Если бы вы знали, доктор…

«Если бы вы знали, как мне не хватает вас именно сейчас, дорогой мой доктор!.. Господи, мука какая…

Помню, как я впервые открыла глаза… Вы вошли в палату, такой спокойный, уверенный, и сказали: «Улыбнись, девочка! Теперь уже все будет замечательно хорошо!» Я сразу забыла обо всех этих иглах, аппаратах, датчиках, приковывавших меня к больничной койке. И мои глаза мигом высохли (тогда плакать я еще умела). Вы изменили мою жизнь, научили бороться, собирать себя по частям и не отступать перед болью. Ничто впоследствии не доставляло мне такой радости, как первые шаги по больничной палате, от окна к дверям.

В профессии вы были богом. Когда вы ушли, реквиемом по вам стали не газеты, тут же растиражировавшие вашу жуткую смерть («Светило медицины застрелен в своем подъезде», «Знаменитый хирург стал жертвой криминальных разборок»), и не книга вашей дочери, надеявшейся, видимо, хоть немного приблизиться к гению отца. Реквиемом прозвучал хор голосов растерянных пациентов, которые только в вас одного и верили».

Андрей Александрович Донской, известный пластический хирург, еще раз пробежал глазами текст на экране и усмехнулся. За окном дремал освещенный неярким осенним солнцем уютный маленький двор, усыпанный оранжевой листвой. Клиника, в которой работал Донской, располагалась в центре Москвы, в сохранившемся особнячке XIX века – бывшем имении зажиточного купца. Здесь было удивительно спокойно и тихо, и только изредка доносившиеся из-за ограды гудки автомобилей напоминали о том, что вы находитесь в кипящем жизнью мегаполисе.

Донской не знал, чем зацепило его виртуальное послание. Он просматривал, как обычно в обеденный перерыв, форум, где многочисленные пациентки медицинского центра «Галатея» рассыпались в изъявлениях любви к доктору Донскому: «Он прекрасен! Какие у него руки! Пальцы сильные и нежные одновременно. Когда он дотрагивается ими до моего лица, я вся горю. Я бы душу дьяволу продала за ночь с ним».

И без того уверенный в силе своего воздействия на слабый пол, Донской все же не упускал случая потешить тщеславие, хотя, разумеется, никому из коллег никогда не признался бы в этом. В клинике его давно считали местным Чайльд Гарольдом, едким скептиком и циником, имеющим весьма приземленные представления о романтической стороне жизни.

И вот сегодня он, пройдя по ссылке, вышел на сайт виртуальных дневников, случайно кликнул на картинку, изображавшую желтый цветок, и попал в этот дневник, дневник женщины, по всей видимости какой-то актрисы, именовавшей себя Niza, первый же текст которой был посвящен убийству врача.

Донской читал об этой истории года четыре назад. Знаменитый врач, неоднократно спасавший жизнь самым разным людям, был застрелен в подъезде собственного дома, когда возвращался из клиники. Писали, что незадолго до убийства он оперировал некоего московского криминального авторитета. Раненого доставили в клинику прямо с бандитской разборки. Хирург сделал тяжелейшую операцию, но спасти пациента не удалось: слишком много крови потерял. Недолго думая, братки решили, что доктор нарушил клятву Гиппократа. В итоге гениальный нейрохирург погиб, а убийцу, ясное дело, так и не нашли.

«Как глупо, – думал Донской, перечитывая строчки на экране. – Человек потратил жизнь на спасение людей, а сам погиб насильственной смертью. Странно! Немыслимо! Все равно как если бы меня проткнул собственноручно слепленный нос. С другой стороны, погибшему можно только позавидовать. Человек наверняка был счастлив, сознавая, что не зря коптит небо. Когда дело касается спасения человеческой жизни, а не формы груди, должно быть, сомнения в важности собственного предназначения не одолевают».

