Глава 2. Младшая княжна. Или миссия невыполнима?

– Ой!

Моя единственная подруга Ринис, служащая дворца из числа местных аристократов, к тому же состоящая в моем сопровождении, даже подпрыгнула от неожиданности, когда ее жених Асиандр, обхватив за талию, прижал девушку к себе. Этот крепкий высокий мужчина наклонился и на миг прижался лицом к макушке своей невесты, скрытой надири. Та завозилась и развернулась к нему лицом, не собираясь вырываться из объятий. Я нутром ощущала их эмоции и чувства – радость встречи и удовольствие просто стоять рядом, прикасаясь друг к другу. Пусть не кожа к коже, но душа к душе, глаза в глаза, разделяя общее чувство, – любовь!

В кои-то веки я порадовалась, что на мне надири, скрывающее зависть и боль. Мне тоже хочется подобных отношений. Нет, не с Асиандром, а с тем, кто будет любить меня – такую как есть, со всеми достоинствами и недостатками. Асиандр и Ринис – мои друзья, если их можно отнести к таковым при моем положении. Но им я доверяла. Пока они ели друг друга глазами, я отвернулась, пряча свои, которые непременно выдали бы меня, если в них кто-нибудь заглянет. Чтобы отвлечься, занялась делами.

Через несколько минут за спиной раздался голос Асиандра:

– Принцесса, вас зовет к себе отец, причем немедленно.

Я недовольно поджала губы и закончила рисовать на огромном пироге к ужину замысловатые рисунки, специально приготовленным желе. Отойдя в сторонку, придирчиво осмотрела свое новое творение и удовлетворенно выдохнула, прежде чем отдать распоряжение с интересом наблюдавшим за мной поварятам:

– Все, час постоит, потом накрывайте на стол в малой гостиной.

Кухня повиновалась беспрекословно – это была та малость, которая меня неизменно радовала. Здесь, среди поваров, кондитеров, помощников, я считаюсь суперзвездой и богиней в одном лице. Меня любят, боготворят и восхищаются, потому что готовлю, как никто другой, – восхитительно, просто бесподобно и неважно из чего. Природа, отобрав у меня одно, взамен подарила другое.

Этот мой талант неизменно подчеркивался мамой, когда в разговорах с гостями ей приходилось описывать мои достоинства. Отец предпочитает есть приготовленное мной лично и гневается на «безруких поваров», когда те полностью занимаются ужином. Ронар и Вацлав, средние братья, уверяют, что любят меня и так, однако есть тоже предпочитают мои кулинарные шедевры, как они сами говорят, и я неизменно и с огромным удовольствием баловала их. Лишь Лисиана презрительно фыркала, чтобы я ни сделала, и при малейшей возможности подчеркивала мои недостатки, унижая и не давая забыть о своем позоре.

Вымыв руки, я быстро одернула длинное облегающее платье и, проверив надири, скользнула в светлое нутро пневмолифта, бесшумно двинувшегося на верхние этажи резиденции. Отец уже ждал меня, а с ним и вся семейная группа «совершенно секретно». Только мама, как всегда, отсутствует – не любит интриги и политику, предпочитая заниматься исключительно коммерческой стороной предприятий, принадлежащих нашей семье. А мне приходится поспевать везде, чтобы не заслужить выговор или презрительное замечание об очередном промахе или недостатке.

Недоуменно подняв брови, посмотрела на братьев, сестру с отцом и, почувствовав напряжение, сгустившееся вокруг, испугалась и дрожащим голосом спросила:

– Что-то случилось? Почему меня так срочно позвали? Операция отменяется?

– О небо, я вам об этом и говорила. Она еще ничего не знает, а уже трясется как желе. Убожество! – голос сестры сочился ядом.

– Придержи язык, Лисиана! Я слишком потворствовал твоим желаниям и капризам, но ты исчерпала мое терпение. Моя младшая дочь красивее тебя, умнее и добрее. Ты завидуешь ей, но прикрываешься ее слабостью. Среди жителей Карияра наберется немало подобных Лель, а ты не даешь ей спокойно жить, тыкая ущербностью.

