Глава третья
Загадка Абихаила

1

…разгадывать загадки.

Абихаил был самым младшим среди трех братьев и больше всех любил загадывать загадки, складывать притчи и толковать сны. Иногда Абихаил выражался так путано и пел такие бессмысленные песни, что его не понимали даже родные братья.

Средний брат – здравомыслящий и расчетливый Иаир – наотрез отказывался понимать такие «глупые глупости». Старший брат Аминадав, мудрому спокойствию которого могли бы позавидовать многие из столетних старцев, выслушивал загадки и песенки Абихаила, но с немалым для себя усилием.

Три родных брата-иудеянина, из колена Вениаминова, родились и жили в Сузах. Их отец еще в молодые годы перебрался сюда из Вавилона. Как теперь оказалось, выбор города для торговых дел был сделан наилучшим. Братья унаследовали от отца небольшую лавку, где неплохо торговали тканями, пуговицами и нитками – как для плетения тонких женских накидок, так и для рыболовных сетей. Вскоре усилиями Иаира дело стало приносить куда более твердый доход.

Говорят, Иаир Иудеянин даже родился на полу в отцовской лавке: мать как раз зашла за куском полотна, когда у нее внезапно начались родовые схватки. Впоследствии он оказался самым смышленым и расторопным в торговых и денежных делах. Зато Аминадав, несмотря на тихий нрав, был человеком дружелюбным и общительным. Он ревностно следил за соблюдением субботы и главных праздников. Не исключено, что торговые дела в лавке шли как нельзя лучше и благодаря его старательным молитвам.

Младший Абихаил очень рано выучился читать и первое время радовал домашних своей редкой смышленостью и знанием историй из жизни предков. Впрочем, вскоре выяснилось, что многие истории Абихаил выдумывал сам и выдавал за подлинные, уверяя, будто вычитал их в древнем свитке, который от ветхости рассыпался в пыль в его руках.

Абихаил появился на свет, когда родители уже не ждали детей. К тому времени они были немолоды, и старший брат Аминадав с первых же дней стал мальчику воспитателем наподобие отца. Иаир с усердием занимался торговыми делами и старался за троих, радуясь, что никто не путается в его расчетах. Разумеется, братья не воспринимали всерьез выдумки и сказки младшего. До тех пор, пока Абихаил не объявил, что собирается пойти пешком в Иерусалим, к землям предков.

В поход он выходит завтра на рассвете, и у него все для этого готово. Затем Абихаил с готовностью показал братьям холщовый мешочек, в котором лежали несколько сухих пресных лепешек, горсть засахаренных фиников, до которых он был большим охотником, сосуд для воды и большой нож.

– Ножом я буду отбиваться в дороге от разбойников, – пояснил Абихаил старшим братьям. – Я пойду, как Авраам. Если хотите, я вас тоже выведу из чужих земель в края, где течет молоко и мед. Там у нас будут и тук, и виноград, и масло. Так что собирайтесь, братья мои, в дорогу. Хватит сидеть в гнусном каменном городе!

– Тебе не нравятся Сузы? Разве ты не любишь наш дом, нашу лавку? – осторожно спросил Аминадав.

На голом черепе Иаира, где с молодых лет почему-то было совсем мало волос, сразу же начали вздуваться жилы.

– Я ненавижу этот надменный город, и наш серый дом из камня, и особенно нашу лавку, набитую тряпками и пуговицами! – горячо воскликнул Абихаил.

Прозвучало это совсем по-детски, хотя над верхней губой у него уже начали пробиваться усы.

– Я задыхаюсь здесь, и все внутри меня словно горит огнем! Зачем нам оставаться здесь, братья? Предки Авраама тоже когда-то жили в здешних местах, в древнем Уре, недалеко от залива. Но в один прекрасный день они встали и ушли в Землю обетованную…

– Вот и шагай один с двумя сухарями в мешке! – вскипел после таких слов Иаир. – Шакалы в пустыне будут тебе проводниками!

Братья привыкли прощать Иаиру его злой язык. Что делать? Ведь в их роду среди далеких предков числился тот самый Семей, который тяжко злословил против самого царя Давида и был наказан за свою невоздержанность царским сыном, премудрым Соломоном. Так что, если как следует разобраться, Иаир был не слишком виноват в том, что через много поколений именно в его жилах оказалась желчная Семеева кровь, доставляя окружающим немало огорчений.

