Галя подтянула к себе тяжеленную сумку, вытащила одну за другой стопки тетрадей, разложила на столе перед собой: восьмой «А» – русский язык, восьмой «Б» – русский язык, восьмой «В» – русский язык. Почему так мало тетрадей восьмого «В»? Всего двадцать две. Не сдали, жулики. Наставить двоек?
Литература: восьмой «А», восьмой «Б», восьмой «В». Совсем мало тетрадей. Фу, бесстыдники. Двойки всем, кто не сдал. Сколько можно их жалеть?
Сочинения: восьмой «А», восьмой «Б», восьмой «В».
Окинула взглядом стол, уставленный стопками тетрадей, и пригорюнилась: ну зачем опять столько набрала? Когда же это успеть? Хорошо, что пятый и шестой классы уже проверены.
Погрустила и принялась за работу.
За четыре года наконец к этому привыкла. А поначалу-то – страшно вспомнить!
Она пришла тогда к директору школы, перед самым первым сентября, и спросила, не требуется ли библиотекарь, прибавив, что сын ее идет в первый класс.
Библиотекарь школе не требовался, зато требовался учитель-словесник. Да еще и как! Учителей не хватало для целой параллели 5-х классов. Измученные нищенской зарплатой и тяжелой работой учителя всех предметов бежали из школы куда угодно, хоть грузчиками, хоть посудомойками в ресторанах.
– Галина Анатольевна, что вас смущает? У вас же гуманитарное образование? Ну вот! А у нас в этом году кто только не ведет уроки. В начальной школе три мамы с техническим образованием, даже курсы еще не прошли. Что делать! Соглашайтесь, очень нас выручите. Вот вам программа. Там, в пятых классах, ничего сложного, сами увидите. А для классного руководства вам пятый «В». Пойдемте, посмотрим личные дела.
Галя, следуя за директором, пыталась объяснить, что она не может… не сможет… неспособна…
Директор, высокий бодрый старик в очках, даже не слышал ее лепета.
Дома Коля схватился за голову:
– С ума сошла?! Какой-такой из тебя учитель?! Сейчас же позвони и откажись!
– Они просили выручить… Я обещала, я не могу… – безнадежно вздыхала Галя.
– Опозоришься! Ты же забыла всю свою науку – столько лет прошло! И как ты говорить с ними будешь? Тебе же двух слов не связать! Они и не услышат твое мышиное сопрано!
Галя только печально улыбалась в ответ.
– Ну все понятно! – бушевал Коля. – Дома тебе надоело, на приключения потянуло! Ну проветрись! Через месяц они тебя сами уволят!
Все это было очень обидно слышать, но Галя не разрешила себе обижаться.
Коля очень изменился в последнее время – вдруг вспомнил о ней, живущей с ним под одной крышей и спящей в одной постели. Стал заглядывать в глаза и улыбаться.
Как-то так совпало это с потерей начальнической должности! Неужели поэтому? Или что-то еще?.. Но думать об этом не надо. Никому не надо…
И сейчас он не хотел ее обижать. Он просто за нее волновался. А обидно – это у него по привычке получилось.
И он не подвел ее. Он очень заботился и оберегал ее в первые месяцы ее школьной авантюры.
Теперь, спустя четыре года, та первая четверть в школе казалась Гале затяжным обмороком.
Галя хорошо запомнила первое сентября. Четыре урока. На каждом по три с лишком десятка незнакомых ребячьих лиц, глаза, устремленные на нее, отчего хотелось спрятаться под учительский стол. И собственный дрожащий голос.
Запомнила второе сентября, потому что забыла ключи от класса и конспекты уроков. Бросилась бежать домой, благо недалеко, потом опять в школу. Чуть не опоздала!
Помнит, как в первый раз села проверять тетради, умиляясь, что видит плоды своих трудов в тонких тетрадках в линеечку. Мечтала поставить много-много пятерок, чтобы ученики поняли, как легко и приятно у нее учиться. Но так ни одной пятерки поставить и не смогла.
А потом в памяти только тяжелая пустота с вечным гамом, воплями и лошадиным топотом. И потоками мата со всех сторон. Галя за всю жизнь не слышала столько матерщины, сколько за эти первые школьные месяцы.
Каникул Галя почти не заметила, только выспалась чуток и начала приходить в себя.
После каникул вошла в класс со спокойным безразличием каторжанина.
Она привыкла, что голос ее в классе не слышен, как бы ни старалась она кричать. Она привыкла к тому, что ее ученики способны затеять на уроке игру в пятнашки или концерт с песнями, плясками, хрюканьем и мяуканьем. Ее только несказанно удивляло, что кто-то из учеников умудряется в такой обстановке работать, прилежно писать и сдавать на проверку тетради с ужасающим количеством ошибок.
– Галина Анатольевна, ничего не слышно, подойдите к нам! – кричали с задних парт. Галя шла к ним, но теперь стонали передние парты:
– Куда же вы, Галина Анатольевна? Не уходите от нас, мы не услышим!
Так и бегала Галя рысцой по классу, чтобы дать возможность работать тем, кто хотел этого.
Галя привыкла к оглушительному стыду, когда на шум приходили учителя из соседних классов и даже с других этажей.
– Что здесь происходит? – удивленно смотрели они на Галю. Затем, грозно сдвинув брови, рявкали на класс звучными голосами, и мгновенно наступала тишина. Минуты три Галя слышала свой голос, потом все начиналось снова.
