Помахав удалявшимся детям, старушка утёрла скользнувшую по щеке слезу и прикрыла дверь. Дорога виляла из стороны в сторону, бросая путников от дерева к дереву, по кочкам, через поваленные деревья. Шли молча, не зная, что сказать друг другу. Останавливались только для того, чтобы перекусить да переночевать, шли днем и ночью трое суток. На четвертые сутки вышли на поляну и вдалеке увидели небольшое поселение.

Подошли к домику с разноцветной крышей, у Насти заколотилось сердце с бешенной скоростью. Она схватила руку Дмитрия, заглянула ему в глаза и тихо произнесла:

– Я сама постучу в дверь, а ты иди обратно. Спасибо тебе за всё. – И уже ни к кому не обращаясь, она произнесла: – Теперь начинается моя новая жизнь, я сама, я всё должна сделать сама.

– Я подожду чуток тебя, – предложил паренёк, – постою в сторонке, а ежели чего, так пойдём обратно. – И чуточку подумав, добавил: – Вместе.

Анастасия громко постучала в дверь и отошла чуточку в сторону, на случай, если её муж уже был там. Дверь открыла тётка Феодосия. Увидев свою племянницу, она схватила её в охапку и расплакалась.

– Доченька ты моя, горе-то какое, где же ты была так долго? – рыдая, тётка продолжала говорить: – Муж-то твой, господи боже, муж-то твой скончался, горе-то какое…

От удивления Настя отстранилась от тётки, посмотрела ей в глаза и произнесла с надеждой в голосе:

– Когда? Когда скончался Николай?

– Два дня назад принесли вот это, – Феодосия достала из кармана скомканный листок бумаги и отдала его своей племяннице. – И ещё кое-какие твои безделушки. Сказали, что застрелился он, муж-то твой. А поместье стало быть теперь принадлежит его сыну, а тебе вот только это и отдали.

Не зная, радоваться ей или плакать, Анастасия бросилась в объятия тётки и разрыдалась. Истолковав это как горе своей любимицы, Феодосия тоже заревела в голос с Анастасией.

* * *

Дни летели не так что бы быстро, но и не медленно. Так прошли три года. Своё двадцати двухлетие Настя отметила вместе с тёткой на природе, возле маленькой речки, которая протекала за усадьбой. Места были живописные, пёстрые цветы окружали своими лепестками пригорки и поляны. Возле речки сверкал на солнце удивительно чистый золотистый песок. А за рекой раскинулся густой еловый лес, его аромат распространялся по всей деревеньке. Домики были не большими, но просторными, вместительными. Земельные участки были довольно большими, ведь в каждая семья была большой и шумной. Вот только с виду очень маленький, домик с разноцветной крышей выделялся своей оригинальностью и малой численностью его жильцов. Двадцать соток земли были большим участком для такого маленького домика, но это, наверное, единственное что не отобрала при раскулачивании, хотя… какое там раскулачивание? Увели скот, который тут же раскромсали на части и сожрали всей деревней в пьяном угаре, веселясь, что пришла новая власть и новая жизнь, которая должна быть в сто раз лучше прежней, но вот вопрос: лучше ли?..

Погода стояла теплая, весна уступала место лету. Разместившись на пригорке, две женщины обсуждали новоприбывшего поселенца, Алексея Ромина, который поселился не так давно в их небольшой деревеньке. Феодосия была пышнотелой брюнеткой с карими глазами, которые всегда искрились добротой и отзывчивостью. Одета она была очень скромно. Цветастая юбка в пол, белоснежная блуза с рюшами на вороте и рукавах, а на голове в тон юбки платок. Рядом с ней находилась её племянница Анастасия, которая с годами стала ещё краше. Её чёрные, как смоль, волосы, спадающие ниже поясницы, развивались на лёгком ветру. Ресницы, густые и темные, обрамляли великолепные сапфировые глаза, а тонкие брови почти сходились над правильным прямым носиком. Чуть полноватые вишнёвые губы улыбались.

– Тётя, он молодой, красивый, все женщины в него влюблены. Так почему и мне не влюбиться в него? – начала разговор племянница. Выставив руки в стороны, она оперлась на них, запрокинув голову назад и подставив тёплому солнышку своё прекрасное лицо. Глаза сами собой зажмурились от яркого светила и удовольствия.