А вот Аминадав сильно опечалился. Он чувствовал свою вину за то, что плохо научил Абихаила разбираться в жизни. Ведь именно он в последнее время занимался воспитанием младшего брата вместо умерших от старости родителей.

Не только Аминадав, но и все другие иудеи в Сузах хорошо знали: все, кто вернулся в Иудею после Вавилонского плена, пребывали там пока в великом бедствии и унижении. Стены Иерусалима были разрушены до основания, ворота сожжены, от великого храма осталась лишь гора камней. Сейчас иерусалимские иудеи взялись за восстановление храма – даже возвели стены и крышу. Но Тот, Кто прогневался на них, еще не вернул им Своей милости…

Про это много рассказывал на субботних собраниях Уззииль, родной брат которого перебрался с семьей в Иерусалим и слал оттуда просьбы о помощи.

– Здесь мы пока нужнее, чем там, – говорил Уззииль, который ради брата продал большой дом в Сузах и перебрался в более скромное жилище. – Кто, если не мы, сможем поддержать строителей храма? Кто кроме нас переправит в Иерусалим серебро и зерно, чтобы они там не умирали от голода? Какой смысл нам всем вместе погибнуть на родине предков, если здесь мы можем делать полезное и доброе для своих далеких братьев?

Так повелось, что каждую субботу многие из иудеев собирались в домике Уззииля и проводили весь день в молитвах, пении псалмов и рассказах о прежних временах, находя в этом немалое для себя утешение.

Вот и Абихаил тоже неоднократно присутствовал на таких собраниях, все слышал, но понял по-своему. А точнее – совсем ничего не понял. Он усвоил, что до Иерусалима можно добраться на лошадях и верблюдах, как добирались люди, доставлявшие в Сузы слезные прошения. И все потому, что, несмотря на усы над губой, Абихаил оставался в сердце своем неразумным ребенком.

– Что же ты собираешься делать на развалинах Иерусалима? – насмешливо спросил брата Иаир. – Жевать горькую полынь? Если хочешь, я могу хоть сейчас принести тебе из оврага целый пучок. Можешь и здесь обедать травой вместо мяса, хлеба и яиц. А ведь ты, Абихаил, сыт каждый день только потому, что я хорошо торгую тканями и ненавистными тебе пуговицами. Ты ругаешь лавку, которая тебя кормит! Еще одно слово – и больше не сядешь за общий стол, неблагодарный змееныш!

– Не попрекай ребенка куском хлеба! – вмешался Аминадав. – Он хоть и вытянулся ростом до наших плеч, а сам еще не ведает, что говорит.

Он не стал добавлять, что младший брат родился у отца, когда тот уже был не в своем уме и заговаривался. Иаир сам вспомнит.

– Разве наш мальчик виноват в этом? А дорога в иудейские земли трудна и далека. В одиночку туда добраться невозможно, запомни это, Абихаил.

– Нет, возможно, – живо возразил Абихаил. – Еще как возможно! Я слышал, что нужно все время идти в ту сторону, где заходит солнце. Солнце как ворота, которые нельзя терять из вида, – вот что самое главное. Я все продумал: днем, когда солнце стоит высоко над головой, я буду спать в тени камней, а как только оно начнет краснеть и прятаться за край земли, я буду подниматься на ноги и идти дальше. С такой хитростью я без труда пересеку пустыню…

– И попадешь на тот свет! Даже если тебя не укусит змея, когда будешь лежать под камнями, и не загрызет ночью голодный шакал, ты все равно погибнешь от голода и холода, – докончил за брата Иаир. – Неужто ты, мой братец, настолько глуп, что надеешься в одиночку перейти пустыню? Да ты, Абихаил, просто болен опасным безумием!

– Мой мальчик, ты говоришь «пересеку пустыню», будто это двор нашего дома, – спокойно сказал Аминадав, который вообще редко повышал голос и считался тишайшим из людей. – А знаешь ли ты, что такое пустыня? Ты будешь видеть перед собой зеленые поля и овечек, но при приближении этот мираж окажется кучкой засохшей грязи…

– …Или вонючего дерьма шакала! – не удержался Иаир. – Вот тогда ты сразу вспомнишь и про мой хлеб, и про мои пуговицы. Да-да, ты их все сразу вспомнишь, все до одной – и с двумя дырочками, и с четырьмя дырочками, и с ушком, и с перламутровым узором, и крупные, и мелкие, и бисерные… Ты будешь видеть их у себя под ногами и мечтать хотя бы одну поднять с земли, но у тебя в руках окажется вонючее…

Иаир распалился не на шутку, но, заметив строгий взгляд Аминадава, осекся на полуслове. Он вспомнил, что снова перебил старшего брата.

