что… лечить?
– Что ты молчишь? – строго прищурился Соколовский, – Отвечай, пока она спрашивает!
– Это… я простудой болел… Мама уже родила младшего брата, а я уже пестуном был, ну… помогал ей. У нас же как? Пока совсем маленький, мама заботится, а когда пестун – сам заботишься.
Михаил не очень понимал, как объяснить, что тогда, в своём подростковом возрасте, он был уже предоставлен самому себе, и мать абсолютно не интересовало, болен он или здоров, главное, чтобы с малышом помогал.
Таня слово «пестун» знала. К счастью, о жизни медведей в дикой природе представление имела и невольно посмотрела на Бирюкова с сочувствием.
– Не лечили? – предположила она.
Тот мотнул головой, а потом заторопился с объяснениями:
– Она нормальная мать… ну, как медведица, конечно. У нас же с медвежатами-мальчиками не очень возятся. Так принято. Я сам должен был поправиться, но не очень получилось, а потом обоняние ухудшилось почти совсем. Я тогда уже из дома ушёл, как и положено. И решил, что… что раз я не могу жить как медведь, значит, буду жить как человек. У меня почти получалось! Только вот сегодня…
Он тяжело сглотнул, посмотрел на Соколовского и спросил:
– Тот… тот, кого я ранил, он как?
– Практически умер, – любезно просветил его Филипп. – Но вам обоим повезло… Ему – что он остался жив, и тебе с тем же. Если бы не это, я бы с тобой и разговаривать не стал бы!
Он хмуро пожал плечами, явно сожалея, что ему приходится всем этим заниматься:
– Неужели же ты не мог сообразить, что твоя природа никуда не делась? Что ты не можешь жить с кем-то, заводить семью по примеру людской? Да тут люди-то часто не в состоянии уживаться, а ты медведицу у себя в квартире поселил! Странно, что вы друг друга не сожрали!
– Я пытался сдерживаться. У меня почти получилось! – понуро отозвался Бирюков. – Хотя сейчас я понимаю, что ничего и не могло выйти – у меня никогда ничего не получалось.
– Так, я не собираюсь тратить своё время на выслушивание всего этого! Ты бы ещё страдал из-за того, что летать не умеешь! – Филипп совершенно не был склонен к излишним, на его взгляд, размазываниям эмоций по окружающей среде. – Ты поступаешь в ведение Татьяны, и я разрешаю ей производить любые эксперименты, какие она сочтёт нужными! Крамеш… пока ты не уехал – присутствуешь при любом контакте! Если что – не церемонишься!
– Понял! А… а когда нам надо будет уезжать?
– Крылану попрошу, – Соколовский усмехнулся такой заботе.
Бирюков растерянно покосился на Татьяну.
– Чего ты на неё уставился? – тут же взъелся на медведя Крамеш.
– Ээээ… и куда мне сейчас?
– Сначала переодеться, – мягко напомнила ему Татьяна. – Вы же с вещами приехали…
– А! Да! Точно! – он настолько уверился в том, что жизнь закончена, что возможность встречи с родными чемоданами его от души порадовала.
Татьяна тактично отвернулась, а Соколовский приказал:
– Крамеш, проводи.
– Эээ, а этих… гусей, или кто это у вас… там нет? – опасливо уточнил Михаил из-за дивана.
– Что? Впечатлился депиляцией? – Крамеш в принципе медведям не доверял.
– Ну и это тоже… Но они же ещё и электричеством шарахают!
– Неужели ещё заряд остался? – любознательно удивилась Татьяна, преданно глядя на Филиппа. – Ну надо же, какие… энергоэкономные!
Она не сводила глаз с начальства, но Соколовский явственно и убедительно играл роль сфинкса и только после ухода Крамеша с медведем сказал:
– Всё, можете отвлечься от созерцания моей скромной особы – медвежий стриптиз нас покинул! А что это за новости с гусями?
– Ну, они разобрали на атомы очень мощный шокер и, видимо, кое-что почерпнули из принципа его работы, – расплывчато объяснила Таня.
Нет, правда, трудно вот так запросто объяснить явление «а у нас гуси молниями выстреливают».
– Да ладно! Вот это дела! – обрадовался Соколовский. – Это надо будет посмотреть, а может, и использовать! – он потёр руки, явно строя некие коварные планы, а потом, опомнившись, уточнил: – Так что вы с медведем-то хотите сделать?
