Насыр вздохнул, подбросил хворост в костёр и начал говорить:
– Если госпожу не утомит мой сказ, то я готов поведать многое. Не знаю только, где правда смешалась с вымыслом, но говорили люди, что великий хан, который повелел выстроить город на холме, послал туда своих слуг. Но верные слуги в страхе бежали прочь, они нашли на горе обиталище огромных змей, каждая из которых была с бревно. А повелителем тех тварей являлся летающий змей Аждаха. Имел Аждаха две головы – воловью и змеиную. Воловья голова щипала траву с холма, а змеиная требовала с окрестных жителей иную добычу – молодых джигитов и прекрасных дев.
– Великий Аллах! – удивлённо воскликнула Сююмбика. – И хан пожелал построить город в столь страшном месте?
– Больно уж красиво там было, госпожа. – Старик покачал головой. – Видели бы вы, благородная малика, мою Казань, как хороша она в обрамлении голубых озёр Кабана! А в ожерелье Казан-су встаёт крепость, величавая, как могучий барс, воздушная, как покрывало невесты!
Морщинистое лицо старика посветлело, разгладилось от мечтательной улыбки:
– Вы увидите всё это, малика, и скажете, прав ли Насыр-кари, который рассказал свою историю, и хорошо ли поступил великий хан, пожелавший заложить город сказочной красоты!
Витая в воспоминаниях, старик молчал, и Сююмбика тронула его за рукав:
– Говорите же, бабай, не перебью вас больше и словом.
Невольник очнулся от дум, огладил заскорузлой ладонью седую бородку:
– Не знали люди, как извести змей, и пришли за советом к старому шаману. А тот повелел вырубить лес и кустарник вокруг холма и привезти стога соломы. «Как по весне пробудятся змеи», – сказал шаман, – «заползут прятаться под солому, тут и подожгите её!» Так и сделали слуги ханские. Зашлись огнём змеи проклятые, и поднялся над холмом сильный смрад, от которого падали замертво люди, кони и верблюды. Выжил лишь Аждаха, взлетел он с клубами дыма над пожарищем и нырнул на дно озера Кабан. Говорят, и по сей день живёт там змей и утаскивает в пучину зазевавшихся казанцев.
Сююмбика поёжилась, хотела вставить своё слово, да вспомнила обещание и промолчала. А старик, покачиваясь в такт рассказа, продолжал:
– И вырос там город, могучий и прекрасный, возвели в нём дворцы и мечети белокаменные, которым дивились чужеземцы. Так повелел великий хан.
И старик неожиданно сильным и звучным голосом проговорил:
Ты зодчих созови…
Пусть возведут дворец,
какого краше нет,
Пусть, увидав его, дивится
целый свет,
И разукрасят пусть они его
теперь.
Да будет тот дворец
красою всех времён:
В нём тысячи картин
вдоль стен со всех сторон,
В нём множество больших
с цветным стеклом окон…
Расцветкой дивной там
украшен потолок,
И стены все узор
прекрасный обволок,
И на рисунках там везде –
Йусуф – пророк…[26]
Замерла Сююмбика, поражённая волшебством стиха. Появилась картина перед её трепещущим взором: и златоверхий дворец с башенками, и высокие сводчатые залы, расписанные причудливыми узорами. Захватило дух, защемило сердце от красоты невиданной. Крепко стиснула ладони дочь Юсуфа и спросила еле слышно:
– И в этом дворце живёт казанский хан?
Насыр-кари важно кивнул головой:
– И в нём будете править вы, госпожа. Воссядете на троне великой ханум, и вам будут поклоняться тысячи казанцев и вотяки, черемисы и прочие народы, что держит под своей рукой Казань.
Сююмбика смутилась, опустила глаза, поворошила сучковатой палкой в костре, сноп искр взлетел в тёмное небо и осел лёгким ореолом. Картина, нарисованная стариком, показалась такой необыкновенной, что прирождённая дочь степей, ещё вчера не желавшая расставаться с простором, поросшим травами и ковылём, вдруг всей душой захотела увидеть город, который по сей день восхищал старого невольника. Коли так пожелал Всевышний, она взойдёт на казанский трон, и хан Джан-Али протянет руку своей будущей супруге. Девушка зажмурилась на мгновение, чтобы явился ей образ Джан-Али, прекрасного, как Юсуф, и отважного, как Идегей. Ах! Чего же ещё желать знатной малике, если уготована ей судьба, завидная для тысячи невест?
Сююмбика с улыбкой взглянула на старого Насыра:
– Хороши твои сказки, бабай. Желаю, чтобы ты поведал всё, что знаешь, но на эту ночь достаточно того, что уже сказано. Поздно, я вернусь в аил.
Девушка поднялась, стряхнула прилипшие травинки с шаровар и длинного подола кулмэка. Взгляд её вновь зацепился за уруса. Тот и вовсе отвернулся от них, но было что-то напряжённое в широкой спине невольника, словно он вслушивался в каждое слово и движение говоривших.