«Глупца убивает гнев, а несдержанного губит излишний пыл», – так нередко говорил Аминадав Иаиру, и тот время от времени все же вспоминал его уроки.

– Знай, мой мальчик: только бедуины умеют пересекать великую пустыню на верблюдах. Они передвигаются большими, очень большими караванами, – ровным, ласковым голосом продолжил Аминадав. – Они возят с собой ослов, кур, собак, большие бурдюки с водой, потому что верблюды для них – все равно что двигающиеся дома.

– Тогда я попрошусь к ним в караван и поеду с бедуинами!

– Ничего не получится. Эти люди молятся своим, пустынным богам. Как только они увидят, что ты молишься нашему Богу, они тут же убьют тебя или бросят на полпути, что тоже равносильно смерти.

– Зачем ты мне все это рассказываешь, Аминадав? Я тебя не узнаю! Ты же сам говорил: есть ли что трудное для Господа? – с обидой в голосе воскликнул Абихаил. – Тогда я буду как Моисей, и передо мной расступятся красные пески пустыни, как морские волны.

– Никто не может сам себя назначить в пророки, – смущенно пробормотал Аминадав, по привычке разглаживая свою раздвоенную бороду, которая в то время была наполовину седой, а наполовину русой, в мелких, золотистых кудрях.

Эта борода словно бы вытекала из уст Аминадава, как тихая река, которая потом разделялась на два потока, и добрый, улыбчивый рот служил ее истоком.

– Иди, но знай, что от меня ты не получишь даже дыма от очага! – сердито отрезал Иаир. – Тебе ведь и без того каждую ночь на голову будет сыпаться манна небесная. Будешь варить ее в котле, делать сладкие лепешки и похлебку. Не забудь только взять с собой большую ложку!

– Говори, что угодно, брат, но я все равно не буду жить в каменном городе и торговать гнилыми нитками! Я хочу, как мои предки, сажать плодовые деревья, разводить овец и во время молитвы видеть перед глазами реки и холмы, а не зубцы царских башен. Раз вы так говорите, тогда я сам накоплю много денег, куплю себе верблюдов, большой бурдюк для воды и все равно когда-нибудь уеду.

– Вот это дело! – обрадовался Аминадав. – Верблюды дорого стоят. Тебе, мой мальчик, придется долго трудиться.

Признаться, он испугался тогда за младшего брата. Тот говорил с опасной горячностью, глаза его неистово сверкали, а в уголках рта собралась белая пена, как у безумного.

Иаир хотел добавить еще что-то ядовитое, но не успел.

– Оставь его, – тихо шепнул ему Аминадав. – Это я виноват, что не сумел до конца понять его помыслы. Теперь я буду внимательнее, нельзя, чтобы наш брат сделался невменяемым.

И Аминадав сдержал свое слово. Со временем он смог гораздо глубже проникнуть в душу Абихаила, научился влиять на него своими советами. Когда тот стал взрослым юношей, а Аминадав – почти стариком с раздвоенной седой бородой, мудрый старший брат решил не удерживать Абихаила в Сузах.

Как следует посоветовавшись, братья купили Абихаилу домик в селении, расположенном в двух днях пешего пути от столицы, помогли развести ему коз и овец, насадить садовые деревья и даже наладить торговлю самыми простыми тканями и нитками, необходимыми селянам и местным рыбакам. Все это придумал мудрый Аминадав. Трудно было лучше устроить судьбу младшего брата.

Абихаил теперь жил на свободе, без лишней печали и нужды и больше не рвался с одним посохом убежать в пустыню. Он перестал рассуждать про покупку верблюдов для каравана и вскоре женился на женщине по имени Анна, тоже из иудеев.

Они прекрасно зажили вдвоем в новом доме со всеми своими козами, овцами, курами, петухами и дворовыми собаками. Иаир тоже был весьма доволен судьбой брата: сельская лавка вскоре даже стала приносить доход. По крайней мере, не была ему в убыток. Аминадав тихо радовался, что ему все же удалось выполнить завет отца и позаботиться о младшем брате, который с самого детства был не такой, как все, с большими странностями.

К сожалению, Анна оказалась женщиной бесплодной. Но Абихаил нисколько не печалился по этому поводу. Они старались не говорить об этом, хотя порой они вместе…

2

…сидели и плакали….