– Он – художник, и этим все сказано, – в голосе звучала нотка упрека, хотя Настя еще ни разу не слышала от тётки упреков, да и просто ругани в свой адрес.

– А разве не всё равно, художник он или рабочий, у нас ведь теперь все равны, – старалась переубедить тетку Настя, повернув свою голову в сторону родственницы.

– Нет, не всё равно, – стаяла на своём женщина, – ты – графиня.

– Я не графиня, – упрекнула, в свою очередь, племянница, – я – обычная девушка… – Щёки загорелись и Анастасия добавила: – Забудь, что я когда-то была кем-то большим, чем просто твоя племянница. Небогатая, среднего достатка девушка… – она пожала плечами и снова запрокинула голову, закрывая глаза.

– У которой в подвале хранятся все её сокровища, – продолжила вместо Насти Феодосия.

– Да какие там сокровища? Так, несколько безделушек, – нехотя согласилась с тёткой Настя, смешно сморщив носик.

– Если бы эти безделушки нашли в нашем доме, то, я думаю, тебя бы упекли под стражу за утаивание от властей такого богатства.

– Тётя, – опять упрекнула Настя, – меня и так все здесь не любят, обходят стороной, называют ведьмой.

– Ну-ну, девочка, – перебила любимицу тётушка, – какая же ты ведьма? Вот твоя мать была ведьма, мир праху ее, – перекрестившись, она сплюнула на землю и прибавила: – Чтоб её нечистый в ад забрал.

Женщины дружно рассмеялись и не заметили, как к ним подошёл Алексей Ромин.

– Добрый день, красавицы! – поприветствовал их высокий статный мужчина лет тридцати. В его внешности открыто читался аристократизм. Военная выправка, галантные манеры и умение ухаживать за своей внешностью. Безупречной внешностью! Светлые волосы мягкими волнами обрамляли лицо правильной овальной формы. Нос с горбинкой, голубые глаза и всегда насмешливые губы, покоряли с первого взгляда.

– Особенно я – красавица, – захихикала тётка Феодосия. – В мои-то годы…

– Тётя, – одёрнула родственницу Настя.

Взглянув на племянницу, Феодосия поняла, что та влюблена в красавца Алексея. Сделав вид, что она что-то ищет, тётка вскочила на ноги и закричала:

– Господи, у меня же пирог пригорит, – и с этими словами кинулась в свой дом, оставляя молодежь вдвоём, на волю судьбы. Забежав за ограду, Феодосия присела на скамейку и стала наблюдать за происходящим. Любопытство всегда приводило её к тому, что она оставалась с новостями и выигрышем.

Алексей наклонился к Насте и тихо произнёс:

– Вы прекрасны, как утренний рассвет, как луна среди звёзд. – Анастасия хотела его перебить, но он продолжал: – Я давно мечтал написать портрет идеальной женщины, может, вы согласитесь попозировать мне?

От такого поворота событий Настя вскочила на ноги, но, смутившись, села обратно и тихонько кивнула головой, заливаясь краской смущения. Флиртовать она та и не научилась, а отношения с первым мужем давно стёрлись из памяти как года, которые она хотела побыстрее забыть.

* * *

– Все последующие дни Алексей приходил в дом с разноцветной крышей и рисовал Настю, вскоре он сделал ей предложение, и в 1927 году они поженились.

– Как здорово, значит, это и есть наш прадедушка, которого мы так ни разу и не видели? – воскликнула Женька.

– Женя, – заворчал на сестру брат, – мама же просила, чтобы мы ей не мешали рассказывать. – И покачал головой в знак упрёка.

– Я просто обрадовалась, вот и всё, – обидевшись на брата, произнесла Женя. А потом обратилась к матери – Мама, а этот портрет нарисовал он, Алексей Ромин?

– Да, – протяжно произнесла Лена, как будто вспоминая давно забытое событие. – Бабушка и Алексей прожили счастливо тринадцать лет, долгих тринадцать лет, и в тоже время коротких, но детей у них не было. Судьба ли это или злой рок? Непонятно! В 1935 году умирает тётка Феодосия, а в 1940-м умирает Алексей от пневмонии, и Анастасия остается снова одна.

