Глава 2

Девочка росла крепкой и здоровой, но с течением времени окружающие стали отмечать в Наталье некую уникальность, которая выделяла её среди сверстников. Наталья обладала особой глубиной, так отличающей её от других. В её серых глазах отражались миры, недоступные для большинства. Она была обладательницей внутреннего мира, полного загадок и страстей. Её движения были плавными и слишком медленными.

Она избегала игр с другими детьми, тихо бродила по улицам, склоняя голову, словно в поисках ответов на тайные вопросы жизни. И хотя её окружали звуки детского смеха и игры, девочка предпочитала погружаться в свои мечты, оставляя за спиной толпу, которая не могла понять ни её нищету веселья, ни её богатство размышлений. На праздниках и собраниях не поднимали темы о юродивой, как будто имя ее могло вызвать беду. Однако девочка не осознавала своей силы.

Иногда она исчезала на несколько часов, а порой не возвращалась до самого вечера. Аксинья в такие минуты мучительно переживала, но девочка успокаивала её, рассказывая, что просто гуляет, бредёт к лесу. Её тянуло к могучим деревьям и высоким травам, в которых она ощущала себя крошечной капелькой в безбрежном море природы. Аксинья понимала, что в душе у девочки таится потребность в уединении, в связи с окружающим миром, раз уж общение с людьми не складывалось.

Тихий шёпот леса и мягкое прикосновение ветра служили ей утешением, во время её закатных прогулок. В этих мгновениях она находила себя, теряясь среди зелени, уносящей её мысли в далёкие просторы. Аксинья оставалась на страже, её сердце наполнялось тревогой, но она знала, что в этом дальнем убежище девочка обретала спокойствие, восстанавливая свою душевную гармонию. Она уходила туда, где мир наполнялся ароматами земли и звуками жизни, находя утешение в простоте природы. Это было её тайное пространство, где никто не мешал ей оставаться самой собой.

Её изоляция вызывала осуждения, завораживала прохожих, заставляя их задуматься о том, что прячется за её молчаливой внешностью. И, как это часто бывает в маленьких поселениях, постепенно за ней стал тянуться шлейф слухов и страха. Особенно невзлюбила Наталью Просковья – она не могла принять, что какие-то неведомые силы заменили ее горячо любимого сына на эту чужую девочку. Она смотрела на Наталью с неприязнью, словно та была отражением ее разочарования. Каждый взгляд, каждое слово, которое произносила девочка, вызывало у нее лишь болезненное напоминание о потерянном счастье. С каким нетерпением она ждала, как станет матерью, как мечтала о сыне, а теперь, вместо радости, в сердце поселился холод. Даже когда за окном ярко светило солнце, в душе ее царила вьюга, которая поселилась там навсегда.

Где же её мальчик? Вместо него появилась эта чуждая Наталья, с ее безразличным, а порой таким странным поведением. Просковье было страшно и обидно: кто она, чтобы занять место ее сына? Она не могла избавиться от ощущения, что это какая-то злая шутка судьбы.

Каждое утро Просковья задавала себе один и тот же вопрос: как так случилось, что жизнь забрала у нее самое дорогое и подарила взамен загадку? Со временем её ненависть лишь крепчала, становясь, словно чаша с кипящим злом, готовая извергнуться в любой момент. Наталья же, в свою очередь, ничего не замечала, как-будто ее это и не касалось.

С каждым годом становилось всё труднее не замечать странности, которые, казалось, следовали за девочкой везде, как тень.

С ранних лет к ней стали тянуться животные – кошки, собаки, даже птицы – словно чувствовали задушевную связь с этой юной душой. Люди в деревне шептались о ней, считая юродивой из-за её странных привычек: она часто собирала травы, разговаривала с птицами и кормила бродячих животных, как будто все живые существа были её древними друзьями. Деревенские дети не раз становились свидетелями того, как Наталья умела исцелять простую боль или мягким словом успокаивать страждущих.

Наталья уходила в свои мысли, словно укрываясь от реальности, которая её порой угнетала. Снаружи раздавались смешанные голоса, но ей не хотелось их слышать. Словно мир вокруг был мутным и нечетким, как старое кино, где все происходит на фоне постоянного тягучего звука.

Наталья чувствовала себя оторванной от этой жизни. Она жила как проходной персонаж, чей сценарий уже написан, и ей не дано изменить ни одной строки.

В маленькой деревенской начальной школе отчуждение Натальи стало еще заметнее. Другие девочки смеялись и делились своими секретами, а она всё глубже погружалась в свою тишину. Жизнь, полная ярких красок, оставляла её в сером зазеркалье, где всё было расплывчатым и невыразительным. Она сидела в углу класса, укутанная в своё одеяло молчания, чувствовала, как смех других девочек отражается от стен, проливая солнечные лучи радости в их жизни. Быть невидимой стало её защитным механизмом, и хотя она не могла понять, почему не может смеяться вместе с ними, ощущение одиночества стало её привычным спутником. Каждый день она наблюдала за ними, как за хрупкими бабочками, парящими в ярком свете. Секреты, которые они делились, казались ей недосягаемыми, как завеса между мирами, спрятанная за стеклом.

Дома Аксинья нежным голосом успокаивала Наталью:

– Не обращай внимания на окружающих. В маленьких селеньях всегда найдется кто-то, кто бросит на тебя подозрительный взгляд. Если ты выделяешься, они это воспринимают с неприязнью. Пусть живут по своим правилам.

Словно теплый плед, её слова окутывали Наталью, даруя ей уверенность. В тишине их домика летели минуты, и каждое слово звучало как успокаивающая мелодия.