«Как это мило! "Что вы хотите сделать?!" – подумала Татьяна. – Всё-таки он приличный жук! Начальство… что с него взять! И ведь этот ещё из лучших!»
Правда, вслух так не скажешь, пришлось выражаться дипломатично с ветеринарным уклоном:
– Хочу посмотреть его носоглотку… Иногда проблемы с обонянием можно решить. Тем более что ему никто и не пытался помочь.
– Ну хорошо, – довольно ворчливо отозвался Соколовский. – Починили вы его нюх, а дальше что? Вперёд в его прежнюю жизнь?
– Нет, конечно. Не думаю, что ему надо контактировать с постоянными людскими раздражителями, и не факт, что он сумеет уклоняться от них. Всё-таки нрав у него оказался медвежий. А вот дальше… Может, мы к этому вернёмся, когда будет ясно, можно ли ему исправить обоняние? Если нет, то, как я понимаю, в лес его точно отправить будет нельзя.
– Разумно! Ну, гусятник, похоже, получил нового уборщика, – вздохнул Филипп.
– Нет, к сожалению, его туда нельзя – что бы ни случилось с его носом, гусиный пoмёт – это не то, что ему показано! – уверенно заявила Татьяна.
– Даже так? Хорошо, что Уртян не знал, как избежать работы по уборке!
Филипп не стал настаивать ни на гусятнике, ни на выпытывании у Тани, куда можно девать Бирюкова, потому что у него неожиданно появилась идея по его использованию, правда, он решил вернуться к ней, когда у него будет больше данных о медведе.
Таня сначала осмотрела переодевшегося Бирюкова в его людском виде, а потом сообщила Соколовскому, что нужно удостовериться…
– Не знаю, возможно ли это, но мне нужен осмотр его медвежьей формы!
– Отчаянная вы всё-таки… И не страшно? – удивился Филипп.
– Страшно, конечно, но тут ведь как… Глаза боятся, а сама всё равно лезешь в очередные зубы, – рассмеялась она, припомнив молоссов, которых упорно приводили к ней на приём.
– Вообще-то это уже неопасно, конечно, если я, Крамеш или Крылана будем при этом присутствовать, – вздохнул Соколовский. – Ладно, сейчас устроим вам осмотр.
Он велел Крамешу позвать медведя и обратился к нему:
– Нужна твоя истинная форма.
– Эээ, нет… не надо! Я не хочу в неё больше возвращаться! – замотал головой Бирюков.
– Я разве спросил, чего ты хочешь? Неужели ты ещё не понял, что будешь делать то, что тебе велели? – ледяной тон Соколовского не оставлял никаких возможностей для манёвра.
Михаил насупился, покосился на безмятежную на вид Татьяну, пожал широченными плечами, угрюмо что-то пробурчал, а потом рухнул на пол – аж люстра задрожала.
С пола он поднялся уже медведем. По-прежнему без шерсти и очень мрачным.
Соколовский легко встал из-за стола, прошёл мимо, словно случайно задев его плечо, вернулся на своё место, кивнув Татьяне:
– Действуйте. На час это не медведь, а ягнёночек. Приказывайте, он будет делать всё, что вы скажете.
Татьяна, если уж совсем честно, едва не запаниковала, подходя вплотную к медведю. Но… откровенно говоря, это было гораздо проще, чем тогда на практике заставить себя снова заняться той самой бодучей коровой, которая едва-едва не пробила её диафрагму рогом.
– Открой пасть и держи её так! – строго приказала Таня, ловко устанавливая расширитель – хорошо хоть, сумела подобрать его подходящего размера, включила фонарик, а потом бесстрашно нырнула в пасть.
– Уважаю… нет, честное слово! – задумчиво пробормотал Соколовский. – Это ж какие нервы надо иметь…
– Да у меня их уже нет – все закончились! – тихо вздохнул Крамеш. – Так и хочется её оттуда выдернуть!
– Не надо меня ниоткуда выдёргивать! – очень довольным голосом отозвалась Татьяна. – Нашла я причину. И даже знаю, как её убрать, – у него полипы в носоглотке. Это бывает. Наверняка запущенная простуда спровоцировала хронический ринит, а он, в свою очередь, – появление полипов. И, как правило, после их удаления обоняние восстанавливается полностью.