– Что же было дальше? – спросили в один голос заинтригованные дети.

* * *

– Война, война, – кричали уличные мальчишки, пробегая мимо домика с разноцветной крышей.

Анастасия, выйдя на улицу, убедилась, что не ослышалась и тихонько повторила за мальчишками: «Война». Вдруг со всех сторон послышалось:

– Это она, это она, ведьма, змея подколодная, накаркала беду на землю нашу, на мужиков наших, своего-то в гроб загнала, вот и наших туда же загнать хочет. – Одни соседки шептались, другие говорили, а некоторые выкрикивали прямо ей, Анастасии, в лицо, что это она повинна во всех злодеяниях этого мира.

К Анастасии подошла молоденькая женщина из дома напротив. Настя приготовилась и от нее выслушать упреки в свой адрес, а та наклонилась, обняла Настю и прошептала:

– Война, Настя, война, не слушайте вы их, они обезумели. Я не думаю, что вы в этом виноваты. Вы мне нравитесь, давно нравитесь, да вот свекровь моя всё не давала с вами общаться, а как не стало её нынче, так и руки у меня развязались. Пойдёмте в добровольцы вместе, говорят, завтра записывать будут.

Женщина тараторила и тараторила без умолку, и Настя обняла ответно появившуюся подругу, первую подругу в её жизни и сказала: – Пойдём в дом, я тебя чаем напою. Да и потом, куда ж ты пойдёшь воевать? У тебя ведь ребёночек маленький.

* * *

– А через два дня Анастасия ушла добровольцем на войну. – Остановившись, Лена посмотрела на притихших детей и продолжила: – Там она встретила свою судьбу, свою вторую половинку. В феврале 1942 года раненую Анастасию отправили в госпиталь, где она и встретилась с…

* * *

– Анастасия Андреевна, – взволнованно проговорила медсестра Валентина, девочка восемнадцати лет небольшого роста, с озорными веснушками на лице, – там раненый требует, чтобы вы присутствовали при его операции.

– Раненый? Но… Я не медсестра, я просто помогаю вам после ранения. Может, ты ошибаешься, и он просит не меня?

– Нет, нет, он требует именно вас, он так и сказал: «Пригласите на операцию Никольскую Анастасию Андреевну».

Валя побежала к самодельной операционной, приглашая с собой Настю.

За ширмой лежал раненый солдат и разговаривал с главным врачом. Темноволосый мужчина сильно напоминал Анастасии ее первого мужа, Николая. Такой же плечистый, высокий с копной густых шоколадных волос, спадающих небрежно на плечи. Видимо он давно не брался за ножницы раз волосы успели так отрасти. Карие глаза, прямой нос и алые губы, сжатые в плотную линию говорили о том, что мужчина недоволен. Не обращая на Настю внимания, мужчины громко спорили.

– Позовите сюда Никольскую, или я не буду оперироваться! – командовал раненый.

– Конечно, конечно, обязательно пригласим, Валюша уже побежала за ней, а вы успокойтесь и лягте поудобнее, – старался утихомирить врач, Владимир Николаевич, своего неугомонного пациента.

– Да как вы можете мне такое обещать, если даже я не знаю, где находится бывшая жена моего отца? Она сбежала от него, когда он больше всего в ней нуждался.

– Неправда! – вмешалась Анастасия не дав договорить раненному. – Я сбежала от него, потому что не могла вынести его побоев и унижений, он упрекал меня в том, что я убила своих собственных детей, – слезы невольно заскользили из глаз Насти. – Вы не имеете права судить меня и моё поведение. Вас не было рядом, и вы не знаете, что произошло в ту роковую ночь. Если бы я осталась, то, может быть, меня не было бы в живых. – Договорив последние слова, она бросилась сломя голову из операционной.

Растерявшись от внезапного вмешательства красивой женщины, раненый замолчал и старался переключиться на сказанное, но ему это никак не удавалось. Эта молодая, красивая женщина стояла перед глазами. Наконец, придя немного в себя, раненый обратился к врачу:

– Кто эта женщина?

– Это та, которую вы звали, это – Никольская Анастасия Андреевна.

– Это Анас… – недоговорив до конца слово, пациент закрыл рот и долго сидел в раздумье.