Далеко за полночь отрывалась она от тетрадей. Поднимала привычно глаза к иконе и чувствовала, что нет даже сил припоминать слова молитв. Она только жалобно смотрела на лики и повторяла про себя: «Гибну, спаси, дай сил…»
И вдруг однажды, в декабре, она очнулась от шока.
Начались морозы. В классе стало холодно. На переменах Галя бегала по классу, отгоняя ребят от окошек, но им очень хотелось впустить в едва согревшийся дыханиями класс облака морозного пара.
И на следующий день Галя проснулась без голоса, только сипела чуть слышно.
Температуры не было, и, обреченно махнув на себя рукой, Галя пошла на урок. Какая разница, если ее все равно не слышат!
Встала перед галдящим классом, хлопнула ладонью по столу и прохрипела:
– Слышите, какой голос? Простудили вы меня вчера!
И вдруг ее услышали, взглянули с любопытством и притихли.
Впервые на уроках была тишина – у всех трех классов. Галя хрипела – и ее слышали. Работяги писали, лентяи довольно тихо шептались или играли в морской бой. Если кто-нибудь из них, позабывшись, повышал голос, на него дружно шикали или просто хлопали по затылку.
На четвертый день голос вернулся. Галя впервые ощутила его непривычную силу и новый, невесть откуда взявшийся тембр.
И все обрадовались:
– А вы уже поправились!
– У вас голос стал хороший!
А тихая Олечка в очках сказала с первой парты:
– А я за вас все дни молилась.
И никто не засмеялся и даже не удивился.
– Вот потому я и поправилась, – кивнула ей Галя. – Спасибо тебе большое.
В этот день она прикрикнула на бешеный пятый «Б», и они удивленно присмирели.
В этот день она осторожно, чтобы не помять, взяла за шиворот мерзкого, наглого второгодника из пятого «А», развлекавшего класс рвотными звуками, и повела к дверям, приговаривая:
– Сейчас, солнышко, к врачу сходим. Он тебе большо-ой укол сделает – угадай, куда! – и все пройдет.
Класс веселился, Витька-второгодник, послушно семеня ногами, продолжал имитировать нестерпимую тошноту. Но, когда Галя вывела его в коридор, заволновался:
– А куда вы меня, а?
– В медкабинет, – сердечно ответила Галя, – уж очень ты мне мешаешь. Пусть приходят родители и везут тебя в больницу.
Витька рванулся:
– Не надо!..
– Не дергайся, воротник оторвется, – ласково успокаивала Галя.
– Не надо! Не надо! – он схватил ее за руки и жалобно заглянул в лицо. – Не надо звонить – меня отец убьет!
Лицо его задрожало, и глаза, к Галиному смущению, набухли слезами.
– Он меня, знаете, как бьет? Что под руками, тем и бьет: сковородками, стульями… Молотком однажды стукнул, только по голове не попал – я увернулся… Не звоните!.. Я не буду!..
– Ладно, – тихо сказала Галя. – Иди умойся и приходи на урок.
Класс тем временем веселился, скакал и пел хором: «Сим-сим, откройся, сим-сим, отдайся!..» Галя вошла, и все радостно закричали:
– А где Витька? Ему укол делают?
– Делают, – кивнула Галя. – Продолжаем урок.
Когда вошел Витька, болельщики поинтересовались:
– Как укольчик?
Витька в ответ старательно морщился и потирал зад. Хохотали все радостно, но Галин голос все же услышали:
– Вот видишь, укол сделали – и все прошло.
На уроках Гале думать обо всем этом было некогда. Но по дороге домой она вдруг ощутила внутри себя радостно поющую струну. Эта веселая песенка будоражила ее так, что хотелось смеяться и прыгать на одной ножке до самого дома.
С этой песенкой внутри зашла она к Люсе за Сашей. Люся теперь забирала из школы обоих первоклассников, Тимошку и Сашу, и вела к себе домой до Галиного прихода. А дома, конечно, кормила.
Гале было очень неудобно. Русаковы жили впроголодь. Галя с получки покупала куриные окорочка, мороженую рыбу, сгущенное молоко и совала Люсе, краснея и сочиняя бездарную сказку о горах мяса и штабелях рыбы, которые не помещаются у них в холодильнике. Люся с улыбкой слушала этот бред и жалостливо успокаивала:
– Ну ничего, ничего, спасибо, роднуля!
Они давно уже породнились. Люся крестила Сашу, Галя крестила Алешку.
Коля к их дружбе долгое время относился очень сдержанно. Не любил он непонятных явлений. А многодетная семья, рожающая в период экономического кризиса четвертого, пятого, а потом и шестого ребенка, – это необъяснимо.
Но потом, когда Коля стал на некоторое время начальником, у него появилась мечта купить машину. Что-нибудь дешевенькое, старенькое. Он стал консультироваться по этому поводу с Люсиным мужем, Валерой, заводил его домой, усаживал на кухне, и за стаканчиком хорошего пивка они засиживались до глубокой ночи. И вроде наконец друг друга поняли и оценили.
Валера, как оказалось, окончил тот же институт, что и Коля, только двумя годами раньше и вечернее отделение. Работал сначала по специальности, но, когда после Павла родилась Анюта, ушел в таксисты. Надо было кормить детей, которые все рождались и рождались.
О проекте
О подписке