Глава 2
Судьбы проклятых

«Будь самим собой» – самое худшее, что можно посоветовать некоторым людям.

– Том Массон

В пятнадцать лет от роду Фенриц фон Нергал стал наследником состояния предков в Аппенцелле, близ Херизау, и в короткий срок успел обрюхатить всех служанок в своём поместье, не пропустив ни одной смазливой садовницы и кухарки. Любовные шашни занимали все его время.

Но пару лет спустя ему это надоело. Теперь он чаще просиживал ночи напролёт среди пыльных фолиантов отцовской библиотеки. Новый чарующий мир открылся ему, мир колдовства и магии, мир, в котором проявлялась удивительная система соотношений, где всё восхитительно перекликалось, отображая в своём устройстве гармонию космоса. Загадочная герметическая философема – «что вверху, то и внизу» – заворожила его. Фенриц упивался уподоблениями и переживал видения как реальность, сублимировал ферменты, соли и щёлочи, киноварь и сулему, смешивал ртуть с металлами и искал опус магнум.

Убогий утилитаризм – мыслить, что истинно только то, что доказуемо. Его увлекало погружение в полуночные мнимости, в те лабиринты чёрных искусств, откуда нет, и не может быть выхода. Поиск знаний, заключённых в символах, непостижимых для профанов, привёл его к тому, кто являлся Князем этого мира, и Нергал постепенно втянулся в тёмные дьявольские ритуалы. Но упражняясь в мистических искусствах, он не достигал искомого и, промучившись в бесплодных поисках несколько лет, был близок к отчаянию.

Но вот однажды, злобно беснуясь от очередной неудачи, Нергал ошибся в путаном заклинании. Из пыльного венецианского зеркала на него взглянуло его собственное искажённое лицо, внезапно принявшее облик его отца, затем промелькнуло нечто неясное, туманно мутирующее в серую волчью морду. Он помертвел и резко встряхнул головой. Зеркало лениво отразило его перепуганную физиономию.

Он растерялся. Что это было, чёрт возьми?

Произнесённого заклинания Фенриц не помнил. Упустить такое! Подумав, сколь много мог бы извлечь из этого облика, Нергал почувствовал, как на него стремительно накатывает новая волна бешеной злости. В отчаянии он попытался снова произнести формулу – скорее по памяти, нежели по истёртой странице пыльного трухлявого фолианта.

И мутация послушно повторилась! Его руки и ноги превратились в серые лапы, скребущие когтями по дощатому полу, глаза загорелись жёлтым огнём, в зеркально поверхности отразился огромный бурый волк, ростом почти с телёнка. Разума Нергал не утратил, и без труда вернул себе первоначальный облик, повторив заклинание про себя в обратном порядке слов. Это было нечто до такой степени странное, что Фенриц отказался от всяких попыток объяснить себе произошедшую трансмутацию, но формулу заклятия торопливо нацарапал гвоздём на камне стены. Впрочем – в этом, как оказалось, не было никакой нужды, ибо она мгновенно огненным клеймом намертво впечаталась в его память.

Но, увы: не все опыты удавались. Фенриц был умён и упорен, и вскоре понял, что возможность превращения таится где-то в пределах нескольких дней: мутации удавались только при полной луне, в остальное время он был бессилен. Но и имеющееся было недурно.

Он использовал обнаруженный дар только однажды – убив егеря своего соседа, неосторожно отправившегося поохотиться в полнолуние. Испытанный при этом восторг от своей безнаказанности, упоение дьявольской мощью и вкус крови опьянили его. Все постельные удовольствия и похотливые бордельные похождения не шли ни в какое сравнение с этим новым наслаждением! Пусть лишь однажды в месяц, но зато со смаком!

…Прибыв в Меровинг, Фенриц неожиданно обрёл понимающего собеседника в лице Августа фон Мормо, наследника старого австрийского аристократического рода, поселившегося рядом с ним в роскошных апартаментах.

Мормо обладал приятными чертами лица, несколько испорченными родимым пятном на скуле, а так ничем особенным не выделялся. Разве что с детства его отличали странные приступы отчаяния, настигавшие беднягу без всякого внешнего повода. Необъяснимое томительное беспокойство годами снедало его, становясь особенно нестерпимым в полнолуние. Осознал Август себя в полноте абсолютно случайно, наткнувшись в подвале своего замка в штабеле снятых со стен старых картин на полотно, изображавшее девушку, умиравшую от укуса вампира. Мормо вздрогнул, ощутив ледяной ток крови в своих жилах.