Я даже замерла, услышав гневную отповедь отца, высказанную Лисиане впервые. Ведь моя сестра для всего Карияра – объект подражания, обожествления и поклонения. Символ женщины. Самая красивая, самая умная, смелая и желанная. А я… Я всего-навсего младшая принцесса древнего рода и возможная наследница трона, хотя и весьма обеспеченная высокопоставленная особа. Но моим статусом заинтересовались лишь трое родовитых мужчин, да и то из Хартора – имперской столицы. На Карияре заинтересованных не нашлось, потому что о моей ущербности знали все, а вот как я выгляжу – никто. Брать в жены «призрак в покрывале» решится только самый отчаянный или ненормальный.

Слава звездам, в выборе мужа никто не может повлиять на меня, да и на любого кариярца, ведь это тоже железный закон, проверенный временем. Пара, нашедшая друг в друге своих половинок, сильна еще больше и крепка как камень, обточенный временем. За крепкую, сплоченную семью любой из супругов будет стоять насмерть. А я… Я слаба, труслива и… никому такая не нужна, кроме родных. Тем удивительнее слышать подобные слова от отца в лицо его гордости – Лисианы, которая в свои тридцать два года успела побывать замужем и стать благородной вдовой героя, защитника границ родины и известного исследователя, погибшего три года назад в столкновении с космическими пиратами.

– Ты не прав, отец, завидовать тут нечему, да и некому. Я прошу прощения, что трачу столь необходимое нам время на пустые разговоры, – сестра склонила голову, а сама искоса бросила на меня злой взгляд голубых глаз, очень похожих на мои.

За все свои двадцать шесть лет, я так и не смогла понять, за что она меня ненавидит, ведь ей досталось так много любви наших родителей, гордых своим первым чадом, ей и братьям-двойняшкам Ронару и Вацлаву, которые старше меня на четыре года. Мне же достались лишь крохи, за которые все время приходилось бороться и зарабатывать. Раньше я часто и подолгу просиживала на коленях отца, прячась в его объятьях от своих страхов и невзгод, но в шесть лет на мне активировали надири, как и на любой девочке-кариярке, – и его отношение изменилось. Колени стали непозволительной роскошью, а объятия – проявлением слабости, редким жестом признания, за который я могла бы отдать очень многое и ждала с замиранием сердца.

Печальные мысли прервал теплый голос Ронара, обращенный ко мне:

– Лель, тебе придется лететь в систему Никей. Вместе с Лиси!

Я обернулась к брату, бросила взгляд на отца. Да, мне страшно лететь на Тарт, но еще страшнее – не лететь, а изо дня в день трястись от страха перед будущим.

– Да, я поняла, Ронар… отец… – с трудом подбирала слова и неожиданно для себя заметила сочувствие в глазах сестры.

Наверное, именно это неожиданное от нее сочувствие меня добило. Тяжело опустившись в кресло, я хриплым от страха шепотом спросила:

– Больше недели пути только туда, да? Пираты, имперцы, доргары…

Ответ на все вопросы уже крутился в голове, но хотелось услышать его от них. Отец, как всегда в подобных ситуациях, ответил четко и без намека на мягкость:

– Всю основную работу по обработке Соя будет вести Лисиана. Ты нужна в качестве прикрытия. Если все пройдет успешно, никто не поверит и даже не подумает на тебя. Ты станешь курьером, Лельвил, больше от тебя ничего не требуется. Не переживай, Лель, вы отправитесь на «Крусоне», он небольшой, но охрану и сопровождение мы вам выделим самые лучшие. Но запомни, дочь, никто не должен узнать о цели вашего путешествия. Даже ваша команда. Ваш груз – наша свобода, настолько он важен. За него убьют любого, даже свои, девочка моя. Я буду молить звезды, чтобы они вернули моих девочек целыми и невредимыми.

