Глава 4
Ритуал

Розовый проказник-«сынок» настойчиво лез в глаза, заставляя проснуться. Широко зевнув, прикрывшись краешком крыла, я с наслаждением потянулась на шкуре. Эту почти деревянную от старости и мороза подстилку мне принесли две недели назад, на второй день моего появления в деревне. Но разве жалкой пленнице дикарей, ничего не знающей о новом мире, роптать на более чем скромное «постельное белье»? Зато теперь подо мной сухо. Камни, мокрые поначалу, давно высохли. Более того, снежный покров постепенно растаял на несколько метров вокруг клетки, образовав темную зону отчуждения.

Толстая шкура спасает от мелких острых камешков, поэтому лежать и сидеть стало вполне терпимо. Холод меня не беспокоит: ледяной ветер по-прежнему ощущается теплым бризом с неповторимыми свежими и радостными оттенками наступающей весны, наполняет силой, но я помню, насколько опасной, смертельно опасной и оттого совершенно мною не используемой. По незнанию применять ее просто невозможно. Нет ни наставника, ни литературы соответствующей.

Протерев глаза, я села, сонно огляделась. Деревня так же неохотно просыпается, в небо устремляется дым из чумов, а тишину гор все чаще нарушают нетерпеливые крики домашних животных, требующих корма и ухода. Собственно, здесь вообще жизнь идет спокойно, размеренно, никто никуда не несется, не торопится.

Спустя дня три после появления здесь мне удалось выгородить в своем скромном жилище закрытый уголок для личных нужд. Повезло: сильным ветром с чума сорвало потрепанную мешковину, которой накрывали тюки с вещами, подвешенными веревками за жерди. Принесло ее на мою клетку, а что с возу упало… Чуть позже мне даже помыться и простирнуть одежду удалось – принесли целое ведро теплой воды, наверное, чтобы в мелкой посуде несколько раз не носить, вызвав тем самым у меня море радости. И видимо, я настолько бурно радовалась, что теперь ведро воды мне носят регулярно, даже гребень простенький дали чесать длинную, густую, платинового цвета гриву. На этом подарки закончились.

После утреннего туалета у меня обязательная тренировка. Йогой я занималась с детства – бабушка увлекла в свое время. К знакомым до автоматизма движениям я добавила силовые упражнения для спины от тренера по фитнесу. И пустое ведро для «душа» для этого очень пригодилось. Я заполняла его камнями и тягала вместо гирь. Махать в «огненной» ловушке крыльями больше не рисковала, а вот готовить спину к полетам необходимо заранее. Зато после двухнедельных тренировок моя новая пара конечностей не ощущалась пудовым грузом, так и тянущим хозяйку назад.

Ощутив приятную усталость от хорошо проделанной работы, я присела на шкуру в ожидании кормильцев. Еду и воду мне таскала пара подростков. Довольно быстро аборигены поняли, что опасности я для них не представляю, и посылали мальчишек кормить меня. Один на всякий случай угрожал копьем, второй сноровисто заносил пищу, уносил ведро с отходами. Мы даже приноровились не мешать друг другу: завидев стражей, я отступала в свой уголок и садилась на шкуру, чтобы они могли спокойно меня обслуживать.

Вот и сегодня уже совершенно без опаски ребята принесли мне свежей воды, кувшинчик парного молока, миску с кашей и вяленое мясо. Боженька, как же хочется апельсинового фреша. Да я согласна даже на морковку, вялую и старую, ну хоть на кусочек овоща какого-нибудь – привыкла к совершенно другому, почти травоядному рациону, а от однообразной пищи организм протестовал.

Но, как известно, жизнь всему научит. Например, не обращать внимания на свой внешний вид. Чистая и расчесанная – уже хорошо. Подумаешь, ноги грязные, костюмчик оранжевый весь драный. Ну не все же сразу человеку дается, многое приходится зарабатывать трудом, терпением, хитростью. Глядишь, и я прорвусь сквозь тернии к звездам. Когда-нибудь. Или, к примеру, одетые в меховые одежды аборигены имеют весьма специфический, неприятный запах животного жира и дыма; и к нему я тоже привыкла, как и к их сморщенным лицам, словно к стае шарпеев. Присмотревшись, научилась отличать одних от других, подмечать особенности и даже характер наиболее часто мелькавших и важных жителей деревни. Совсем незнакомцами они быть перестали. Еще я успокоилась: человеческими жертвоприношениями и каннибализмом эти дикари, к счастью, не занимались. По крайней мере, пока!