В последнее время подобные мысли посещали Андрея Александровича довольно часто. Не то чтобы он тяготился своей работой – было интересно лепить из мартышек, курносых и лопоухих, Кейт Мосс и Шарлиз Терон, быть этаким дьяволом, продающим вечную молодость. Да и что уж там, доход его ремесло приносило немаленький. Однако все чаще вспоминалось, что когда-то он тоже хотел стать нейрохирургом, вкалывать до седьмого пота, возвращаться с работы без сил, но с сознанием того, что сделал важное дело – спас человеческую жизнь. Таким романтиком он пришел когда-то – больше двадцати лет назад, страшно подумать – в медицинский институт. И только потом, в девяностые, уже будучи ординатором отделения нейрохирургии, увлекся набирающей в те годы обороты пластической хирургией.

Донской был уверен, что сделал правильный выбор: ушел из большой науки, не защитив кандидатскую, и смог в итоге полностью реализоваться. И только в последние месяцы на него стала накатывать смутная тоска, мысли о бесцельности собственной жизни, странное отвращение к помешавшимся на внешности пациенткам. Должно быть, и его, светило пластической хирургии, мужа красивой и умной жены-психолога и отца почти взрослой дочери, не миновал кризис среднего возраста. Впрочем, справиться с назойливыми мыслями вполне получалось с помощью старого доброго «Хеннесси».

Зазвонил телефон. Донской посмотрел на высветившийся номер – Валерия, одна из его постоянных пациенток, в последние полгода повышенная до статуса любовницы. Вообще-то он старался не заводить отношений на работе, но перед напором Валерии, вознамерившейся во что бы то ни стало заполучить сероглазого хирурга, перед ее бьющей через край животной сексуальностью не смог устоять. Через некоторое время обнаружилось, правда, что, помимо бешеного темперамента и либидо, у Валерии имеется также на редкость назойливый и вздорный характер. К счастью, она была женщиной занятой – то обставляла свой огромный дом на Рублевке, то ездила на какие-то приемы с важным мужем, то пропадала в салонах красоты, тем самым давая Андрею Александровичу блаженные передышки. Донской поморщился, помедлил несколько секунд, не зная, отвечать ли на звонок.

В дверь постучали, и в кабинет просунулась девушка с ресепшн:

– Андрей Александрович, к вам пациентка. Ей назначено на три.

– Чудесно, проси, – улыбнулся Донской и отключил телефонный аппарат, напомнив себе, что в свободное время нужно вернуться к найденному виртуальному дневнику.

Донской вынырнул из тяжелого душного сна. Он сел на постели, зажмурился несколько раз. В висках гулко стучало. Он встал, едва не наступив на недовольно заворчавшего бассета Милорда, прошел в кабинет и включил компьютер. Быстро просмотрел новости, нашел сайт вчерашней актрисы. Однако невесть чем зацепившая его женщина с ником Niza ничего нового не написала. Донской полистал немного дневник, гадая, что за знаменитость скрывается под картинкой, попытался отыскать фотографию. Если она была когда-либо его пациенткой – а они все или почти все хоть раз к нему обращались, – он бы, наверное, узнал ее. Но ни одной фотографии, разумеется, не было.

– Андрюша, ты проснулся? Завтрак готов. – Жена появилась на пороге, с самого утра тщательно накрашенная и идеально причесанная, в подчеркнуто небрежно запахнутом шелковом халате. Она фанатично следила за собой, надеясь таким образом обезопасить себя от мужней неверности. Донской усмехнулся: уж чем-чем, а красотой и ухоженностью он был сыт по горло.

– Доброе утро. Я не голоден, позавтракаю в клинике.

Галя разочарованно подняла брови и ушла в кухню. Донской, одеваясь, слышал, как она хлопает дверцей холодильника и роняет что-то. Уже в коридоре он столкнулся с хмурой сонной Катькой, унаследовавшей от отца цепкие стальные глаза и ироничный изгиб губ. Она неприветливо бросила: «Здорово!» – и направилась в ванную. Донской вышел за дверь.