Сююмбика ещё раз пообещала, что заберёт старика с собой в Казань, и легко вскочила на Аксолтана.
– Постойте, госпожа, – вдруг разволновался Насыр-кари. – Куда же вы одна, совсем беззащитная в ночной степи?
Сююмбике смешной показалась даже мысль, что ей что-то может угрожать в этих местах, объезженных вдоль и поперёк.
– Чего же мне бояться, Насыр-кари?
– Не знаю, малика, но чует моё сердце недоброе, послушайте старика! Возьмите с собой хотя бы Уруса, ему всё равно надо в стойбище. Припасы закончились, и шкуры надо забрать на выделку.
Сююмбике не захотелось обижать искренне беспокоившегося за неё Насыра, она подождала, пока старый скорняк объяснялся с помощником на пальцах. Невольник согласно кивнул головой, вооружился всем, что нашлось в драной кибитке, и взобрался на коренастого жеребчика. Сююмбика невольно залюбовалась могучим мускулистым телом, просвечивающим сквозь лохмотья, спокойным безмятежным лицом, обрамлённым кудрявой светлой бородкой. Глухонемой невольник поймал её взгляд, и малика нахмурилась, сердясь на саму себя. Что-то странное творилось с ней в эти два дня, не узнавала себя своенравная дочь Юсуфа: ни мыслей своих, ни ощущений, томивших её.
Она не произнесла более ни слова, направила коня в сторону аила. Глухонемой невольник следовал за ней. А с окраин стойбища беклярибека им навстречу уже двигался отряд из шести всадников: то были нукеры Ахтям-бека.
Оставленный Сююмбикой, бек ощутил себя раздавленным, павшим с высоты, на которую его вознесли мечты. Надежда, жившая в душе Ахтям-бека, развеялась от насмешливых слов девушки. Ярость овладевала мужчиной, она пришла вслед за разочарованием, поднялась шквальным ветром, сметая все доводы разума. Опасный и дерзкий план, ещё неясный и кажущийся невозможным, выстраивался в чёткую линию действий. Бек преобразился, он собрался с решимостью беспощадного воина, который привык брать добычу силой. Крадущимися шагами мужчина ступал по спящему аилу, цедя сквозь зубы:
– Ты не пожелала стать моей, не ведаешь, где твоё счастье. Но я укажу тебе путь. Ты станешь счастливой даже против собственной воли, заносчивая малика.
Ночь казалась длинной до бесконечности для того, кто решился на страшное дело. Бек разыскал в мирно спавшем стойбище своих верных нукеров – пятерых отъявленных башибузуков, проверенных в самых отчаянных делах, и поведал о дерзком плане похищения ханской невесты. Ахтям-бек вгляделся в лицо каждого из них. Со своими людьми он был одно целое: стоило ему приказать, и они бросались в кровавую битву, захватывали обозы, а в трудные для улуса времена разбойничали, угоняя соседский скот или грабя зазевавшиеся караваны. Но сейчас тревога охватила душу Ахтям-бека, слишком непривычно и опасно было задуманное дело. Не поведёт ли он верных воинов на гибель, не закончит ли сам свои дни как безродный грабитель, покусившийся на чужую собственность? Дэржеман заметил его колебания и выдвинулся вперёд. Молодой джигит отличался ловкостью и смелостью, лучший нукер, которого бек выделял среди всех. И сейчас Дэржеман блеснул белозубой улыбкой, ободрил предводителя:
– Позвольте пойти мне, господин, я придумал, как лучше выманить малику.
Ахтям-бек расправил плечи, он отогнал страх прочь и кивнул головой:
– Ступай! Мы будем ожидать тебя здесь.
Слова, призывающие к действию, не вернёшь назад, приказал и понял: обратного пути нет. Этот рассвет Сююмбика встретит в его объятьях, или смерть обнимет его самого. А смерти он не боялся никогда, опасался лишь неизвестности, глупого выбора слепой судьбы. Но разве Всевышний не вознаграждает тех, кто терпеливо ждёт милости неба? Этим утром он завоюет самую дорогую добычу в своей жизни, с восходом солнца он добудет счастье! Мысли скользнули быстрокрылыми птицами и растворились, они унесли прочь остатки мучительных сомнений.
Дэржеман потянулся, разминая затёкшее тело. Где-то на окраине стойбища сонно перекликался караул.
– Будь осторожен, – глухо приказал Ахтям-бек.
Нукер лишь усмехнулся на замечание господина, потянулся ещё раз и с бесшумной ловкостью зверя растворился во тьме. Он благополучно миновал караулы и вскоре оказался у юрты ханской невесты. Неприметный, как тень, Дэржеман слонялся вокруг да около, подыскивал, как проникнуть в обиталище малики. Но вдруг войлочный полог дрогнул, и из юрты выбралась заспанная служанка, она зябко поёжилась, а потом отбежала в сторонку справить нужду. Зайти обратно она не успела: чьи-то цепкие руки ухватили, зажали попытавшийся закричать рот и оттащили невольницу к коновязи.