Я неторопливо завтракала, наблюдая за однообразной и трудной, на мой взгляд, жизнью аборигенов. За почти три недели в клетке многое успела заметить. Они поклоняются трем спутникам, олицетворяя их с некими божествами. Утром, когда восходит «сынок», женщины кидают в костер какой-то белый порошок, всего от одной щепотки огонь яростно вспыхивает, словно пробуждается.

Небесному «отцу» подношение делает Белый Старик. Каждый день к полудню он рисует на камне загадочные закорючки и засовывает в самый жар костровища. Любопытно, что иногда пламя после этого меняет цвет: то голубой, то рыжий, то кроваво-красный. Вчера оно было темно-бордовым, и с того момента Белый Старик не появляется из своего чума, а остальные селяне выглядят подавленными, озабоченными, даже вездесущие дети заметно притихли. Да и сама второй день подряд ощущаю напряжение – в груди будто натянулась, дрожит, вибрирует от напряжения струна.

А вот «матери» подарки делают мужчины. Опять-таки в костер ежедневно, в сумерках, с шипением выливают кружку крови живности, которую приносят с охоты, или используют домашнюю скотину. На мой взгляд, расточительно и жутко.

Скоро я поняла, что Белый Старик – здешний духовный лидер, напоминающий земного шамана. А вот главой поселения является сурового вида высокий и плотный мужик с самым громким голосом, которым отдает короткие, беспрекословно выполняемые команды, за что мысленно называю его то вождем, то старостой. То Червонным Королем, особенно когда он смотрит на меня с затаенной злостью, будто в ожидании крупной подлянки. Словно я у него мешок сухарей в голодный год украла или прокляла всю семью до седьмого колена. В связи с чем радует то обстоятельство, что нахожусь в ведении именно шамана.

Как бы там ни было, надо срочно решать вопрос с побегом. Долго так продолжаться не может: «Тот, кто становится пресмыкающимся червем, может ли затем жаловаться, что его раздавили?»^[1] Не хочу быть червем! Только как мне выйти из магической клетки? Еще нелишне было бы раздобыть обувь. Ноги точно не отморожу, но об острые камни и лед легко пораню и далеко босиком не уйду – по кровавым следам вычислят в два счета. А крылья… крылья – пока уютное одеяло и ласковые «руки» в трудную минуту. Не лишними будут вода и еда с собой, но с ними потом можно разобраться, по ходу дела. А вот с обувью и клеткой…

Мои размышления прервал странный нарастающий гул. Вечно спокойные и неторопливые деревенские забегали, запаниковали. Наверняка им все ясно и понятно, в отличие от меня. Женщины и дети вопили, часть мужчин понеслись к чуму шамана, другие карабкались в гору. Посмотреть, что за ней происходит? Или скрыться от опасности?

Белый Старик резко отодвинул полог своего чума, растолкал соплеменников и ринулся к ближайшему костру. В огонь полетел белый порошок для «сынка», камни с рунами – для «отца» и кровь самого шамана, полоснувшего по ладони ножом, – для «матери». Меня даже передернуло от этого действа.

Тем временем страшный гул нарастал, земля мелко содрогалась, как и я сама, глядя на происходящее с колотящимся сердцем и клацая зубами. Боже, это же землетрясение! От этой догадки стало жутко, ведь в горах это грозное явление природы еще страшнее. А мне даже деваться некуда: из клетки не выпустили. Я бессильно сжимала кулаки, нервно переминаясь с ноги на ногу и отчаянно глядя на жителей в надежде, что, может, хоть кто-то сжалится и выпустит меня из смертельной ловушки. Что же делать?

Неожиданно который день натянутая у меня внутри струна словно лопнула. В груди разлилось тепло. Я замерла, прислушиваясь к себе. Крылья заботливо укрыли меня. А дальше я увидела возвращающихся, нет, несущихся с горы мужчин. Они скользили вниз по склону или катились кубарем, явно пытаясь успеть предупредить об опасности, заполошно орали и махали руками. Паника и хаос вокруг меня усилились. Народ разбегался, некоторые кинулись вниз по тропинке; большинство шаман с вождем гнали под защиту скалы с большим каменным козырьком. И если охваченные страхом мужчины сопротивлялись, метались в раздумьях, то более покладистые женщины с маленькими детьми послушно торопились в укрытие. Их мужья и отцы тащили еще и животных.