– Вас надо оперировать, иначе ногу придется отнять. Вы же не хотите ее терять? – снова засуетился врач, ожидание утомляло его.

– Кого терять? – спросил раненый, не услышав, о чём идет речь.

– Ногу, – повторил врач, улыбаясь и понимая, о чём сейчас думает его раненый. – Анастасию Андреевну позвать, или будем оперироваться без нее?

– Да.

– Что – да?

– Позвать.

Через несколько минут Настя вернулась в операционную, раненый не промолвил больше ни слова, просто лёг и закрыл глаза, приготовившись к несложной операции. Через несколько минут раненого поместили в общую палату с другими. Настя ухаживала за всеми больными, но постоянно боялась подходить слишком близко к тому, который обвинил её в смерти Николая, её первого мужа и его отца.

– Сестра, – лукаво улыбаясь подозвал раненый Настю, – подойдите, пожалуйста, ко мне, или вы меня боитесь?

Настя медленным шагом подошла поближе.

– Отчего же, я вас не боюсь, я боюсь ваших упреков, которых не заслужила.

– Я всё ещё не могу поверить, что вы и есть та самая мачеха, которую я представлял себе. – распахнув широко глаза с удивлением произнёс мужчина.

– И какой же вы меня представляли? – поинтересовалась молодая женщина.

– Надменной, избалованной, злой, с крючковатым носом, с ярко рыжими космами и маленькими мышиными глазами. – сморщившись солдат добавил в конце – бе-е…

– Да, портрет впечатляет, но, к вашему сожалению, я не совсем похожа на ваш идеал мачехи.

Расхохотавшись, раненый протянул руку и представился.

– Никольский Константин Николаевич, ваш пасынок и ваш покорный слуга. – Немного задержав руку Анастасии в своей руке, он продолжил: – По-моему, я влюбился, влюбился, как мальчишка.

– В кого же? – смутившись, спросила Настя.

– В вас, мой Ангел, – серьезно ответил Константин. – В вас…

* * *

– А в 1943 году Анастасия уехала в маленький домик с цветной крышей, где и родила вашу бабушку Аню, мою маму. Мама – единственный ребенок, который выжил у Анастасии Андреевны Никольской.

* * *

В двери постучали, и Анастасия выбежала во двор, она ждала почтальона и в то же время боялась его. Что ждет ее, какие вести он принесет? Страх за Константина, тревога за маленькую дочь – все смешалось в её голове.

– Вам письмо, – как всегда спокойно произнесла Варя-почтальон и тихим шагом отправилась дальше, чтобы не видеть слезы, если в письме говорилось о смерти.

– Вам письмо, – так же тихо произнесла Настя. – Что же там: смерть или радость?

Не медля ни минуты, Анастасия быстро разорвала конверт и достала маленький клочок пожелтевшей бумаги. Быстро пробежав глазами скромное послание, она прижала его к груди и бросилась в дом к своей дочери.

– Малышка, Нюточка, радость моя, папа приезжает, – торопливо говорила она, прижимая улыбающуюся девочку.

Ребёнок теребил волосы матери и что-то мелодично напевал, как будто знал, что счастье её мамы уже близко. Настя плакала, плакала от радости. И постоянно нашёптывала своей дочери о её отце.

– В письме сказано, что папа приедет завтра, – говорила она уснувшей дочери. – Завтра, завтра я встречу моего Костю, твоего папу, наше с тобой сокровище, нашу жизнь.

Вся ночь прошла в ожидании счастья. Настя ждала следующего дня, ждала с нетерпением. Её сердце готово было выпрыгнуть из груди от предстоящего счастья, от предстоящей радости. На следующий день ровно в полдень в ворота постучали, Анастасия взяла дочурку на руки и побежала к воротам с улыбкой на лице. Костя, ее Костя приехал, вернулся, наконец-то, наступит долгожданное счастье. Анастасия рванула на себя дверную ручку, дверь открылась и – на пороге…

– Вам извещение, – спокойно, как машина, произнесла Варя и опять побрела дальше, не задерживаясь у двери.

