Лишние слёзы

Женщины были с самого начала – запахами, песнями, медленными разговорами. Женщины были звоном посуды, чем-то льющимся и звенящим, легким теплом ситца, душной нежностью фланели. Женщины отвечали за вкус и цвет, заслоняли телом от темноты, грели его лицо руками, если было страшно или больно.

Он рос, тянулся к свету, а женщины уменьшались в размерах, теряли волшебство – тексты песен оказались скучными, запахи разочаровывали, а уют окутанных кухонным чадом разговоров пропал.

Из-за просторного женского тела, бывшего только вчера целой вселенной, показались мужчины, а от них веяло угрозой: порой даже на самом бессмысленном, тощеньком лице мерещилась вороная ассирийская борода, а в самых бесцветных глазах била хвостом яркая тысячелетняя злоба. Бывшие хозяйки мира бегали рядом —постоянно спешили, приносили, уносили, говорили быстро и требовательно, с надрывом.

Среди этого судорожного мелькания лиц запомнилось только одно – не женское, не мужское, а девчачье личико – самое обычное, с пухлыми щеками и прыщиком у губ. На каком-то взрослом празднике, в привычной для подростков ссылке остывшей кухни, девочка шепотом рассказала ему, как придумала найти себе личного бога. Тот, который предлагался родителями, пугал – ни прощения, ни веселья, только чистая борода и беспощадные глаза. А вот старые, забытые идолы были нестрашные и красивые – обнаженные греческие хулиганы, твердые желтые боги Египта, абсолютно равнодушные Будды. Самой удобной оказалась некая Исида – тихонько собирала своего мужа по кусочкам, носила нарядные крылья и смешную шапочку. Выбрав Исиду, можно было бы просто выйти вечером на балкон, смотреть на небо и тихо просить, а изумленная богиня, долгие века терпевшая забвение, непременно бы откликнулась.

Услышала ли Исида глупую девочку, он так и не узнал. Но в ночном небе, за острыми взглядами звезд, ему долго еще мерещился кто-то забытый, но не теряющий надежды на воскрешение. Наверное, молиться ему было бы легко – словно бы ты знаешь главный секрет и можешь пройти без очереди, гордо глянув на терпеливую толпу, вяло шепчущую что-то у входа в другой храм.

Став совсем взрослым, и вступив по телесным своим потребностям в плотные, близкие отношения с женщинами, он узнал поближе их странный и дикий мир. Самолично назначенные пытки, еже утренняя борьба и ежевечернее поражение – наблюдать за этими прыжками было смешно и горько. Именно тогда женщины, живущие рядом, окончательно потеряли голоса —их песни навсегда исчезли, а надрыв перешел в ультразвук, неслышимый человеческому уху. Беззвучно шевеля губами, его подруги скользили мимо, задерживаясь рядом лишь для короткого обмена несуществующим теплом. А потом было пусто: вечером, перед сном, после привычного сражения с мелкими укусами дня, внутри звенела бестелесная тишина.

Раздражение от жизни кипело и переливалось через край – благо, поводов для гнева реальность подсовывала предостаточно. Казалось, что все, абсолютно все были крепко накрепко приколочены к своим крестам, и самым постыдным образом изображали радость, испытывая при этом нескончаемой глубины страдание. О любви, счастье, доброте и говорить не хотелось – кому нужны эти дурацкие выдумки, похожие на ветхое белье, смущенно сохнущее на ветру.

Времени для сожаления не осталось – пройденный путь как грязная колея на обочине – не давал шанса остановиться и подумать. А думать очень хотелось – когда, если не сейчас? Вот было бы хорошо, если бы вместо раздражения пришла жалость – ко всем несчастным, сражающимся без войны, обижающим без причины, шумящим без повода.

