Глава 2

Два огромных конвоира, взяв меня под руки, практически внесли в зал суда и усадили на кресло. Поправив кандалы на руках и ногах, я растерла затекшие кисти. На моих тонких руках эти увесистые «украшения» смотрелись нелепо и весьма устрашающе. Из-за их веса я практически не могла передвигаться самостоятельно, поэтому меня и таскали двое здоровенных мужчин.

Трое судей, все мужчины, сверлили меня взглядами, в их глазах невольно читался еще не вынесенный приговор. Мне было уже все равно. Я читала обвинительное заключение и, конечно, участвовала во всех судебных заседаниях.

Голос секретаря отчетливо раздавался в огромном, но практически пустом зал суда:

– Рассматривается дело Кристины Ларкин под номером семьсот двадцать пять. Подсудимая обвиняется в шпионаже в пользу Седьмой коалиции, против Земного союза, а также в измене родине. Ввиду серьезности обвинений и их возможной социальной опасности, дело рассматривается на закрытом судебном заседании…

Душа начала отмирать в тот момент, когда по прилету на Землю меня неожиданно, не только для самой себя, но и других пассажиров, взяли спецслужбы. Потом отвели в специальное помещение для досмотра и тщательно проверили лично и все вещи.

Это было настолько унизительно и противно, что я даже не сразу отреагировала, когда вокруг меня словно образовался вакуум. Подняв глаза и продолжая застегивать рубашку, я отвечала на вопросы о той самой коробочке, которую передал Роман. И честно рассказала, откуда она у меня.

Когда представитель закона открыл коробочку, я увидела красивую брошь в форме бабочки, но затем от удивления потеряла дар речи: повертев в руках, он просто взял и жестко согнул ее пополам. Головка бабочки откинулась, и из нее вылезли тонкие золотистые усики.

Я видела нечто похожее, когда смотрела приключенческие боевики. Там подобные вещицы бывали основным средством шпионажа. Передача информации на расстояние целой звездной системы, голосовая запись, видеозапись, иллюзии… А также маленький летающий самоуправляющийся аппарат с использованием искусственного интеллекта.

Я шокированно смотрела на бабочку и не могла представить, что ее передал кому-то мой Ромка. Не верила до того момента, пока, отсидев в камере предварительного заключения две недели, не была вызвана для очной ставки, на которой встретилась с Романом.

Увидев его, я обрадовалась и прониклась надеждой, что вот сейчас этот кошмар закончится, жених все объяснит и заберет меня домой. Но Ромка холодно посмотрел на меня – и я тут же замерзла, застыла посреди комнаты. Когда он начал говорить, судя по всему повторяя свою версию случившегося, я замерла, не в силах поверить в настолько чудовищную ложь и предательство.

Человек, которого я полюбила, который стал моим первым мужчиной, отказался от меня. Сказал следователям, что это я в последнее время странно себя вела, что это я заказала билеты на Анрун. Ну конечно я, ведь у него, как всегда, не было денег. Якобы сама прервала отдых и уехала, ничего ему не объяснив. Он еще несколько минут поливал меня грязью, а я словно окаменела. Вот так произошло первое предательство в моей жизни. Как же сильно болели душа и сердце!

Потом бывший жених объяснил мое поведение тем, что я дочь владельца крупной компании, занимающейся шоу-бизнесом, который воспитал меня в логове разврата, наркотиков и алкоголя. Заявил, что вокруг меня крутились сплошь асоциальные личности. Мол, неудивительно, что я пошла на тяжкое преступление.

Недолго думая, я в бешенстве бросилась на него, но кандалы с наручниками помешали расцарапать его надменную морду. Я растянулась на полу у ног Романа и, подняв голову, столкнулась с его безразличным взглядом.

Меня, словно балласт, вышвырнули из жизни, выкинули за борт. Со мной никто не церемонился. Со мной, богатой наследницей, перед которой раньше заискивали и расшаркивались, не только не церемонились. Наоборот, получали удовольствие, причиняя неудобства и унижая. Попросту вымещали на мне свои обиды и недовольство из-за социального и финансового положения.