Настя поставила Анюту на землю, дрожащими руками развернула похоронку, слёзы солёным шлейфом скатывались по щекам, хотелось кричать, но горло сдавило, и звук не вырывался из немого рта. Нюточка, сознавая, что матери плохо, прижалась к ней своим маленьким тельцем, загораживая мать от горя. Анастасия прижала к себе дочь и тихо побрела обратно в дом. «Снова одна», – проносилось у неё в голове. – «Снова одна», но вдруг она осознала, что кто-то всё ещё её обнимает, сжимая крохотными пальчиками подол её линялого платья.

– Нюточка, крошка моя, мы остались без папы, – тихо произнесла Настя, и тут тихий плач перешёл в судорожные рыдания, но, чтобы не испугать свою дочь, Настя взяла себя в руки и проговорила сквозь пелену слёз: – Ничего, доченька, мы выживем, мы будем жить и радоваться жизни – именно этого хотел бы для нас твой папа.

За окошком ребятишки что-то выкрикивали и радостно плясали, подбрасывая в воздух цветы, сорванные тут же. Анастасия подошла к окошку, растворила его, и в комнату ворвались крики.

– Победа, победа! Наши одержали победу, теперь не будет войны, теперь наступит мир. – Радостные мальчишки хохотали и бесились, как маленькие котята.

– Победа, – тихо произнесла Настя. – Победа… – Немного помолчав, она подошла к Анюте и шепнула ей на ушко: – Наш папа спас этот мир от войны, он – герой. – И громко, чтобы услышал весь мир: – Он – герой, он спас нас, землю, он заслонил собой этот мир…

* * *

– В июне 1945 года бабушке Насте передали Орден «Отечественной войны», присвоенный Никольскому Константину Николаевичу посмертно, – тихо произнесла Лена.

Дверь отворилась, и в комнату вошел Дмитрий. Увидев внимательно слушавших рассказ матери детей, он улыбнулся и сказал: – Я голодный, как волк, в этом доме ужин будет? – подкрадываясь к детям на цыпочках, Дмитрий продолжал: – Или мне придется съесть вас?

С визгом дети бросились врассыпную. Догнав по очереди вначале Андрея, а потом Женю, отец радостно выкрикнул: – Я самый, самый лучший волк на свете, я победил этих маленьких кроликов. – И принялся щекотать своих детей. Веселье продолжалось бы до бесконечности, но вмешалась мать, и детям пришлось броситься на кухню занимать самые лучшие места за столом. Лена остановила своего мужа и жестом подозвала к себе.

– Посмотри, какая прелесть! – показала она на шкатулку. – Правда, не открывается.

– Потом открою, – улыбаясь, произнес Дмитрий, обнимая жену, – а теперь пошли на кухню, не то дети съедят все самое вкусное, и голодный волк останется ни с чем.

– Какой ты всё-таки ещё ребёнок, Димка! – Лена хотела ещё что-то добавить, но муж, обняв её, перебил.

– Потом, потом, а теперь ужинать, – Дмитрий легонько подтолкнул жену к выходу. – Не то злой голодный волк съест с удовольствием свою любимую жёнушку.

В кухне пахло печёной картошкой и курицей. Все ели с большим аппетитом, причмокивая и облизывая каждый пальчик после курицы. Незаметно время пролетело, и дети отправились спать в маленькую спальню, где стояли две кровати и маленькая люлька. Застелив кровати новыми простынями, мать поцеловала детей и пожелала: «Спокойной ночи и приятных снов». Маленькие проказники осмотрелись вокруг – эта комната показалась им светлой и красивой, помимо кроватей и люльки, здесь был шкаф для белья и много, много картин.

– Давай заглянем в шкаф, – предложила Женя, – посмотрим, что там находится.

– Давай, – откликнулся брат.

Тихо подойдя к шкафу, они открыли первую его половинку. Там стояли резная балалайка, расписная старинная гармонь и еще с двенадцать расписных деревянных ложек. Во второй половине шкафа висело скромное темно-синее платье, на котором красовались военные ордена, а внизу стояли туфли такого же темно-синего цвета на очень высоком каблуке.

– Наверное, это самые ценные вещи для нашей прабабушки, – тихонько сказала Женя. – Интересно, а в кармане что-нибудь есть? – Женя залезла в карман платья и достала маленький резной ключик. От удивления она не могла вымолвить ни слова.

– Это, наверное, ключик от шкатулки, – предположил Андрей. – Смотри, на нём какие-то зверьки или птички, не могу понять.