– Просто я сразу понял, что в итоге эта покупка обойдется мне куда дороже, – не остался в долгу он. – Ладно, Сандра, давай без глупостей. – Он вдруг словно решился и сделал шаг в мою сторону. Я сжала зубы и судорожно вцепилась в перила. – Отойди от края. Ничего плохого с тобой не случится, даю тебе слово.

Слово? – фыркнула я. И, глядя вверх, проговорила нараспев, словно зачитывала наизусть отрывок из книги: – «Я сам сумею укротить собственную рабыню. Но я намерен заняться этим после того, как возвращусь в свой армон. Там у меня будут для этого все средства». – Коротко ухмыльнувшись, я с той же интонацией продолжила: – «Твой раб посягнул на мою собственность. Собственность, которой даже я сам еще не успел воспользоваться». – Я особенно выделила слово «еще».

Я могла бы продолжать, но Данте меня остановил.

– А ты умеешь слушать, – усмехнулся он. – И пользоваться тем, что другие думают, будто ты их не понимаешь. Это очень хитро. Я бы даже сказал, по-южному.

– Хочешь меня оскорбить? – вскинулась я.

– Чем? – удивился Данте.

– Ненавижу юг, – процедила я сквозь зубы. – И не желаю иметь с ним ничего общего.

– Много ты юга-то видела? – фыркнул Данте. Кажется, мои слова его задели. – К тому же юг югу рознь. Галлиндия, к примеру, мало общего имеет с Арканзией.

– Не знаю, для меня вы все на одно лицо, – пробурчала я, отлично зная, что лгу. А также осознавая, насколько мои слова невежливы и недопустимы не то что для обращения рабыни к хозяину, но и вообще для нормального человеческого общения. Но именно так прорывался сейчас наружу мой протест против всей сложившейся ситуации.

– Так-таки все? – проницательно спросил Данте, похоже, на этот раз совершенно не обидевшись, тем более не разозлившись. Словно отлично разгадал и мою ложь, и ее причину. – Даже Ренцо и Илкер?

В ответ на столь конкретный вопрос лгать не хотелось.

– Нет, Ренцо и Илкер не на одно, – призналась я.

– Ну, вот видишь. Скажи, Сандра, – прищурился Данте, – что ты думаешь об Илкере?

– Сказать тебе правду? – осведомилась я.

В данном случае лгать я точно не собиралась.

– Только правду, – усмехнулся он.

Пожалуйста. – В моем голосе звучал вызов. Хочешь правду? Ладно, сейчас ты ее получишь. – Илкер себе на уме. Он хитер, лжив и опасен. Весьма неглуп, но чрезвычайно самодоволен, а это несколько мешает трезвости ума. Он из тех, про кого говорят: «Мягко стелет, да жестко спать». Может часами рассыпаться в дежурных комплиментах и изысканных похвалах, а потом с легкостью воткнуть нож в спину. Но не просто ради удовольствия – он не настолько жесток, – а если это будет выгодно ему или тому, кому он подчиняется. Селим-паше, если не ошибаюсь.

Данте слушал мои слова с улыбкой, а под конец и вовсе рассмеялся.

– Однако же ты умеешь составлять психологические портреты! – отметил он. – Пожалуй, я не рискнул бы попросить тебя рассказать, что ты думаешь обо мне самом. Уж слишком точно у тебя выходит. Но если ты за такой короткий срок так хорошо разобралась в характере Илкер-бея, – Данте снова посерьезнел, – почему принимаешь за чистую монету то, что я говорил ему? Полагаешь, я стану откровенничать с человеком, который, как ты верно заметила, может в любую минуту вонзить между лопатками нож, стоит только подставить ему для этого спину?

Я удивленно заморгала. Отчего-то не ожидала, что мои слова настолько попадут в цель.

– Ну не тебе же, – протянула я.

– Отчего ты так решила? – удивился он. – При нынешних обстоятельствах – именно мне, стоит мне дать малейшую слабину хоть в каком-нибудь отношении. Так что каждое мое слово выверено и тщательно продумано. И, прости, в расчете не на притворяющихся глухонемыми девушек, а именно на Илкер-бея.