До меня наконец дошло, что происходит, когда снежная пыль слишком густо посыпалась с неба. Лавина! Им все равно далеко не убежать. Я за долю секунды успела буквально нырнуть с головой в кошмар, ярко представив, что будет дальше. Тонны снега вот-вот накроют это жалкое плато, а козырек не спасет – только отсрочит мучительную смерть. Мы задохнемся и замерзнем под толщей снега и камней. Я помню, знаю, как это бывало не раз с друзьями Игоря, их лица, знакомые и известные по фото, встали перед глазами словно наяву. Да и альпинисты на базах любят делиться страшилками, а у меня память слишком хорошая и воображение живое. Значит – мы все умрем! Тем более моя клетка стоит прямо под скалой, никакого укрытия, козырька или еще чего-нибудь.

Запрокинув голову, я в полнейшем ступоре смотрела, как с вершины горы на нас несется снежный вал, легко преодолевая более низкий утес, закрывающий от меня общую картину местности. Такое я только в кино видела: огромная клубящаяся масса снега летит с бешеной скоростью и оглушающим ревом. Человек на ее пути от ужаса даже пошевелиться не в силах.

Краем глаза я заметила суматошную беготню деревенских, тех, кто еще зачем-то пытался спасти свой скарб, или тех, кто натужно тащил домашнюю скотину к скале, пересиливая животный ужас. И жавшихся к камням мужчин и женщин, закрывающих собой детей, готовясь принять первый удар.

Мир сошел с ума, на нас не в кино, а в жестоком реале летел снежный вал – сама смерть. Видимо, мои страхи и желания подтолкнули тело к действию, упреждая разум, а может рефлекторно, – я выставила руки, будто отталкивая, защищаясь. Ужас был настолько силен, что заполонил разум, буквально отключил его, отдав тело инстинктам. В следующий миг, когда хотела уже зажмуриться при столкновении с волной снега, из моих рук наперерез белой смерти прыснула знакомая изморозь.

Удивляться, почему в лицо ударила вода, а не снег, облила от макушки до голых пяток и сбила с ног, времени не было. Клетка тоже не выдержала напора, и прутья понесло к обрыву. Меня тащил поток, прикладывая о камни, трещала и рвалась одежда. Я судорожно цеплялась за любые выступы, не думая о порезах и травмах, главное – удержаться, не сорваться с обрыва со сломанными крыльями. Но, несмотря на ужас и боль, я упрямо, зачарованно таращилась вверх, не в силах поверить в то, что сотворила. Офигеть!.. Вместо снега нас накрыли тонны воды, которые теперь срываются с выступа, не попадая на укрывшихся под скалой аборигенов, перелетают площадку и несутся дальше с горы. Эх, вот только место моего заточения оказалось не под выступом, а прямо по ходу водяного потока.

Заживо мы не полегли, но промокли качественно. Большинству жителей деревни повезло спастись, особенно тем, кто не рванул вниз по тропе, а остался с племенем под горой. Но чу`мы, много скотины и скарба унесло беспощадным потоком. Пока я отфыркивалась и приходила в себя, лечила синяки и ушибы и, главное, крылья, шаман приказал взять меня в кольцо. Чтобы не сбежала в суматохе, надо думать. Гад! Я их спасла, а они в меня копьями тычут. Тьфу!

Остальные, по приказу вождя, кинулись искать и собирать свое добро и выживших. Пока вода и мороз не превратили все в лед, из которого придется выдалбливать имущество и скотину. Хотя… погибших животных вполне можно пустить на мясо. Это я поняла, когда несколько мужчин сноровисто разделывали пару котобыков, которых принесло лавиной. Хозяйственные. Некоторые собирали валежник на дрова…

Уже к вечеру дружно работавшие аборигены установили чумы заново, сушили на установленных там очагах имущество и обогревали детей и раненых. Сбили загоны для выживших домашних животных и мою клетку тоже – шаман постарался, заодно и восстановил магическую защиту, заботливый ты мой.

А вот мертвых соплеменников уносили куда-то вниз, обрядив в серые холстины. Что с ними потом делали, я не знаю, но и спустя пару дней собирали погибших. Надрывный прощальный вой разносился далеко и долго. Может, скинули с обрыва или где-то закопали?! Меня подобные подробности не волновали – нет, не из черствости и равнодушия, просто сама никак не могла отойти от случившегося. Любой громкий звук – и мне казалось, что на нас снова идет лавина. Так и просидела двое суток, прислушиваясь и приглядываясь, как параноик. Зато под прощальные завывания женщин меня почему-то отпустило, даже сморило.