Меня хватило лишь на то, чтобы кивать головой. В конце концов, сама же предложила этот вариант. По лицам родных поняла, что другого пути нет. Наверняка у меня все испытываемые сейчас чувства: страх, неуверенность и еще много чего отразились на лице, не скрытом надири, потому что отец встал и, настойчиво посмотрев на меня, твердо произнес:

– Честь Рандованс дороже жизни и старше самой смерти.

Я закрыла глаза, потом заставила себя встать и глухо повторить девиз нашего рода, известный многие тысячелетия.

Страх накатывал волнами, а внутри все сжималось от напряжения. Папа подошел и погладил по голове, потом, склонившись надо мной, заглянул в глаза и тихо произнес:

– Девочка моя, весь расчет, что на тебя никто не подумает. Ты летишь по приглашению своей знакомой на открытие ресторана. В сопровождении сестры, разумеется. Кроме того, всем известно, что семья ведет переговоры о твоем будущем браке. – Отец, поймав мой тоскливый взгляд, успокаивающе пояснил: – Только в качестве дезинформации мы намекнем о возможном событии. Тем более, на Тарт летает множество богатых туристов, желающих развлечься и сделать покупки. Поэтому, если узнают, что ты на небольшом пассажирском корабле с Лиси перед столь торжественным событием летишь развлечься и потратиться на наряды, никому из имперских советников не придет в голову, что самая банальная поездка – отчаянная попытка спасти наше незавидное положение. Я знаю, как тебе больно слышать, Лель, но все знают о твоей… хм-м-м, особенности. Это сыграет нам на руку.

Я в отчаянии положила ладонь папе на грудь, чувствуя, как она при этом напряглась, и прошептала, собираясь попросить:

– Я…

– Нет, Лельвил! Никаких отсрочек, вас будут охранять самые лучшие наши телохранители. – Бросив на меня последний взгляд, уже чуть мягче добавил: – Я пошлю с тобой Асиандра, знаю, у вас хорошие дружеские отношения.

Я вскинулась, чтобы папа не сказал и не подумал лишнего:

– Он ухаживает за Ринис, моей подругой, и часто заходит к ней, только по этой причине мы общаемся с ним больше, чем с другими, папа. Ничего больше!

Отец задумчиво нахмурился:

– Да? Жаль, Лельвил. Этот мужчина смог бы взять твою слабость на себя и прикрыть ее своим завидным мужеством. Я надеялся…

Только потому, что я ожидала эту фразу, не расстроилась. Заметив мои расстроенные влажные глаза, отец резко замолчал, снова потрепал по голове и жестом отпустил нас с Лисианой, сделав знак брату задержаться. Сестра стремительно вышла, а я на подгибающихся ногах медленно покидала кабинет и, уже выходя за дверь, услышала:

– Ронар, давай вернемся к вопросу о возможности сепаратных переговоров с Доргаром…

В коридоре я усилием воли собралась с силами и быстро пошла как ни в чем ни бывало: не хватало еще выдать свое душевное состояние встречным. Лицо надежно скрыло надири и только стремительные движения отражали происходящее у меня внутри, да подол платья вился вокруг ног подобно парусам яхт, которые так любит Ронар – любитель морских развлечений. Пусть все думают, что я просто куда-то тороплюсь.

Двери моих покоев с мягким щелчком закрылись, и я обессилено плюхнулась на диван, чувствуя себя в очередной раз раздавленной собственным страхом. Ну и ладно, я все о себе знаю. Дотронулась до электронного замка и надири беззвучно и медленно заскользило по моему телу и собралось в небольшой кулон-фиксатор на груди, центр которого представляет собой считывающее устройство отпечатка моего пальца. Только в одиночестве и в кругу семьи во время посиделок или за трапезой я могла открыть лицо, либо частично «обнажаться», как я обычно делала. Все остальные даже не представляют, как я выгляжу, потому что надири скрывает тело полностью – от макушки до кончиков пальцев ног и рук.

