Посвящается дорогому Учителю, выдающемуся историку литературы и перевода Юрию Давидовичу Левину

Введение

Н. М. Карамзин занимался переводами на протяжении двадцати лет, с ранней юности до начала работы над «Историей государства Российского». Его переводы представляют собой целый культурный космос, характеризующийся широчайшими хронологическими рамками, простирающимися от античности до современного Карамзину времени, а также разнообразием представленных национальных литератур, включающих античную древность, Европу, Восток и Америку. Прижизненные издания его переводов составляют 9 томов, которые вошли в «Собрание переводов» (1835). Однако в него включена едва ли третья часть всего переведенного Карамзиным: материалы «Пантеона иностранной словесности» (3 тома), «Разные повести» (2 тома), новые нравоучительные сказки Ж. Ф. Мармонтеля (2 тома) и повести С. Ф. Жанлис (два тома). Многие переводы, созданные Карамзиным в ранний период, а также многочисленные журнальные публикации в «Собрание переводов» не вошли.

Карамзин интенсивно переводил в «ученический» период (до своего европейского путешествия); переводы составили значительную часть его публикаций в «Московском журнале» (1791–1792) и «Вестнике Европы» (1802–1803); им полностью посвящен «Пантеон иностранной словесности» (1798). Карамзин-переводчик впервые познакомил русских читателей со многими произведениями иностранных авторов, древних и восточных. Он намеренно отказался от европоцентризма, стремясь рассказать о самых интересных явлениях всемирной культуры и литературы.

Интересы Карамзина поражают своим глобализмом: он обращается к литературам и культурам Европы, Азии (Ближнего и Дальнего Востока), Африки и Америки. Понятие «глобальный текст», производное от концепта «глобализация», появилось недавно. Оно предполагает рассмотрение современной цивилизации как универсального гипертекста, в котором объединены страны и континенты посредством интеграции экономик, современных средств сообщения и коммуникаций. И цивилизованный человек в таком мире не чувствует себя чужим. Н. М. Карамзин задолго до возникновения этого понятия, по существу, уже стремился воспринимать мир в его единстве, чему во многом способствовало его путешествие по Европе, личное знакомство и общение с выдающимися представителями европейской культуры и, не в последнюю очередь, его интенсивная переводческая деятельность.

Топографическое расширение изображаемых стран происходит у Карамзина постоянно, от издания к изданию. И если художественные произведения для перевода могли представить только отдельные страны Азии (Индия, Персия), то культурологические описания разных народов Карамзин черпал в многообразных описаниях путешествий. В последний период – во время издания «Вестника Европы» – в поле зрения Карамзина-переводчика попадают события, происходящие в разных частях мира – Африке, Китае, Японии, на островах Гаити, Цейлон и многих других местах. В центре его внимания уже не отдельные страны, но целые континенты.

Для создания масштабной картины мира Карамзин использовал в переводном наследии разные дискурсы, взаимодействующие друг с другом: античный, английский, американский, итальянский, швейцарский, восточный и другие дискурсы. Если понимать под дискурсом не только произведение той или иной национальной культуры, но и язык переводного источника, то самыми важными и сквозными в переводном наследии Карамзина являются французский и немецкий дискуры¹. Подобное предпочтение обусловлено тем, что Карамзин лучше всего владел французским и немецким языками, которым обучался с детства. Английский он знал хуже, особенно до своего путешествия в Европу, в чем сам признавался. Это объясняет, почему выдающихся английских авторов он переводил, как правило, через языки-посредники, – немецкий и французский. Так, трагедию У. Шекспира «Юлий Цезарь» он перевел в 1787 г. не с оригинала, а с лучшего на то время немецкого перевода-посредника. Вместе с тем пребывание в Англии дало ему необходимую практику, которая позволила позднее непосредственно черпать публицистические материалы для «Вестника Европы» в английской периодике.

В процессе исследования переводческой деятельности Карамзина мне удалось установить более 300 наименований². Своими переводами, как и оригинальными сочинениями, он, по выражению Белинского, «распространял в русском обществе познания, образованность, вкус и охоту к чтению»³.

Именно Карамзин способствовал распространению в России известности Демосфена, Плутарха, Цицерона, Саллюстия, Лукана, Оссиана, Калидасы, Саади, Шекспира, Томсона, Стерна, Лессинга, Шиллера, Морица, Бартелеми, Бюффона, Бонне, Сталь, Жанлис, Мармонтеля, Мерсье, Флориана, Франклина и многих других писателей, философов и эстетиков.

Переводной характер любого произведения, опубликованного Карамзиным, был им четко идентифицирован. В этом состояло принципиальное отличие его деятельности от практики, принятой в XVIII в. Используемые Карамзиным обозначения можно представить в виде достаточно продуманной системы.

Самые выдающиеся авторы и произведения указывались полностью (иногда и на языке оригинала) и, как правило, сопровождались предисловиями, пояснениями или примечаниями, в которых давалась краткая характеристика и раскрывалась их значимость. Развернутыми Предисловиями сопровождались, например, переводы «Юлия Цезаря» У. Шекспира, «Эмилиии Галотти» Г. Э. Лессинга. Более скромными пояснениями и комментариями Карамзин снабдил публикации переводных произведений Ж. де Сталь, Ж. К. Флориана, С. Ф. де Жанлис и других известных прозаиков конца XVIII в.