В дверях клиники он столкнулся с Пашкой – анестезиологом, своим давним приятелем.

– Привет-привет! – Пашка деловито пожал ему руку и побежал.

Донской никогда не видел, чтобы Пашка шел куда-нибудь размеренным шагом. Тот постоянно спешил, опаздывал, жевал на ходу бутерброд – не знал ни минуты покоя. Андрей, конечно же, догнал его у лифта.

– Ты что-то, брат, не очень! Бледноват сегодня… – радостно заметил Пашка. – Кабаки и бабы доведут до цугундера. Серьезно, ты бы поберег здоровье, Саныч. Не мальчик уже.

– Вот смотрю я на тебя и думаю: загадочная ты личность, Пашка… – протянул Донской. – Нет, серьезно! Прекрасный семьянин, незаменимый работник, преданный друг. Прямо спортсмен, комсомолец! Что-то тут не так. Не удивлюсь, если ты тайно растлеваешь малолетних.

– Ну тебя. – Пашка расхохотался и, не дождавшись лифта, поспешил к лестнице.

День выдался суматошный. С утра Донского вызвал директор Алексей Степанович Петров, с которым Андрей знаком был еще со студенческих времен, и объявил, что в клинику собирается пожаловать поп-звезда сомнительной ориентации Федор Полянский.

Стареющий сладкий мальчик желал сделать подтяжку лица. Андрей, оперировавший томного певца не более года назад, пытался объяснить Петрову, что делать сейчас новую операцию опасно и он на себя такую ответственность брать не хочет. Однако Петров настаивал, видимо, очень уж не хотел терять известного пациента.

– Я не буду его оперировать. У него глаза скоро на задницу съедут, – в конце концов категорически отказался Донской.

Петров же, многозначительно поведя бровями, посоветовал ему подумать.

Рабочий день близился к концу. Большая часть персонала клиники уже предвкушала уик-энд. Донской видел из окна кабинета, как отбыл на дачу Петров, торопясь, чтобы не попасть в пятничную пробку, а медсестра Леночка в черных блестящих сапогах прошествовала к воротам. Оставалась одна посетительница, и Андрей надеялся, что минут через двадцать у него тоже начнутся выходные.

Секретарша ввела в кабинет женщину.

– Нина Гордеева. – Она протянула врачу узкую прохладную ладонь.

Фамилия показалась Донскому знакомой и, быстро взглянув на пациентку, он узнал в ней известную актрису, которую в последние несколько лет не раз видел по телевизору. Посетительница была, пожалуй, красива: резкие черты лица, высокие скулы, тонкий нос, темные блестящие волосы. И кажется, молода, чуть за тридцать. Смотрела насмешливо черными, чуть раскосыми глазами и вполголоса рассказывала, что ее пригласили в крупный телепроект, планируются съемки обнаженной натуры, она дала согласие, а на спине шрам от давней аварии.

Донской осмотрел женщину, обсудил с ней детали предстоящей операции и назначил день следующего визита.

Поднимаясь с кресла, женщина скользнула взглядом по монитору и посмотрела на Донского с интересом.

Андрей поморщился – забыл закрыть страницу с дневником:

«Не хватало еще, чтобы среди пациентов распространился слух, что я увлекаюсь виртуальными знакомствами».

Он проводил актрису до двери и с наслаждением потянулся: впереди выходные без стареющих звезд эстрады и принцесс с силиконовыми грудями. Нужно, правда, еще встретиться с Валерией, муж которой отбыл накануне в Прагу. Жену Донской заранее предупредил, что задержится на работе.

Андрей оказался в небольшом отеле, где он обычно встречался с любовницей, чуть раньше назначенного времени и успел заказать в номер кофе, когда в дверь постучали. Валерия остановилась на пороге – смотрела на Андрея, улыбалась и пританцовывала на месте. Потом прильнула к нему, поцеловала и жарко шепнула:

– Соскучилась.