– Ты же знаешь, – продолжала Аксинья, – истинные богатства не в одобрении окружающих, а в том, что ты чувствуешь внутри. Мы сами определяем свой путь, и не стоит позволять предвзятости затмить собственные мечты.

Свет последних лучей заката проникал в окно, наполняя комнату мягким золотистым светом, словно подтверждая мудрость Аксиньи. Наталья, поддавшись этому уюту, закрыла глаза и чувствовала спокойствие. В стенах этого дома она была словно в коконе любви, заботы и умиротворения.

Глава 3

К тринадцати годам Наталья начала превращаться в настоящую красавицу. Ее странность не только не мешала красоте, но, напротив, подчеркивала обаяние, окутывая его загадочностью. Фигура ее изящно преобразилась, а всегда плавная походка стала поистине завораживающей. Девочки завидовали ей, мальчишки и парни с восхищением засматривались в ее каждый шаг, а их матери всерьез тревожились, переживая о том, что б их сыновья не увлеклись этой юной красотой.

Её необычайное обаяние притягивало не только молодёжь, но и взрослых. Наталья часто ощущала на себе взгляды, полные восхищения, и её охватывало ощущение некоей власти над ними. Это пугало её, она стыдилась своих ощущений. Пытаясь избавиться от этого внимания, она всё реже покидала свои привычные укрытия, предпочитала мешковатую одежду и повязывала темный платок так, чтобы скрыть свои прекрасные волосы и изящную шею.

Однако, несмотря на её усилия спрятаться от восторженных глаз, ней совершенно не удавалось скрыть ту внутреннюю силу, которая излучалась из её сущности. В её движениях ощущалась грация, а во взгляде – глубокая загадка, увлекающая каждого, кто осмеливался встретиться с ней глазами. Она стала живым произведением искусства, разрывающимся между желанием быть увлеченной вниманием и стремлением к уединению, словно испуганная птица.

Несколько раз самые смелые и безбашенные парни деревни все же пытались сблизиться с Натальей. Охваченные страхом насмешек или осуждения, они искали укромные местечки у реки или в полумраке вечернего времени, где можно было бы скрыть свою смелость. Но, наслушавшись шепотов и предостережений, ребята подходили к ней с опаской. Ее взгляд, словно взгляд хищницы, отталкивал их, ввергая в страх. Невольное напряжение витало в воздухе, когда они пытались преодолеть свои опасения и подойти ближе, но каждый раз их попытки разбивались о её непреклонную атмосферу. В её присутствии изначальное желание становилось неуверенностью, а непосредственное восхищение перешло в подобие трепета, навевая мысли о том, что она не столь беззащитная, как казалось. Наталья, олицетворение загадки и силы, неизменно оставалась недоступной, оставляя после себя лишь слабые отблески смелости в сердцах юношей. Её существование, словно извивающаяся тень, полнило их сердца противоречивыми эмоциями – желанием близости и ужасом перед последствиями. Наталья оставалась недосягаемым идеалом, витающим в воздухе. В руках судьбы, ее обаяние и сила манили их, как звезды, но осознание ее дикой натуры всегда возвращало их на землю.

Невероятная красота и возрастающая женственность Натальи стали источником необузданной зависти среди односельчанок, всколыхнув слухи, как неугасимый огонь. Ходили сплетни, шептания, окутывающие её имя таинственным ореолом. Её стали считать колдуньей, все чаще в разговорах называя юродивой, приписывали ей деревенские беды и несчастья. Кто-то, из зависти или страха, вспомнил, что с ее появлением в местной церквушке исчезла одна из самых ценных и величественных икон – Святого Николая Чудотворца, что добавляло весомости подозрениям.

Отголоски зависти и недовольства витали в воздухе, как легкий туман, окутывающий тихие улочки деревни. Наталья, словно яркая звезда на фоне мрачного неба, пробуждала в сердцах других девушек таинственные страхи и подавленные желания. С каждым новым шёпотом, с каждым украдкой брошенным взглядом, её образ обрастал мифами. Она стала не просто жительницей деревни, а символом загадочной силы и неведомого зла в глазах некоторых, в то время как другие продолжали восхищаться ею. В этом маленьком мирке её красота стала не только благословением, но и проклятием, затмевающим души деревенских жителей.

Следующей осенью, как гром среди ясного неба, настигла всех внезапная утрата: Аксиньи больше не стало. Она не болела и не страдала, просто однажды утром не проснулась.

Наталья не проливала слёз, но в её потухших глазах таилось нечто странное, словно она была хранительницей глубинных тайн смерти, понимая её за пределами обычной человеческой боли. Словно саму смерть она приняла и отрезала от себя, в этом одиноком знании находя странный покой.

Время словно остановилось, преобразив каждый звук в шёпот, а свет утра – в глухую тьму. Все вокруг чувствовали странный холод, не укрытый ни одной из привычных форм утешения. Какая-то страшная мудрость делала Наталью похожей на призрак, окутанную грустью, и, может быть, именно в этой неподвижности и заключался её глубокий, безмолвный, но звучный протест против ускользающей жизни. Она выглядела, как будто вела внутренний диалог с самой природой, заключая в своем сердце тайны, которые другие боялись бы понять. И в этом молчании, среди осенних листьев, она обретала тихую силу.

После похорон Наталья исчезла на несколько дней, словно растворившись в тени своих переживаний. Никто не обратил сразу на это внимания, и никто не мог с уверенностью сказать, сколько именно времени прошло. Дорожка, ведущая к ее домику, без следа исчезла под ковром опавших листьев, что лишь подтвердило очевидное – в доме царила тишина и пустота. Каждый уголок, окутанный тишиной, словно хранил тайны ее исчезновения.