Но жалость не приходила, драгоценности не копились, ума не прибавлялось, да и вспоминать было нечего – только короткую безопасность детства и шепот дурочки с фальшивой египетской статуэткой в руках:

– И она ему, понимаешь, была и сестра и жена как бы одновременно. А у него еще брат был, звать его Сет – злой очень. Он Осириса изловил и на кусочки порвал, раскидал везде по стране. Исида тогда плакала долго и очень сильно, а потом пошла Осириса собирать. Четырнадцать кусочков нашла, все тело, кроме.. ну короче, всё собрала, а чего не доставало, из глины слепила. И потом оживила его своей волшебной силой, и они жили еще долго-долго и очень счастливо. А после всех этих бед она очень стала добрая, и за всех теперь переживает – и за детей, и за женщин. И когда кто-то умирает – неважно кто, она плачет также сильно, как по Осирису. Понимаешь, из-за каждого плачет и убивается…

Тогда девочка шептала что-то еще, он уже не помнил, о чем. Но очень хорошо сохранил в памяти свое собственное ощущение, ставшее в то время откровением, а сейчас превратившееся в полную нелепость. А тогда, в той детской темноте, даже рот открыв от интереса, он смотрел на уютно горящие за окном желтые огни и грелся уверенной радостью – если даже прямо сейчас, сию минуту он вдруг умрет, кто-то обязательно заплачет.

Анна Игнатова

Написание книги – это приключение. Не человек выбирает историю, а история выбирает человека. Ведь многие, кто писал книги, потом говорили, что никогда не планировали писать о других мирах или о бездомных детях; бывает, конечно, и такое, что книги пишутся о том, о чем всю жизнь грезил человек, но это редкие случаи. Решение написать книгу приходит неожиданно. Главное – не бросать попытки, даже если ничего не получается. Не книгу пишут, а книга пишется – в этом и есть сложность. У книги есть характер, она может загнать того, кто пишет книгу, в глухой угол. Писать книгу – это как на звезды смотреть: вроде бы, чего там сложного, а то холодно, то глаза болят, а то небо тучами затянуто. Но сколько удовольствия получает человек, который решает написать книгу, этот самый обыкновенный человек, не красавец и не умница… Он проживает вместе с героями их жизни, строит вместе с ними планы на будущее. Если человеку, что пишет книгу, не нравится наш мир, он может создать собственный, и нет ничего прекраснее…

О Розе

В небольшом дачном поселке стоял старый дом. В нем давно никто не жил: хозяева переехали в город, а продавать его не спешили. Палисадники его заросли сорняком, а лепнина, ранее украшавшая дом, осыпалась. Теперь, спустя много лет, когда имена и лица живших здесь стерлись из памяти односельчан, лишь мыши да крапива правили домом. Крапива жила в палисаднике и не лезла в жизнь соправителей, а те отвечали ей взаимностью. Так они и сосуществовали.

Культурные растения, росшие в палисаднике, сгнили под гнетом крапивы, лишь немногие продолжали жить в столь трудных условиях. Большинство из них были розы. Эти цветы, имеющие шипы для защиты, смогли сдержать крапиву, а позже и ужиться с ней. Остальные представители культурного класса, такие как тюльпаны, незабудки и колокольчики, которые раньше преобладали над розами, остались в малых количествах и старались лишний раз не показываться на глаза правящих.