В этой женщине всего было чересчур: длинных ног, округлых грудей, пышных волос, блестящих быстрых взглядов, болтовни и хохота. Глядя на нее, Андрей пытался представить, что осталось бы от его любовницы, если бы все, что было в ней искусственного, вдруг подевалось куда-нибудь по мановению волшебной палочки.

Еще до того, как между ними завязался роман, Валерия была частым гостем в клинике, наведывалась обыкновенно в периоды многочисленных командировок строгого мужа, не поощрявшего ее увлечения пластикой. Она торопилась изменить в себе что-нибудь еще, чтобы возвратившийся муж не мог уже ничего сделать. Андрей как-то спросил ее, не боится ли она, что супруг однажды просто ее не узнает и выставит из дому как наглую самозванку. Определенно, было в ее тяге к совершенствованию собственной внешности что-то нездоровое, как и в ее лихорадочно бегающих глазах и истеричном веселье.

«Впрочем, – отмахивался от этих наблюдений Донской, – откуда мне знать, я ведь не психиатр».

Самое неприятное – выдержать полчаса ее трескотни. В самом начале их отношений Донской смиренно внимал ее речам, однако со временем выделил для Валерии лимит, по истечении которого, не обращая внимания на недосказанную историю, подходил и начинал расстегивать платье.

Валерия проглотила кофе, как всегда, залпом, смяла в пепельнице сигарету, подняла на любовника глаза и улыбнулась краешком большого яркого рта.

– Пойдем! – Андрей почувствовал в теле приятную дрожь.

И Лера послушно последовала за ним. Когда она снимала свои демонические наряды, непременно черные и шуршащие, скидывала туфли на шпильках и опускалась на кровать, она превращалась из карикатурной неврастенички в богиню любви, чувственную и первобытную: умела быть покорной и податливой, страстной и ненасытной, становилась удивительно чуткой, угадывала желания партнера иногда даже раньше, чем он успевал их осознать. В общем, секс с ней выгодно отличался от отшлифованных годами практики, до секунды выверенных соитий с женой.

После они лежали некоторое время неподвижно, словно прислушиваясь к тому, как играла в теле кровь. Наконец Андрей приподнялся, благодарно поцеловал ее грудь и откинулся на подушки. Валерия потянулась лениво, как кошка, отвела с его лба влажные пряди. В такие минуты он почти любил ее.

Лера пошевелилась, разрушая томную истому, села на постели и потянулась к валявшемуся на полу платью.

– Подожди, – хрипло попросил он. – Не уходи еще.

– Поеду… – Она покачала головой. – Муж что-то странный в последнее время. В сумочке моей копается… Как бы не выследил меня.

– Подожди, – повторил он и потянул ее к себе. – Черт с ним! Пускай вызывает меня на дуэль.

Утром в среду Андрей пил кофе в своем кабинете. На 12 часов у него была назначена операция по удалению шрама. Работа предстояла несложная: устранить дефект кожи, наложить косметический шов – только и всего. Донской развалился в кресле, вытянул ноги. Хмурое осеннее утро осталось за порогом, в кабинете светло и чисто, кофе как раз такой, какой он любил, – крепкий и ароматный. День начинался хорошо.

Забежал Пашка, протянул ему руку.

– Что, Гордеева прибыла? – спросил Донской.

– Сейчас узнаю. Заодно проверю еще раз тест на новокаин. – Он поспешил на третий этаж, где находились палаты. Постучал в дверь с золотой цифрой «три» и, не дожидаясь ответа, заглянул.

Пациентка успела переодеться в шелковый халат и сидела у стола с книжкой – тонкий силуэт на фоне окна.

– Доброе утро! – поздоровался Пашка.

– Доброе утро. – Женщина обернулась, и Пашка забыл на минуту, зачем пришел. – Вы что-то хотели спросить? – Она шагнула к Пашке и протянула ему руку.