 
На реках Вавилонских сидели мы и плакали,
Плакали, когда вспоминали о Сионе.
Там на ивах повесили мы арфы наши,
Потому что те, кто нас пленил, просили от нас песен,
А те, кто над нами глумился, – требовали веселья…
 

– Нет, нет, не надо больше песен, расскажи лучше про дорогу. Я люблю слушать про дороги. Она ведь была длинной, та дорога, да, дядя Абихаил?

– Да, очень длинной. Потому что путь вел через непроходимую сирийскую пустыню. Сначала пришлось все время идти на север, потом, наоборот, свернуть на юг, к Земле обетованной…

– Почему ты не рассказываешь про реку? Ты снова перескакиваешь, дядя Абихаил! Я сейчас сам заплачу или вообще не буду слушать. Ты должен был сначала рассказать про реку. Если бы не было реки, все бы сразу умерли от жажды.

– Конечно, приходилось сотни верст идти вдоль реки, а как же иначе? Ведь люди не выдержали бы такого долгого перехода без воды. О, это был поистине великий переход!

– Почему ты только сейчас называешь его великим? Ты должен был сказать это еще в самом начале. Я хочу, чтобы ты все рассказывал по порядку, дядя Абихаил, все-все, как вчера. И не торопись так сильно!

– Конечно, великий переход, а как же! Ведь этот поход возглавлял потомок Давида – Зоровавель. С ним шли верховный священник Иошуя и главы поколений Иудиных и Вениаминовых. Они везли с собой указ, по которому Кир, персидский царь, разрешал снова восстановить храм в Иерусалиме. В отдельных повозках люди везли храмовую утварь, всевозможные золотые светильники, жертвенные чаши, которые грабитель Навуходоносор когда-то вывез из Иерусалима в Вавилон и раздал в храмы чужих богов. Но Кир, первый и лучший среди персидских царей, распорядился вернуть назад все наши храмовые ценности и даже пожертвовал свое личное золото для постройки нового храма на прежнем месте…

– Но ведь ты говорил, что Кир никогда не верил в нашего Бога! Эй, Абихаил, ты снова закрыл глаза и начинаешь засыпать. Ты забыл рассказать про Кира.

– Что? Ах да, он не верил… Нет, не верил, конечно. Но Кир был самым умным из царей и на всякий случай старался не гневить богов. В том числе и нашего, Который охраняет Иерусалим. Ведь Кир поклонялся также и Мардуку, главному богу вавилонскому, и другим тоже…

И дядя Абихаил, изо всех сил борясь с одолевающим его сном, закатил глаза, ударил по струнам маленькой кифары и пропел высоким, надрывным голосом, которого Мардохей почему-то всегда пугался:

 
Ой-ой-ой!
Они кланяются раскрашенным деревяшкам,
У палок просят ответа,
Воскуряют ладан перед истуканами.
Ой-ой-ой, кто же ввел несчастных
В такое заблуждение?..
 

Песня закончилась, но Абихаил по-прежнему не открывал глаза. Мардохей испугался, что сейчас дядя совсем заснет, так и не досказав до конца его любимую историю про великий переход из Вавилона в Иерусалим, которая была не сказкой, а потому лучше всякой сказки.

Ведь получается, что эта история была и про него, про Мардохея, сына Иаира из колена Вениаминова. Это он, Мардохей, тоже шел во главе огромного многотысячного каравана вместе с Зоровавелем и первосвященником!

Мардохей мог по несколько раз в день снова и снова представлять в мельчайших подробностях это удивительное путешествие. С отчетливостью, на которую способны лишь маленькие дети и провидцы, он видел перед собой густые столбы пыли из-под лошадиных копыт, чувствовал на зубах скрип песка и невыносимую жажду в пересохшем горле, слышал множество голосов…

Ему поневоле приходилось повышать собственный голос, чтобы его спутник, дядя Абихаил, мог расслышать его вопросы из-за ржания лошадей, блеяния овец, лая собак…

– Я тоже ехал на коне? Скажи, я ведь был на коне, да? – спрашивал Мардохей.

Хотя ребенок и так прекрасно знал ответ на свой вопрос: как раз сейчас он видел перед глазами круглую колючку, вцепившуюся в конскую гриву.

– Да, все старики, женщины и дети ехали верхом или на повозках, – сонно бормотал Абихаил. – А мужчины шли пешком. Даже потомок царя Давида…