Большой пласт переводов касался публикаций из (и для) периодических изданий. Среди них были материалы исторического, философского, психологического характера. В этом случае Карамзин, как правило, указывал не только автора, произведение, но и источник, из которого было выбрано то или иное произведение для перевода. Это позволяет нам установить с большой степенью достоверности широкий круг европейских журналов и газет, из которых Карамзин черпал материалы. Среди них особой его любовью пользовались два «Меркурия» – немецкий («Der Neue Teutsche Merkur», 1773–1810), выпускаемый К. М. Виландом, и французский – «Mercure de France» (1724–1820), а также издававшийся в Женеве журнал «Bibliothèque britannique» (1796–1815).

Следует особо подчеркнуть, что Карамзин обращался к журналам разных стран и направлений, среди которых были немецкие: «Minerva» (1792–1868), «Freimühige» (1803–1840), «Zeitung für die elegante Welt», «Politisches Journal»; английские: «British Mercury», «Critical Review», «The Philosophical magazine», «Morning Chronicle», «Argus», «Times». Но больше всего Карамзин использовал французские (или франкоязычные) периодические издания: «Décade», «Spectateur du Nord», «Magasin encyclopédique», «Bibliothèque britannique», «Nouvelle Bibliothèque des romans», «Journal des dames et des modes». Новостью было и его обращение к газетам, в первую очередь – правительственному органу «Moniteur universel» (1786– 1866), первой французской ежедневной газете «Journal de Paris» (1777–1811), а также «Gazette de France» (1797–1848).

Наконец, менее значимые в художественном плане переводы (в том числе многочисленные статьи и заметки занимательного и информативного характера), которые, по-видимому, и в иностранных изданиях публиковались анонимно, сопровождалась указанием языка, с которого они переведены. При этом Карамзин использовал разные формы более полного или сокращенного обозначения: «Перевод с немецкого», «С немецкого», «С немец.», «С нем.», «Переведено из одного немецкого журнала», «Из нем. журнала», «Из нем жур.»; «Перевод с французского», «С французского», «С француз.», «С франц.», «Из французского журнала», «Из фр. журн.», «Из фр. жур.», «Из англ. журнала», «Из американского журнала».

Таким образом, Карамзин демонстрирует не только высокую для своего времени филологическую культуру, но и открывает новый этап в истории перевода в России. В качестве критика многих интересных, с его точки зрения, иностранных сочинений, он постоянно порицал тех переводчиков, которые не указывали языка оригинала или, еще хуже, вообще умалчивали о его переводном характере. Оригинал для Карамзина – некая суверенная данность, в отличие от принятой в классицизме возможности «бытия произведения, не проецированного ни на какую индивидуальность»⁴. Известно, что в классической эстетике переводчик ставился в один ряд с автором⁵, что было совершенно недопустимым для Карамзина. Он постоянно подвергал критике переводчиков, которые неверно называли источники⁶. Считаясь с условиями эпохи, он вполне допускал не прямой перевод. В России XVIII в. основное распространение получили французский и немецкий языки, которые служили своеобразными посредниками при знакомстве читателей с английской, американской, итальянской и другими иностранными литературами⁷. Однако, если речь шла о переводе через посредничество, для Карамзина очень существенно было качество промежуточного источника. Когда для него самого решался вопрос о посредничестве, он предпочитал немецкие переводы, не без основания считая их более точными, чем французские. От всех переводчиков он требовал хорошего знания родного и иностранного языков, а также понимания предмета переводимого. Недопустимым он считал искажение смысла. К очень важным компетенциям хорошего переводчика Карамзин относил языковое чутье, способность свободно пользоваться богатствами родного языка, чтобы, не впадая в буквализм, сохранить верность оригиналу. Это требование было весьма сложным для реализации в России конца XVIII в. виду недостаточной разработанности стилистических форм литературной речи. И только такому большому мастеру, как Карамзин, тонко чувствующему специфику разных языков, это в большой мере удавалось.

Вместе с тем феномен Карамзина в том и заключается, что каждый вид деятельности, которым он занимался, был самоценным и уникальным. Он был лучшим журналистом и критиком своего времени, он основал первый в России литературно-политический журнал («Вестник Европы») и заложил основы российской журналистики XIX века, он стоял у истоков новейшей русской литературы и являлся реформатором русского языка. И во всех этих начинаниях переводы играли очень важную роль.

В деятельности Карамзина занятия переводами имели двоякий смысл. С одной стороны, он ввел в русскую литературу сотни новых имен инонациональных авторов и их произведений, тем самым обогащая отечественную культуру. С другой стороны, в этом процессе, как замечал Ю. Д. Левин, неизбежно «“обогащается” и сам переводимый писатель»: «Инонациональные интерпретации нередко помогают глубже понять и оценить его творчество, открыть в этом творчестве такие черты и особенности, которые остались бы скрытыми, если рассматривать одно лишь внутринациональное его усвоение»⁸