Цитаты из книги «Год Крысы. Путница»

За эту неделю она вообще напрочь запуталась, что правильно, а что нет. Воровать неправильно? А если умираешь от голода и холода, но без денег всем на тебя, такого правильного и честного, плевать? Убивать неправильно? А если иначе убьют тебя? Ох, как же все-таки хорошо было на хуторе: что хозяин приказал, то и правильно. И цели такие близкие, понятные: пол вымыть, суп сварить…

– Но напоминать людям о войне… – Какой войне, Рысь? Где там о ней хоть одно слово? Эта песня о любви. Мужестве. Долге. Почему, интересно, людям нужна война, чтобы их оценить? – Но он же уходит на войну! – уперлась девушка. Тот менестрель так и сказал: «А сейчас я исполню балладу в память о тех, кто не вернулся из битвы при Йожыге!» Правда, что песня не его, не сознался… – «Заплету я в клинок…» – Он просто уходит, – терпеливо разъяснил Альк. – В никуда. Может, им родители жениться запрещают. Или она вообще чужая жена и завтра муж возвращается из похода. Может, он что-то натворил и подвергает близких опасности, оставаясь с ними. Может, она помирает от легочной гнили и он делит с ней последнюю ночь… – Прекрати, – не выдержала Рыска. – Вечно ты все опаршивишь! – Потому что война романтична, а жизнь пошла и несправедлива? – Нет! Война – это страшное горе, и равнять ее с простым уходом из дому… – Верно – нельзя. Ведь на войну уходят будущими героями, без разницы, погибнут они или возвратятся с победой. Уверенными, что поступают правильно. Знающими, что их ждут, в них верят. Видящими цель: защитить свою семью, дом, огород и лужу под свинарником. Ты можешь сказать то же самое о себе?

– Детка, ее сочинили еще в позапрошлом веке – один слегка сдвинутый философ, который писал толстые трактаты о смысле жизни, а на их полях – стихи и ноты. Так, между делом. Философ он, надо сказать, был паршивый, нудный и недалекий, но его сочинения сохранились до сих пор и почитаются великой ценностью. Именно из-за полей. Забавно, правда? Истории чхать на то, что ты полагаешь своим предназначением. Она, как сорока, тащит в гнездо все яркое, блестящее, необычное.

– А хорошо, – с таким же приятным изумлением, как у Алька при первых звуках гитары, заметил вожак. В голосе отчетливо сквозило: «Жаль, что саврянин, а то бы больше похвалили». – Давай еще че-нить! Остальные лесорубы одобрительно загомонили. Рыска отвернулась, чтобы саврянин не увидел, как она сдавленно хихикает: лицо у Алька стало как у благородной дамы, которой домогаются десять простолюдинов, – и снизойти до них честь не позволяет, и деваться некуда, и, чего греха таить, лестно.

Закатное солнце зовет за край окоема, Прельщая росписью яркой на облачных грядах: Послушай, парень, зачем тебе жить по-простому, Когда в этом мире полно ненайденных кладов?     Когда в этом мире полно нехоженых тропок И девушек длинноволосых, с лукавым взглядом? Ты мог бы правителем стать и героем – мог бы, Чего ж ты цепляешься за этот домик с садом?     Прочь, робость и жалость, взят посох, набита сума – Всем нам эта жажда дороги хоть раз да знакома. Но солнце садится быстро; приходят холод и тьма. И те, кто уйти не успел, остаются дома.

Тот не разделял ее дружелюбия и, видя, что гости более-менее пришли в себя, снова начал их выпроваживать, мыча и попеременно показывая на дверь, потом на свой висок и ладонью поперек шеи. – Это у него голова болит, что ли? – Жар выпрямился, сердито показал саврянину кулак. Альк ответил презрительным оскалом: – Так, что хоть вешайся? – Это он сейчас весчанского голову позовет, и тот нам по шее надает, – перевела более догадливая Рыска. Немой радостно закивал и вдохновенно повторил пантомиму.

– Может, и моим здоровьем поинтересуешься? – Жар плечом стер с носа пыльную паутину, чувствуя себя круглым дураком. – Зачем? И так вижу, что не сдох.

Проклятый саврянин, до чего довел – от одного его имени сон прочь улетает, будто колодезной водой окатили!

– О, у меня тоже один такой был! – обрадовался Альк. – Пес Бухлач. До того меня любил, что издох через неделю после того, как я в Пристань уехал. Вот и будем мы с ним сидеть на крыльце посмертной избушки, как два идиота, и выть на луну от тоски. – Не будете, – с досадой возразила Рыска, – ты своей дороги тоже пока не выслужил! – И не собираюсь. Лучше уж по бездорожью: новые места, новые знакомства, бабы, выпивка… – Где? – спросонья встрепенулся Жар. – На том свете, – любезно сообщил Альк. – Проводить?

– Значит, Богиня давала им шанс исправиться! – с пылом подхватила Рыска. – И если они им не воспользовались, то в посмертье не найдут пути к Вечному Дому и будут вечно плутать по бездорожью! – Тоже мне кара, – еще презрительнее фыркнул Альк. – Да кому он нужен, этот Дом? – Как это – кому?! – священно возмутилась девушка. – Мне, например! Это место, где всегда тепло, цветут вишни и горит очаг, где тебя всегда ждут… – Кто? – Родители, дети, друзья… – Нет, я имею в виду – кто ждет именно тебя? Девушка растерянно почесала обстреканную крапивой щиколотку. С отцом она вообще-то не желала встречаться ни там, ни тут, мать сама ее избегала, детьми Рыска еще не обзавелась, а единственный друг, хвала Богине, пока пребывал на этом свете. – Ну… дедушка, например, – осторожно предположила она. – И что, он согласится провести с тобой вечность в этой идиллической избушке? Или все-таки предпочтет запереться в ней с омоложенной бабушкой, дабы наверстать последние двадцать лет вынужденно духовного общения?