– Тише, красавица, – зашептал в девичье ушко Дэржеман. – Давно поджидаю тебя, даже бросил своего господина, так захотелось увидеть твоё личико. Пойдём со мной, моя радость, клянусь, тебе никогда ещё не приходилось видеть такого мужчину, как я.
Слушая соблазняющие речи, девушка перестала вырываться, и только тогда он разжал руки. Прислужница оправила задравшийся подол, за неимением платка прикрылась широким рукавом, а любопытствующие глаза так и блестели поверх руки:
– Ох, и обманщик! Что ты болтаешь, когда ты меня поджидал? – За поддельным возмущением девушки слышалось кокетство, обольщающие речи джигита пришлись ей по душе, но быстро сдаваться она не собиралась. – Много слышала я мужчин, имя им «обман», а все ваши речи лишь пахнут мёдом, а на вкус горше желчи. Говори, откуда меня знаешь, или призову охрану! Может, неспроста ты шатаешься у юрты госпожи?
– Не будь со мной такой неласковой, красавица. Не пристало устам таким совершенным и сладким произносить злые речи. Хочешь правду знать, скажу: заприметил тебя ещё днём, когда готовились к тую. Подумал, вот красотка по мне. А сейчас, если даже госпожа Сююмбика призовёт тебя, всё равно не отпущу!
– Никто меня не позовёт, – засмеялась девушка. – Госпожа ещё не вернулась.
– Похоже, ты всё на свете проспала, малика давно покинула туй.
– Это ты залил глаза бузой! Госпожи с вечера не было в юрте. И смотри, – служанка указала на коновязь, – нет её любимца – Аксолтана. О Аллах, неужели наша бика отправилась в степь?!
Девушка встревожилась, всплеснула руками:
– Надо сообщить беклярибеку, вдруг с маликой случилась беда?!
Служанка позабыла о джигите, готова была кинуться назад, чтобы перебудить весь аил, но Дэржеман остановил её:
– Малике вздумалось прогуляться перед тем, как казанский хан посадит её в гарем. Кто же осудит желание дочери степи глотнуть вольного воздуха на прощанье? А я хочу, чтоб ты подумала обо мне. Прождав всю ночь, я так замёрз, подари хоть один поцелуй, отогрей меня.
Ласковые речи и крепкие объятья сделали своё дело, девушка уже не рвалась исполнять свои обязанности и сопротивлялась лишь для вида. Гладя податливое тело, Дэржеман вслушивался в тишину ночи, в далёкие окрики караульных. Ничто не внушало опасения, и только эта девчонка, отпусти он её, могла нарушить их планы, переполошить всё стойбище. Пальцы привычно сжали рукоять кинжала, одно движение – и девичьи глаза округлились изумлённо, а предсмертный вздох затих в его ладони. Лошади у коновязи почуяли запах крови, заволновались. Дэржеман, опасаясь, что тело найдут слишком быстро, оттащил его за юрту, быстро оглянулся и растворился в ночи.
Вести, принесённые нукером, поставили Ахтям-бека в тупик, он не мог поверить, что Сююмбика провела всю ночь в степи. Но если малика не спала в своей юрте, а у коновязи не было Аксолтана, значит, её прогулка затянулась. Господин натянул поводья, махнул рукой:
– Отправляемся в степь, она не минует нас!
Сююмбика ехала не спеша, вдыхала всей грудью терпкий запах полыни, который под утро стал таким ароматным. Русский невольник тащился следом на своём неуклюжем жеребчике. Малика, словно невзначай, поглядывала на него, но мужчина казался невозмутимым, он окидывал степной простор взглядом добросовестного охранника. А в Сююмбике вдруг взыграл бесёнок, захотелось обыграть уруса. Малика хлестнула коня и помчалась вперёд: «Попробуй догони!» Аксолтан словно взлетал над равниной, над волнами ковыля, стелившегося под копыта, ветер бил в лицо, и Сююмбика смеялась, откидывая голову. Как хорошо, ни о чём не думать и ничего не желать, мчаться вперёд, чтобы ветер охлаждал разгорячённое лицо, а душа и тело наслаждались последними мгновениями вольной жизни. Малика не сразу услышала, как отчаянно призывает её «немой» раб, ей не почудились его голос и крики. Сююмбика в удивлении потянула поводья и остановилась. Урус отчаянно звал её, указывая рукой на опасность. И только тут малика заметила: ей наперерез летели два всадника, одетые во всё чёрное, а намотанные на головы платки скрывали лица. В предрассветной мгле Сююмбике показалось, что всадников несли невидимые крылья, и от ужаса волосы зашевелились на её голове.
– О Аллах, джинны! – вскричала она.
О проекте
О подписке