Я молчала. Потому что не знала, что говорить и чему верить. Говорил ли он правду Илкеру тогда или мне сейчас – или и вовсе лгал в обоих случаях? Откуда мне знать? В сущности, я почти незнакома с этим человеком, к берегам которого меня внезапно прибило всесокрушающей волной судьбы.

Мощный порыв ветра, и без того весьма сильного на такой высоте, пронесся по площадке, растрепав мои волосы. Они попали на лицо, и я на миг отвернулась, чтобы убрать пряди за уши. А когда повернулась обратно, Данте уже стоял совсем рядом. Каким-то образом он умудрился пересечь разделявшее нас расстояние совершенно бесшумно. Или я просто не услышала его из-за ветра?

Я вздрогнула, но на сей раз уже не стала кричать, чтобы он не смел приближаться.

– Отпусти перила и пойдем отсюда, – мягко сказал он. – Повторяю: ничего плохого с тобой не случится.

Я смотрела на него исподлобья, по-прежнему ни на что не решаясь. Я знала: он просто-напросто пользуется тем, что я дико устала и совершенно запуталась. Но ничего не могла с собой поделать.

– Если бы я тебя купил, чтобы повысить свой статус, или относился как к вещи, то уж точно не стал бы очертя голову бежать за тобой за периметр красных камней, – добавил Данте, видя мои сомнения и словно пытаясь загипнотизировать. – Отлично зная, чем это чревато.

И я сдалась. Со вздохом отступила от перил. И, опустив голову, позволила подвести себя к лестничному проему.

Но на ступеньку шагнуть не успела, поскольку нам навстречу как раз поднимался Илкер. Я услышала, как Данте почти бесшумно выругался у меня за спиной.

– Ты решил вознести молитву богу, дон Эльванди? – дружелюбно улыбаясь, спросил Илкер.

Тяжело дыша, он вынес свое немаленькое тело на площадку и с удовольствием подставил лицо прохладному ветру. Следом за ним в проеме возникла фигура бессменного телохранителя.

– Именно так, досточтимый Илкер-бей, – вежливым тоном ответил Данте. – Полагаю, и ты пришел сюда с той же целью?

О да, – подтвердил Илкер. – У нас в Арканзии принято возносить свои молитвы всякий раз, как мы добираемся до обжитых мест после путешествия по пустыне. В знак благодарности за то, что нам удалось пронести свои жизни через мертвые пески.

– Ну что ж, не буду тебе мешать. Мы уходим и предоставим тебе возможность молиться в тишине и спокойствии.

Данте произнес эти слова таким тоном, словно буквально горел желанием оказать своему спутнику услугу. А вовсе не собирался уйти отсюда в любом случае.

Мы стали медленно спускаться. Сначала я, потом Данте. Не потому, конечно, что он галантно пропустил меня вперед как женщину. Просто хотел быть уверен в том, что мне не взбредет в голову метнуться наверх и все-таки перелезть через перила. Напрасная предосторожность: в данный момент я была слишком измотана, чтобы решиться на такой шаг. «Ничего плохого с тобой не случится». Интересно, что это означает? Если, конечно, он вообще говорит правду. Видимо, то, что со мной не обойдутся как с той шестнадцатилетней девочкой. И не станут пороть плетьми, если, конечно, я не совершу чего-нибудь совсем уж из ряда вон выходящего. Не заставят голодать. И даже тяжелой работой не будут загружать сверх меры.

«Ничего плохого»… Действительно, чего еще может желать рабыня? Самореализации? Комфорта? Личного пространства? Уважения? Свободы? Вот еще, глупости какие!

«Ничего плохого». Все-таки надо было прыгать. А раз не решилась, значит, туда мне и дорога.

Данте время от времени поглядывал наверх и разговоров со мной во время спуска не заводил. Когда лестница закончилась, нас без вопросов пропустили. Смотритель возвратил Данте его оружие, после чего мы вместе пошли дальше. Поскольку рабыня сопровождала своего господина, задерживать ее никто не стал.

Мы прошли обратно по коридору, связывавшему храм с постоялым двором. Затем, вместо того чтобы продолжить идти прямо, повернули налево. При этом Данте продолжал пропускать меня вперед, явно давая понять, что мы идем вместе. Я остановилась.