Через неделю после очной ставки с Романом мне разрешили свидание с отцом. Я чувствовала себя маленькой девочкой, которая расцарапала коленку и бежала к любимому папочке, чтобы он пожалел и подул на больное место. И хотя меня большей частью воспитывали мамины родители, папа всегда, когда был нужен, оказывался рядом. А когда пять лет назад дедушка и бабушка умерли в течение года, забрал под свое крыло, где мне всегда было хорошо и уютно. И весьма весело.

В комнате свиданий я смотрела на своего отца. Мой всегда моложавый папочка выглядел на все свои шестьдесят лет. Он грустно взглянул на меня, обнял и долго жалел, пока я рыдала, взахлеб рассказывая о своей беде. Потом папа тихо говорил. И чем больше, тем глубже я осознавала ситуацию, погружаясь в свои несчастья.

Я поняла все! Хотя за свои двадцать семь лет ни дня не работала на кого-то по найму, мой замечательный дедуля вложил в меня немало своих сил и знаний о жизни. Жаль, что раньше, ослепленная первой любовью и страстью, я не вспомнила ничего, о чем настойчиво предупреждали дед с бабушкой.

Папа кинулся на мою защиту сразу, как только узнал об аресте. Но после показаний Романа Ковтуна следствие по-новому посмотрело на это дело. И то, чем занимался отец, в совокупности с морем лжи и гадостей, которые вылил на нашу семью Роман в попытке выгородить себя, сыграло решающую роль в моей дальнейшей судьбе.

После первых допросов отец понял, чем все это грозит, и решил, что компания и комфортная жизнь дороже дочери. Он отпустил мою жизнь в свободный полет, заверив напоследок, что самое страшное, что меня ждет, – высылка из Союза. Правда, пообещал, что благодаря нашим деньгам поможет мне потом устроиться.

Отодвинувшись, я всматривалась в его лицо, не сразу поняв, что он тоже отказался от меня. Так быстро и легко. Второе предательство – и еще один огромный кусок отвалился от моей души, разбившись вдребезги и оставив кровавые раны в моем сердце.

Я совсем замерзла, слушая его, и, обняв себя руками, пыталась хоть так защититься от реальности. Папа все еще о чем-то сбивчиво говорил, но я больше не могла его слушать. Медленно развернулась и, ссутулившись, побрела в камеру под удивленными взглядами охранников и виноватым – его.

Сейчас я просто ждала приговора, чтобы определиться с дальнейшей жизнью. Вершители судеб посовещались и снова вперились в меня ничего не выражающими мертвыми глазами.

Я отстраненно подумала, что, наверное, каждое дело, когда они выносили приговор невиновному, отнимало часть их души, поэтому передо мной – бездушные мертвецы. Ведь без души люди не живут, а только существуют. А таких, как я, скорее всего, на их счету немало. Ну, если судить по тому, как предвзято рассматривали дело…

Голос судьи, такой же безжизненный, как и его душа, снова нарушил тишину в этом склепе:

– Подсудимая Кристина Ларкин признается виновной по статье… «Шпионаж», признается виновной по статье… «Измена родине»… Путем сложения по двум статьям… приговаривается к отбыванию наказания на планете Рой сроком на десять лет согласно земному времяисчислению…

Я словно приросла к креслу. Не могла, не хотела верить тому, что только что услышала. В голове билась только одна мысль: «Как они могли? Как они могли так со мной поступить!!! Что я сделала, если они поступили вот так?»

Ошарашенно огляделась вокруг: все те же мертвые глаза и бездушные лица. Медленно поднялась и, как выяснилось, хрипло высказала мысль вслух:

– Будьте вы прокляты!

Один из судей побледнел, остальные абсолютно спокойно встали и под общее молчание вышли из зала судебных заседаний. Меня так же молча вынесли и отправили в камеру – ожидать исполнения приговора. Вряд ли дальнейшие инстанции меня оправдают. В лучшем случае смягчат приговор, а в худшем…

Глава 3

В одиночной камере я вспоминала отрывочные сведения о Рое. После разделения человечества на два враждующих лагеря тюрьмы переполнились шпионами и всякими там изменниками родине, да и прочих – убийц, маньяков, психов и социопатов – меньше не стало. Поэтому с открытием новой, более-менее пригодной для жизни планеты туда, не сговариваясь, начали ссылать особо опасных преступников. Причем оба правительства сразу. Так сказать, с глаз долой – и кошелек целее, и нервы крепче.