У вампира было его лицо.

С того времени Мормо стал ровнее и спокойнее, полюбил сырость затхлых подземелий, куда слугам доступ был заказан, и никто, кроме него, не знал тайн этих склепов, где временами раздавались леденящие души челяди звуки. Впрочем, и челяди-то становилось с каждым годом всё меньше. Сам Мормо с каждой новой жертвой телесно ощущал в себе всё умножающуюся мощь – силу мышц, силу своего воздействия на окружающих, силу возможностей углубившегося ума. Столь же быстро, но менее ощутимо, менялись его вкусы, грубели ощущения. Жуир и циник, он становился колдуном-мизантропом. Теперь только искажённое и извращённое восхищало его. Он стремился к немыслимому и желал невообразимого. Естественные раздражители перестали возбуждать его. Август жаждал познания сокровенных тайн природы и всеобщего преклонения, власти над миром и бессмертия.

Нергала он выделил из массы сокурсников сразу – и интуитивным чутьём, и осмысленным влечением к себе подобному. И не ошибся. Нергал ничуть не обманул его ожиданий, а в чем-то даже и превзошёл их. Сходство натур и единство устремлений мгновенно породили понимание, понимание же вызвало симпатию.

Фенриц со знанием дела рассказал Августу об изученных им магических заклинаниях, оставшихся ещё от деда.

– Милком Нергал был признанным авторитетом в своей области, – внимательно выслушав, с любезной улыбкой проронил Мормо.

Коротко, но основательно Фенриц поведал и о своём интересе к сатанинским службам, проводимым аббатом Ботру, не скрыл и своей склонности к инфернальным учениям. В ответ Мормо продекларировал глубокое уважение – как к демоническим ритуалам Ботру, так и люциферианской церкви, не вдаваясь в мелкие демонологические частности и второстепенные литургические формальности. Великий принцип – «что вверху, то и внизу» – вот основа понимания истины. «Он встретил единомышленника и весьма рад этому», с улыбкой отметил он в заключение беседы.

Этикет этикетом, но от Нергала не укрылся ни цвет губ Мормо, ни странности строения его зубов и ногтей. В свою очередь, Мормо отметил потаённый жёлтый цвет глаз и необычную форму ушей своего собеседника, и сделал из этого выводы, весьма недалёкие от истины. Но причём тут внешность? Ведь главное-то – душа!

Вампир и оборотень понравились друг другу.

Через несколько дней они прониклись полным взаимным доверием, и Нергал узнал о несколько странном рационе питания его нового товарища. Шокирован не был: Фенриц тоже любил кровь, хотя его меню было куда разнообразней и богаче: он и от свеженького мясца никогда не отказывался. Мормо деликатно пожаловался на сложности: пытаться полакомиться в Меровинге – безумие, здесь торчать ещё три года. Но три года поститься? Нергал успокоил друга – ворота замка никто не закрывает. Он будет охотиться – и если Август согласится разделить с ним трапезу…

Мормо блеснул зелёными глазами. Предложение господина Фенрица фон Нергала говорило о благородстве и щедрости натуры, и его можно было только принять – с восторгом и благодарностью.

* * *

Теперь читателю должна стать понятной осторожность господ Нергала и Мормо в отношении мсье Мориса де Невера. Нергал, когда Невер фактически бросил им вызов, задумался – и прочёл ту же задумчивость в глазах Мормо. Может ли человек обладать столь безрассудной смелостью? Храбрость француза граничила с идиотизмом, но никаких признаков ненормальности Морис де Невер не обнаруживал, был неизменно спокоен, мягок с сокурсниками и галантен с девицами. Стало быть…

Этот вывод Фенриц с Мормо сделали одновременно. Стало быть, красавчик имеет нечто, дающее ему основание дерзить. Но что он может? Глупо было нарываться на неизвестность.

Однако для Фенрица вскоре кое-что неожиданно прояснилось – пусть и не до конца. Дело в том, что оставшиеся до полнолуния дни, когда оба намеревались основательно разговеться, дружки-бурши коротали в небольшом борделе в городишке Шаду, неподалёку от Меровинга.