– Отлично! – обрадовался Соколовский. – Только, может быть, вы уберёте уже оттуда руки? Нет, он, конечно, сейчас полностью управляем и безопасен, но со стороны выглядит…
– Жуть как выглядит! – согласился Крамеш. – А ты успеешь удалить это самое, что ему мешает узнавать запахи, пока мы не уехали?
– Конечно. Да это очень просто делается. В принципе, можно было бы и сейчас, но я хочу сначала анализы у него взять.
Таня была настолько довольна, что даже здоровенные медвежьи зубы воспринимались как нечто абсолютно нестрашное.
И именно в этот момент в дверь кабинета постучали, дверь открылась и вошёл Уртян.
– Что тут происходит? – едва выговорил он, узрев дивную по силе и выразительности картину – ощипанный до замшевого состояния медведь с осоловелыми глазами и максимально распахнутой пастью и Таня, которая чуть не с головой там.
– Не переживай! – отозвался Крамеш. – Мы тут уже все в шоке!
– Оригинальный ответ! – нет, Уртян быстро понял, что медведь под воздействием, следовательно, опасен так же, как… диван, но само зрелище приводило его в трепет. – Тань, ты это… я тебя уважаю! Я б не полез туда, хоть озолоти! А кстати, что ты там потеряла?
– Его нюх, – исчерпывающе объяснила она.
– Нашла?
– Думаю, что да.
– Ваааще уважаю! А можно ты всё-таки оттуда отойдёшь?
– Веришь? Мы тут все об этом мечтаем! С редкостным единодушием! – пробормотал Крамеш.
Когда Бирюков обнаружил себя сидящим на диване уже в людской форме, он даже не удивился, просто обрадовался, что, видимо, всё прошло без проблем и его агрессии, а узнав результаты осмотра, потрясённо уставился на Таню.
– То есть… У меня вернётся обоняние?
– Думаю, что точно станет лучше, а возможно, вернётся полностью. Полагаю, что дня через три можно приступить к операции, ой…
Это самое «ой» относилось к возникшей на подлокотнике дивана Муринке, которая с гневным писком ринулась на Бирюкова и… цапнула того за палец.
Таня от ужаса даже вдохнуть забыла – так и замерла на месте, глядя, как опешивший Михаил уставился на норушь, повисшую на его руке.
– Эй, ты чего? Отцепись, а? Ну, пусти! Упадёшь же! – загудел он.
Нельзя сказать, что он воспринял это очень уж благодушно – всё-таки никому не приятно, когда вгрызаются в указательный палец, но сдержать полыхнувший было гнев он сумел, и даже рукой не встряхнул, чтобы скинуть это мелкое и отчаянно отважное существо.
«Хорошо, что Уртян ушёл!» – мимолётно подумалось Татьяне.
– Мурина, выплюнь медведя! – строго велел Соколовский.
Никакой реакции.
– Шушана! – погромче окликнул он.
– Тут я! – Шушана вынырнула из-за спинки дивана, весьма хладнокровно осмотрела Муринку, висящую на пальце Бирюкова и рычащую что-то грозное, но абсолютно невнятное, а потом развела лапками.
– Она в своём праве вообще-то! Он её напугал, чуть не обидел Таню, ранил Уртяна!
– Шушаночка, но… разве это не опасно? – осторожно уточнила Таня.
– Для норушей – нет! Помнишь, когда ты к тому, прошлогоднему медведю ездила?
– Ещё бы… забудешь такое, – согласилась Таня, не сводя глаз с норушинки и готовясь, если что, её подхватить.
– Я же тебе тогда говорила, что у нас имеются специалисты по общению с медведями. Ну, это родовое такое… Мы часто вместе сотрудничали, вот и был заключён договор – ни один медведь исконных земель ни при каких обстоятельствах не навредит норуши. Так что, если бы Уртян не подвернулся, Муринку медведь всё равно не тронул, даже если бы она ему в пасть заскочила!
– А можно её снять? – тоскливо осведомился Бирюков. – Чего она?
– Сердится! – одним словом ёмко и исчерпывающе описала происходящее Шушана. – Сейчас ещё посердится, а потом отпустит… может быть! А… нет, утверждает, что не отпустит, а ещё покусает! – перевела она возмущённый, но по-прежнему невнятный писк.
Именно на эти звуки и прибыл Уртян, а обнаружив своё норушиное сокровище висящим на пальце свежепойманного медведя, слабым голосом произнёс:
– Что-то мне кажется, что я минуты до отъезда считать буду – хоть на плато передохну!
О проекте
О подписке