Через некоторое время выяснилось, что заключенные с планеты-тюрьмы непостижимым образом бесследно исчезали. И ладно бы погибали, это хотя бы объяснимо, но пропажа… В результате срок жизни «ссыльных» сокращался до минимального, из-за чего планета даже за пару веков осталась практически незаселенной. Там оставались только небольшие лагеря заключенных, ведущих постоянную борьбу за выживание с природой и между собой.

В огромном ройском океане с жутко опасной флорой и фауной находится один-единственный континент со множеством островов. Материк представляет собой сплошную саванну с невысокими деревьями и кучей недоброжелательных обитателей, которых пришлось научиться есть, чтобы не быть съеденными. Да, периодически на Рой направляют жизненно необходимые грузы. Правительства полагают, что это и означает «гуманно относиться к преступникам». И вот на дикую планету Рой, в компанию к ужасным местным жителям, решили отправить меня.

Было бы гуманнее сразу прикончить.

Тупо глядя на светло-серую стену камеры, я тщетно пыталась осмыслить события, подхватившие меня снежной лавиной и уносившие вниз со все увеличивающейся скоростью. Но я оставалась живой и тешилась надеждой на спасение. Может быть, я не настолько хороша, как хотелось бы, но мне всего двадцать семь и до безумия хочется жить. Я любила жизнь во всех ее проявлениях. Так любила! Любила родных, вкусно поесть, хорошо отдохнуть и повеселиться. Помогала своим немногочисленным друзьям, о которых с момента ареста не слышала ничего. Любила яркие краски живой природы и очень любила рисовать…

Горько вздохнув, я отвернулась от стены и подвела итоги уходящего дня. Высылка на Рой – это ужасно, потому что вряд ли найдется планета опаснее, но я еще жива – и это хорошо. Почти двадцать лет дедушка брал меня с собой на охоту и приучал к трудностям жизни на природе – вот это не просто хорошо, а отлично. Есть шанс на выживание. Хотя десять лет в ссылке – это плохо. Ведь когда я вернусь, мне будет под сорок, и кому я тогда буду нужна? Это если вернусь. На Рой высылают немало мужчин, и думаю, скучать мне там не дадут. Надеюсь, найдется хоть бы один относительно приличный ссыльный. Вот бы выяснить, много ли туда выслали женщин… А то как бы не пожалеть о том, что я все еще жива.

С такими невеселыми мыслями я заснула.

На следующее утро меня подняли, накормили и зачем-то отправили в медицинское отделение. Я туда скорее ползла, чем шла, потому что совсем не выспалась из-за терзавших всю ночь кошмаров. Просыпалась и снова переживала предательство любимых мной людей. И если папу можно было хоть чуть-чуть понять, то Романа – нет! За всю свою жизнь мне еще не доводилось испытывать ненависть, такую вот всеобъемлющую, как говорят – всеми фибрами души. Злиться на кого-то долго не могла, а уж ненавидеть – и подавно. Даже сейчас, после того, на что меня обрек Роман, все равно не получалось его ненавидеть. Это чувство казалось слишком сильным и большим для мелкого подонка и ничтожества, каким оказался мой первый мужчина. Более того, за минувшую ночь поняла: любовь моя как-то быстро прошла, исчезла без приятного следа, который, по рассказам других, оставался в душе. А в моей душе осела серой пылью боль предательства, заставляя задыхаться. В груди словно образовалась ледяная пустота: все чувства замерзли.

Лысый невысокий мужчина в медицинской одежде, представляясь, старательно не смотрел мне в глаза.

– Здравствуйте, госпожа Ларкин. Я доктор Нерк. Ваш отец просил передать, что подаст прошение президенту о помиловании, а если это не поможет, выкупит его ценой вашего состояния. Так что потерпите максимум годик, не больше. Кроме того, он просил передать вам лингвопереводчик. Он пригодится на Рое. Не знаю, насколько вы осведомлены, но туда ссылают не только людей, поэтому лингво значительно упростит вашу жизнь там. Ваш отец постарался, чтобы вам разрешили провезти с собой оружие для самозащиты и… Хм-м, на Рой высылалось не так много женщин. Для их же блага им вводили инъекцию, делая бесплодными. Совсем. Так вот, ваш отец заплатил, чтобы вы сами решили: вводить ее или нет?