Блудный дом располагался в полуподвальном помещении, имевшем вход через небольшой бильярдный зал обычного с виду кафешантана под названием «Три фазана». Клиентов здесь знали в лицо, новый посетитель мог войти в общий список лишь по рекомендации члена клуба. Названия у него не было, и потому в ходу были простое наименование «Клуб» или эвфемизм «Фазаны».

Нергал и Мормо почти сразу по прибытии в Меровинг прошли туда по представлению одного из самых известных и весьма пожилых распутников городка, в последнее время переставшего появляться в борделе из-за странной, как утверждали некоторые злопыхатели, «сифилитической гундосости». Клеветники! Надо полагать, просто простудился старичок. За Нергалом и Мормо, спустя неделю после приезда, стали приходить Риммон и Хамал. По приглашению Мормо был и Митгарт.

Заходил и Морис де Невер. Последний, как считал Нергал, неизменно портил весь отдых. Для бордельных барышень он всегда был самым дорогим и желанным гостем, они сбегались толпой и, словно заворожённые, пялились на него, как на диковинку, напрочь забывая обо всех остальных. Нергал морщился и скрипел зубами. Чёртов селадон…

Однако попытка поставить на место красавца, уже поразившего Фенрица противоестественной для разумного человека дерзостью, не имела успеха. Налетев на него, будучи несколько «подшофе», в полутёмном коридоре притона с кулаками, Нергал оказался с невероятной силой отброшенным к стене и, не устояв не ногах, свалился на грязный пол. Вторая попытка закончилась ещё плачевней. Фенриц отлетел к лестнице и, не удержавшись на ступеньках, упал вниз, разбив голову в кровь. Кто бы мог подумать, что этот херувимчик столь силён? Нергал ринулся на него в ярости в третий раз – так бросается волк к глотке жертвы. И тут из глаз Нергала посыпались искры – ему показалось, что он ударился головой о каменную стену.

Что происходит, чёрт возьми? Фенриц недоумевал до такой степени, что перестал и злиться.

По счастью, вскоре все изменилось. Невер стал появляться у «Фазанов» всё реже, а, забежав, торопливо расплачивался, лихорадочно суетился, выбирал, не глядя, первую попавшуюся, потом исчезал. Перестал заходить и Риммон. Что касалось молодого еврея Хамала, то он постепенно тоже становился всё более редким гостем, утверждая, что местные гетеры воняют. При этом почему-то опускал глаза и бледнел. Нергал заметил, что и мадам Бове, бандерша, хозяйка притона, умолкала и переставала раскланиваться с посетителями, когда замечала среди них Гиллеля Хамала, и, наконец, в приватной беседе, подслушанной Фенрицем, попросила его… более её заведение не посещать. Лицо Хамала передёрнулось судорогой, но больше он у «Фазанов» не появлялся.

Девицы волей-неволей начали уделять Фенрицу больше внимания. Довольный этим, Нергал стал галантнее и щедрее и даже иногда, по просьбе барышень, залихватски барабанил по клавишам простуженного пианино, горланя арии из «Травиаты». Как считала мадам Бове, очень даже неплохо.

 
В этой песне – глубокая правда,
Её не принять невозмо-о-жно.
Знай, что все в этом мире ничто-о-жно,
А важно веселье одно!
Лови же счастья миг златой,
Его тяжка утрата,
Промчатся без возврата
Дни жизни молодой.
Любовь не век в душе живёт,
Года не в нашей воле,
Цветок, поблекший в поле,
Опять не зацветё-о-от! —
 

на этом месте темперамент всегда захлёстывал певца, и он, по мнению Клотильды Бове, демонстрировал невероятную красоту и пластичность вокализации вкупе с удивительным изяществом и виртуозным блеском исполнения, – о чём она неизменно с восторгом ему сообщала.

Между тем, девочки немного пискляво, но очень звонко и дружно подхватывали:

 
Ловите ж, ловите ж минуты веселья,
пока их жизнь даёт,
ах!
 

* * *

Бордельные услады при этом никогда не туманили голову господина фон Нергала, и потому весьма скоро он занялся тем, что увлекало его, решив начать практиковать вместе с дружком Мормо в Меровинге высокие сатанинские ритуалы. Эта блестящая идея давала Фенрицу возможность собрать узкий круг единомышленников, кроме того позволяла разобраться в том, что было для него и Мормо загадкой.