– Меня поселили вон там.

Я указала рукой в обратную сторону – туда, откуда мы только что свернули.

– Я знаю, – невозмутимо сказал Данте и продолжил идти, как шел, ничуть не смущенный такой ошибкой.

Или не ошибкой? Куда в таком случае меня ведут?

Когда мы стали подниматься по парадной лестнице, все стало очевидно. Второй этаж, длинный коридор. Мы прошли по устланному мягким ковром полу.

– Имей в виду, – тихо шепнул на ходу Данте, – вероятнее всего, каждое слово, произносимое в моей комнате, прослушивается. Так что – ничего лишнего.

Неведомо откуда возникший слуга почтительно распахнул нужную дверь и склонился перед Данте так низко, что мне разом припомнился служащий таверны в Остане. Вполне предсказуемо, что у этого парня позвоночник тоже не сломался. Напротив, с легкостью распрямив спину, он весьма бодро проводил нас в комнату и подобострастно осведомился, будут ли у господина какие-нибудь пожелания. Мое присутствие его, кажется, нисколько не удивило. Впрочем, и правда: что тут особенного, если хозяин намеревается провести ночь – или менее продолжительное время – со своей рабыней?

– Моя ванна готова? – холодным тоном господина, разговаривающего со слугой, спросил Данте.

– Да, мой господин, – снова раболепно поклонился слуга. – Горячая ванна ждет вас.

«Любопытно», – подумалось мне. Вообще-то, насколько я знала, на юге, в отличие от севера, не слишком жаловали ванны. Здесь предпочитали бани, обладавшие каким-то особенным местным колоритом. Сама я весьма отдаленно представляла себе, как выглядят эти самые бани. Так или иначе, видимо, на постоялых дворах приходилось ограничиваться более скромным способом мытья. Но лучше, чем ничего. Наверняка и ванны были доступны лишь самым знатным и почетным постояльцам. И уж точно не рабам. Тем предоставляли для мытья одно ведро воды и пару тазов на всю комнату, это я заметить успела.

– Хорошо, – милостиво кивнул Данте. Холодный и отстраненный. Глыба льда, как и тогда, в начале нашего знакомства. Да и на протяжении большей части совместного пути. Маска? Или маска была там, на обдуваемой ветром площадке? – Позаботься о том, чтобы сюда принесли еще один матрас.

Слуга с удивлением оглядел кровать.

– Матрас? – уточнил он.

– Именно. – Теперь в голосе Данте сквозило раздражение. – Матрас. И пусть положат его вот здесь. – Он указал на свободное место на полу ближе к двери. – Не думаешь же ты, что я собираюсь пускать в свою постель грязную рабыню?

Я сжалась при этих словах, хотя хорошо понимала, что вероятнее всего это все та же игра, рассчитанная на посторонние уши, каковых здесь, по-видимому, предостаточно. И все равно от такого обращения становилось не по себе, тем более что в словах Данте было много крайне неприятной правды. Страшно даже подумать о том, как долго я как следует не мылась. И это учитывая сначала плавание в битком набитом трюме, а потом путешествие по дикой жаре. От меня пахло потом, моя одежда пришла в плачевное состояние, я не меняла ее уже не знаю даже сколько дней. Немытые волосы висели космами, ведь за неимением щетки я все это время расчесывала их только при помощи пальцев.

Обогнув кровать, я отошла к окну, прижимая ладони к пылающим щекам. Слуга ушел, и Данте запер за ним дверь.

– Иди. – Он кивнул в сторону смежной комнатки. – Тебя ждет ванна.

– А… ты? – удивленно спросила я.

– Пошел бы с тобой, да, боюсь, вдвоем не поместимся, – фыркнул Данте. – Давай, давай.

И пару раз нетерпеливо махнул рукой в сторону ванной – мол, сколько тебе можно объяснять.

Пожав плечами, я поплелась в ванную комнату. Выходит, меня все-таки хотят «отмыть». Вопрос лишь в одном: это просто такая забота или хозяин все-таки вознамерился воспользоваться рабыней «по назначению»? И именно для этого меня сюда привел? В сущности, а для чего еще было приводить рабыню к себе в комнату?