Надири придумали тысячелетие назад, и тогда оно представляло собой одежду, вернее покрывало, скрывавшее тело и лицо женщины. Спустя буквально столетие, благодаря науке, было изобретено нынешнее надири и с тех пор совершенствуется. Теперь биоткань-мембрана обтягивает тело как вторая кожа, позволяя ей дышать, почти не доставляя неудобств. В то же время, из-за игры света точно определить очертания тела, а особенно черты лица не представляется возможным. Надири подчиняется приказам разума на уровне импульсов, когда надо посетить туалетную комнату или защитить от опасности, или спасти честь владелицы от насилия. Для интимных потребностей, связанных с нуждами организма, надири просто освобождает необходимый участок тела. При угрозе утраты чести или возможном насилии биоткань твердеет, не позволяя проникнуть за нее.

Но в надири членов аристократических семей, а тем более княжеского рода, была введена дополнительная программа. При попытке несанкционированного снятия надири – без брачных уз – биоткань уплотнялась и твердела, вплоть до того, что женщина в надири могла умереть от удушья. Жуткая участь, но все высшие дома полагали, что смерть лучше бесчестья. Вероятность попасть в подобную ситуацию чисто теоретическая, но я, каждый раз активируя надири, чуть ли не прощалась с жизнью. Вообще-то, девушки-кариярки смирились с подобными неудобствами и рисками. Еще бы, они довольно быстро выходили замуж и уже больше никогда не надевают этот «бронежилет». Вдовы тоже считаются доказавшими свою состоятельность и цельность натуры, поэтому смысла скрывать себя больше нет. И только мне, наверное, предстоит носить надири вечно…

Вообще, многие жители других планет или миров, прилетавшие на Карияр, долго не могли привыкнуть к нашим порядкам и быту. Абсолютное равноправие полов преспокойно соседствует с понятием надири. Многие чужаки сами потом признаются, что сама идея весьма неплоха, особенно познакомившись с нашей жизнью изнутри. Благодаря надири мужчины западают не на красоту женщины, а на ее внутренние качества и достоинства. Внешняя красота – явление слишком быстро уходящее и легко утрачиваемое, а ум, доброта, смелость, честь – это навсегда. Так полагали наши далекие предки, так считаем и мы.

Сейчас, конечно, возможности медицины, в том числе пластической, велики. Все недостатки внешности можно исправить. Но традиционно считается, что именно благодаря надири наши семьи славятся своей крепостью и надежностью. Измены случаются крайне редко, считаются слабостью и не поощряются. Народ Карияра и станций, окружающих его, отличается сплоченностью. Нас раньше довольно часто пытались подчинить, сломить или поработить, но никому этого так и не удалось.

Встав перед зеркалом, в очередной раз с болью посмотрела на себя. Да, папа прав, по стандартам Карияра я хороша. Молочно-белая кожа, я не злоупотребляю загаром, золотистые косы, полукругом уложенные на голове, из-за чего с активированным надири голова кажется непропорционально большой. Коричневые брови над большими небесно-голубыми глазами – голубыми щелочками для всех остальных. Яркие розовые пухлые губы, тонкую изящную шею, высокую округлую грудь и крутые бедра, переходящие в длинные стройные ноги, тоже никто не видел и оценить не мог, потому что все мои внешние достоинства скрывало надири, а других за двадцать шесть лет почему-то лет никто так и не заметил.

Ко мне без предупреждения вошла мама; только члены семьи имеют беспрепятственный вход в мои покои. Я полулежала на диване, чувствуя себя прескверно – обреченной на заклание, не меньше. Она приблизилась, шурша юбкой, и присела рядышком. Ласково погладила меня по голове и, наклонившись, с затаенной болью в глазах поцеловала. Мы с Лиси очень похожи на маму, но я выше сестры. А главное, я – почти копия мамы, только моложе, естественно, а вот Лиси многое взяла от папы.