Розы жили спокойно со своими шипами, с каждым годом отращивая их все больше… Но не все следовали советам старых сортовых роз. В этом саду росла одна чайная роза. Она была самая молодая, и на ее стебле рос всего один маленький шип, отчего над ней все смеялись, даже неказистая безродная Повилика. Но Роза не обращала не на чьи насмешки внимания – она растила бутон. Роза надеялась, что люди вернутся. «Но тогда надо, – думала она, – чтоб меня заметили – нельзя допустить того, чтоб меня скосили заодно с крапивой». Роза трудилась над цветком, не заботясь о колючках, потому у нее и был всего один шип, тот, что она вырастила еще будучи ростом не выше этой задиристой Повилики. Все остальные розы смеялись над ней, отращивая иголки… В то время как она заботилась о бутоне, который с каждым днем рос все больше, насыщаясь цветом. Роза собирала в своих листьях росу и умывалась ей, отчего и стебли, и бутон и листья блестели до самого обеда. Она тянулась к солнцу, пытаясь достать больше солнечных лучей. Роза собирала лучи солнца и смешивала их с росой, придавая яркость бутону. Трудилась не один день, и даже не неделю. И в одно утро, когда на листья опускаются капли росы, бутон распустился. Роза гордо смотрела на поникших соседок роз и на озлобленную крапиву. В их гримасах читалась зависть… И лишь Колокольчик улыбался и ободряюще звенел.

***

– А слабо в крапиву?!

– Но она же колючая…

– Слабачка! А еще бегает за нами!

Роза качнула поникшей головкой. Таких низких звуков она еще не слышала. «Люди, люди», – зашелестели крапива и розы, незабудки и повилики, тюльпаны и колокольчики. Роза выпрямилась, расправила листочки… Но ее цветок уже не был так красив, как прежде и навряд ли привлек бы чье-либо внимание. Из-за долгой жары он завял и стал опадать. Роза постаралась напоить цветок водой, но тот лишь уронил еще один лепесток.

Что-то рухнуло рядом, примяв крапиву. Роза с удивлением смотрела на это. «Так вот какие люди»… Она выпрямилась и вытянулась, чтоб показать увядающую красоту своего цветка. Человек поднялся.

– Мальчики! Идите сюда!

Человек наклонился к Розе. Ее лепестки затрепетали от его дыхания.

– Бедняжка… Вянет.

– Что ты нашла? – к Розе приблизились еще несколько человек.

– Смотрите… – человек указал на цветок.

– Везет, а мы только на колючки наткнулись.

– Давайте принесем лопату?..

Один из людей ушел, а, когда вернулся, в его руках был сверкающий предмет, которым он стал убивать крапиву. Он убил и одну из одичавших роз, которая обросла колючками. Роза ужаснулась. Она смотрела, как человек блестящим предметом убивает тех, кто жил с ней, Розой, бок о бок, с самого ее рождения. Она затрепетала, когда блестящий предмет воткнулся в землю рядом с ней… Бедная Роза представила, как ее любимый цветок падает на влажную землю и вянет в грязи, а сама она умирает от жажды. Но ее опасения не подтвердились – что-то подцепило ее корни и заставило их оторваться от земли, вырваться на поверхность. Ее аккуратно взяли за стебель и поставили в холодную емкость.

– Роза, а ни одного шипа… – удивился человек, – Красивая.

– Мальчики, там еще цветы! Я отнесу розу домой, а вы выкопайте и их тоже.

***

Люди, забравшие Розу к себе, жили недалеко от ее прежнего дома, но при этом их палисадник отличался от ее родного. Тут не было крапивы, и цветы были дружелюбные. Люди ухаживали за всеми ими, и Роза была счастлива. Теперь она цвела постоянно. Совершенно не заботилась об обороне, чего, впрочем, никогда и не делала.

Жизнь музыканта

Они молчат. Хотя им есть, что нам сказать.

Как тот зависший чат, где некого искать.

Внутри вулкан страстей – молчание снаружи.

От них не ждут вестей, их слышат только души…

Белый Лунный кролик

Он просыпается каждое утро в тишине. Садится в кровати и долго смотрит в стену, ещё не отойдя ото сна. Ведь только что он слышал… Слышал, как шумел ветер в кронах деревьев, как ручей журчал, протекая меж камней, слышал, как пели люди под весенним чисто-голубым небом. Но все эти прекрасные звуки – лишь плод его воображения – канули в Лету вместе со сном. Ох, как же он не любил просыпаться! Именно с этих мыслей, орущих в голове из-за отсутствия других звуков, начинался каждый его день…

***