Чувство протеста хотело было взыграть во мне с прежней силой, но ударилось лбом о непробиваемую стену усталости, отступило и махнуло на все рукой. А уж когда я своими глазами увидела ванну и поднимающийся над горячей водой пар, никаких сил на сопротивление и вовсе не осталось. Слишком велико было желание погрузиться в эту самую воду. Тем более что рядом обнаружились и мочалка, и моющие средства, и несколько мягких полотенец.

Надо отметить, что ванна здесь была весьма своеобразной. Сразу видно, что этот предмет в целом на юге не в ходу, так что его создатели не слишком озаботились комфортабельностью и дизайном. Больше всего ванна напоминала бочку. Внутри располагалась перекладина, призванная выполнять функцию скамейки: на нее можно было сесть. То есть ванну здесь принимали не лежа, как у нас, а сидя. Вода при этом доходила человеку либо до груди, либо до шеи – тут уж все зависело от роста.

Я осторожно покосилась на дверь. Вернулась, плотно ее закрыла. Никакого засова не обнаружила. Увы, возможность запереться изнутри здесь не предусматривалась. Раздеваться было как-то страшновато. Может, искупаться прямо как есть, в одежде? Заодно и платье постираю. Я поморщилась. Глупо, конечно. Ладно, рисковать так рисковать. В конце концов, Данте все равно, если захочет, сделает со мной все что угодно. Решившись, я скинула одежду и, оставив ее прямо на полу, влезла в ванну.

Боже, какое блаженство… Я прикрыла глаза, позволяя себе расслабиться впервые за две недели. Потом дотянулась до мочалки и принялась тереть ею свою многострадальную кожу. Затем взялась за волосы. Потом снова расслабилась, просто откинула голову назад, прикрыла глаза… и вскоре задремала.

Не знаю, как долго я спала, но разбудил меня стук в дверь и довольно громкий голос Данте:

– Сандра! Ты собираешься провести там всю ночь?

Я тряхнула головой. По телу пробежала дрожь. Кратковременный вечерний сон в сочетании с резким пробуждением не слишком хорошо сказался на нервной системе. Я поспешила выбраться из воды и потянулась к своей одежде. Да, надевать на себя ТАКОЕ, да еще и сразу после ванны, было просто кощунством. Немного подумав, я решилась и закуталась в два сухих полотенца; одежду же оставила, где была. Ума не приложу, что делать завтра: не в полотенцах же выезжать в путь. Видимо, придется собраться с духом и все-таки влезть в эти обноски.

Искушать судьбу, дожидаясь, пока Данте сам ворвется в ванную комнату, раздраженный моей неторопливостью, не хотелось. Поэтому, откинув назад мокрые волосы и убедившись в том, что полотенца держатся на теле хорошо, я вышла.

Данте лежал на матрасе, уже скинув с себя часть одежды. И правда не хочет пускать рабыню в свою кровать, даже после того, как она приняла ванну? Я напряженно остановилась поблизости, лихорадочно прикидывая, как себя вести. Для начала мрачно на него посмотрела, взглядом давая понять: ты занял мое место.

– Ложись, – призывно произнес он, указывая при этом на кровать.

Я выпучила глаза.

– А.

– Я не люблю, когда слишком много разговаривают, – громко и достаточно жестко сказал Данте, многозначительно кивая головой в сторону двери. Действительно считает, что каждое слово могут подслушивать? – Как там говорят у вас на севере? «Молчание – золото»?

– «Слово – серебро, молчание – золото», – автоматически поправила я.

– Тоже неплохо, – кивнул он. – Отчего-то северные пословицы всегда нравились мне больше южных.

И снова указал мне на кровать все тем же небрежным жестом: дескать, ты все уже поняла, так что до сих пор здесь делаешь?

Стола в комнате не было, но на полу, точнее на ковре, в одном месте были составлены подносы с различными закусками. Тарелку с некоторыми из них я обнаружила и у себя на кровати.

Удивляться я уже устала, бояться, злиться и каждую минуту ожидать подвоха тоже. Поэтому, мысленно плюнув на все на свете, просто поела, забралась под одеяло и уснула.