«Как королева», – подумал он.

– Хотел ваш тест на переносимость новокаина еще раз посмотреть. – Удивительная пациентка лишила его обычной собранности и деловитости. Он путался в собственных мыслях и нервно теребил край халата.

– Сейчас. – Актриса взяла с тумбочки черную кожаную сумку. – Где-то здесь. Ах, вот он…

– Спасибо. Вы не волнуйтесь, операция несложная. Готовьтесь, вас позовут. – И он выскочил из палаты.

«Готовьтесь, вас позовут! – повторял он, летя по коридору. – Дурак! Такая женщина…»

– Ты почему меня не предупредил? – закричал он, врываясь к Донскому.

Тот поморщился и отхлебнул еще кофе:

– Не предупредил о чем? И что это ты врываешься как угорелый?

– Пациентка, пациентка… Ты знаешь, кто это? – возбужденно заговорил Пашка. – Это же Нина Гордеева. Актриса! Она, она… Таких не бывает!

– Я и сказал – Гордеева, – пожал плечами Донской, и Пашка, раздраженно махнув рукой, выкатился из кабинета.

«Носится, как мартовский заяц. А еще пятнадцать лет женат!» – Андрей поднялся и начал разминать кисти рук. Пора было в операционную.

Инструменты поблескивали в свете ламп. Остро пахло дезинфицирующим раствором. Справа маячил Пашка в темно-зеленом халате – Донской видел над маской глаза, тревожно следившие за его руками. Гордеева лежала на столе: полиэтиленовая шапочка на голове, узкая смуглая спина обнажена. Донской склонился над ней, ассистентка вложила в его руку скальпель. Он провел им по нежной коже с редкими темными родинками.

Женщина дышала ровно и легко. Операция требовала местной анестезии, и Андрей опасался, что актриса окажется истеричной и избалованной, будет дергаться, пугаться и верещать. Но она вела себя на удивление спокойно, перед операцией доверчиво ему улыбнулась.

Донской обработал надрез и стал накладывать косметический шов.

– Ну вот и все, – сказал он.

Гордеева медленно приподнялась, медсестра помогла ей надеть белую больничную сорочку. Пациентка ступила на пол, покачнулась и судорожно ухватилась за край стола. Донской поддержал ее.

– Простите. Голова что-то закружилась. – Она высвободила локоть, сделала несколько шагов и оперлась о стенку. – Ничего… Я справлюсь.

– Не геройствуйте! – Донской шагнул к женщине и осторожно взял ее на руки.

Она оказалась почти невесомой. Ухватилась за его плечо и приникла головой к груди. Андрей поймал неприязненный Пашкин взгляд, усмехнулся и понес Гордееву к выходу.

«Поглядите-ка, уже ревнует!» – с непонятным удовольствием думал он. Поддразнивать идеального мужа и достойного гражданина Пашку было забавно.

Донской внес пациентку в палату и осторожно опустил на кровать.

– Спасибо. – Женщина растерянно посмотрела на него. – Не знаю, что это на меня нашло.

– Ерунда. Отдыхайте.

Вечером Донской собирался снова перелистать дневник Nizы, но позвонила Валерия и потребовала немедленно бросить все и встретиться с ней.

– Я занят. Что случилось? Объясни по телефону!

– За мной следят. Муж кого-то нанял, – объявила она трагически. – Я сразу заметила: весь день маячит за спиной какой-то тип. И я решила – вот вам! Поехала в парикмахерскую, вызвала оттуда такси и сбежала через заднюю дверь. А он, наверное, до сих пор караулит там мою машину.

Андрей с трудом сдерживал хохот:

– Придется переходить на нелегальное положение.

– А как же выходные, – заныла Валерия. – Мы же собирались уехать в загородный пансионат. Ты еще жене наврал что-то про симпозиум в Питере…