– Прости меня, Лель, я пыталась отговорить отца от этой операции, но он, если что-то решил, с пути не свернет.

– Да ладно, мам, я все и так о нем знаю! Да и о себе тоже! Хоть чем-то буду полезной семье, сама же предложила, даже напросилась.

– Лель, не говори так. Не рви мне душу! Это я виновата, что ты такая. Когда я носила тебя, со мной непонятно что творилось. Отец был полгода на Хартане, я отчаянно переживала за него. Меня все время грыз страх потерять мужа. Слишком боялась, что император предаст его, погубит мою любовь, убьет моего мужчину… Я… Я заразила тебя страхом, родная, моя маленькая девочка. Этот груз вины я буду нести всю оставшуюся жизнь.

Я привстала и обняла маму, чувствуя себя еще хуже от того, что она страдает из-за меня:

– Не волнуйся, мам, я справлюсь! Ведь со мной будет Лиси и охрана.

– Я переживаю не об этой миссии, хотя она меня тревожит не меньше. Я переживаю о твоей дальнейшей судьбе.

Молча посмотрела на нее, предчувствуя новые и, надо думать, не слишком приятные сюрпризы. Несмотря на возраст, маме уже перевалило за сотню, ее лицо остается идеально чистым и гладким. В нашем роду даже первая седина появляется на второй сотне лет. Мама очень тщательно следила за собой и нас приучила заботиться о собственной внешности. Принцессы должны быть идеальны во всем.

Мама немного отстранилась, нервно наморщила лоб и осторожно начала:

– Нам с отцом поступило предложение… Просьба… О твоей руке… хм-м-м, возможности твоего замужества.

– И кто же тот храбрец, что решился взять меня в жены? – с надеждой и плохо скрываемым интересом спросила я.

– Байрен Турвасу, он богат и знатен. – Мама отвела печальные голубые глаза.

– Да? Сколько ему лет, что-то я не встречала его на балах и приемах?

– Хм-м-м, ему двести девяносто семь, но он весьма и весьма бодр. Еще!

– Ты что – шутишь, мама? Ему в лучшем случае три года осталось до кончины, дольше трехсот почти никто живет. То есть, я буду женой практически покойника?

– Лель, зато ты очень скоро освободишься от него и станешь молодой и красивой вдовой, избавленной от ношения надири. Тогда все оценят твою красоту и количество желающих на твою руку обязательно увеличится.

– Знаешь, мама, я не считаю красоту своим главным достоинством и… и… вообще, я устала и хочу спать. Мне завтра вылетать утром с Лиси и…

– Да, я поняла тебя, родная. Прости. Но нам придется следовать плану отца и намекнуть о твоем положительном решении касательно этого брака, чтобы поддержать легенду. А когда вы вернетесь, мы подробно поговорим обо всем. Будь осторожна, Лель, и держись рядом с сестрой, она защитит если что.

– Хорошо, мама! Конечно, я буду осторожной, не сомневайся! А по поводу брака… я же могу и передумать, или жених передумает…

– Лель, обещаю тебе, мы сделаем все так, чтобы не пострадала ни наша честь, ни честь Турвасу, чтобы пресечь дальнейшие слухи, если ты передумаешь.

Она еще раз склонилась надо мной и, чмокнув в щеку, удалилась со скорбным видом. Как будто из комнаты тяжелобольного вышла. И так стало обидно, что слезы выступили на глазах.

Раздевшись полностью, я улеглась спать. Ничего не хотелось сегодня. Ни готовить, ни заботиться о своей семье, а уж тем более, слушать язвительные замечания сестры, ловить печальные, виноватые взгляды матери и видеть тщательно скрываемое презрение и жалость в глазах прислуги, которая будет сравнивать божественную Лисиану со мной, недоделком. Ну и пусть, я все о себе знаю сама. Я справлюсь. Должна справиться!