4

Цирк – это яркое, праздничное воспоминание детства: заехавший в замок бродячий фургон, расписанный радужными полосами и влекомый веселыми лошадками, головы которых украшены алыми султанами из перьев.

Цирк – это сказочной красоты девочка-наррабанка, чуть постарше тебя, в малиновых шароварах и золотой кофточке, которая бесстрашно идет по канату, протянутому от крыши амбара к крыше конюшни, бьет в бубен и приплясывает.

Цирк – это две неимоверно умные собаки, одна в розовом платьице, другая в черном плаще, танцующие на задних лапках уморительные танцы.

Цирк – это акробат в желто-зеленом трико, завязывающий свое тело в немыслимые узлы… ах, тебе бы научиться так, вот бы иззавидовались деревенские мальчишки, лучше тебя умеющие нырять!

Цирк – это «человек-пес» с пришитым к штанам хвостом, в шапочке с длинными меховыми ушами – как славно он лает, как ловко вертит хвостом, как смешно обнюхивает зрителей!

На циркачей надо смотреть в детстве – тогда в памяти останется вспышка радости, и смеха, и восторженной зависти. И уверенность в том, что, когда подрастешь, непременно сбежишь с бродячим фургоном. Будешь так же ловко жонглировать ножами, как вон тот верткий парень в красных сапогах, женишься на красавице-наррабанке, что умеет плясать на канате, и никогда-никогда, никому-никому не признаешься, что ты – Сын Клана…

Вот таким и надо оставить это великолепное воспоминание. Не следует глядеть на бродячий цирк взрослыми глазами.

Потому что взрослыми глазами ты увидишь обшарпанный, расхлябанный фургон. И пусть он расписан сказочными огненными птицами – увы, под снегом и дождями этот птичник изрядно полинял. А на крыле одной из алых красавиц нацарапано непристойное ругательство – памятка от разочарованного зрителя.

Не надо, Ларш, не вспоминай цирк твоего детства, не сравнивай его с убогим балаганом, что остановился возле пустующих конюшен. Иначе завертится в голове вопрос: а не тот ли это самый цирк? Подумаешь, фургон иначе раскрашен! Да за столько лет его не раз перекрасили!

Вот эта худая, смуглая, похожая на галку женщина с нездоровым блеском глаз, которая держит на руках малыша, – не она ли красавица-наррабанка, принцесса твоих юных грез? Вот этот лысоватый коротыш, что угодливо вертится вокруг тебя, – не это ли остроумный, ловкий и веселый «человек-пес»?

Кто знает?..

Но даже если это не они – все равно: такую грусть наводит выставленный напоказ неуютный кочевой быт, эти тряпки, развешанные для просушки на протянутой от фургона к фургону веревке, эти тощие псы, обнюхивающие твои сапоги (какие трюки будут выделывать собачки во время представления?), эти запахи жареной рыбы, пота и грима…

Хочется уйти, но уйти нельзя: ты тут не из любопытства, а по делу.

– Я уже расспросил горожан по соседству. – Стражник старался держаться солидно и важно, но с непривычки у него это не очень получалось. – Никто на вас не жалуется. Ничей покой вы пока не нарушили.

Ларш не стал уточнять, что, спеша взглянуть на цирк, он расспросил только метельщика, подметавшего Галечную площадь. Да и какие «горожане по соседству», если два ближайших к старым конюшням дома – нежилые, заколоченные. А с другой стороны – вообще обрыв к морю.

«Человек-пес» подобострастно закивал. Тощая женщина выдавила льстивую улыбку:

– Ах, господин стражник, ну, какое от нас беспокойство?

Ларш соображал, что бы сказать поумнее. Он не представлял себе, как нужно проверять, не нарушают ли циркачи аршмирские порядки. Юноша уже осмотрел фургоны, не углядел ничего подозрительного и зловредного. (Еще бы ему знать, как оно выглядит, подозрительное и зловредное!) В фургонах было скучно и пусто: почти все артисты, зная, что в ближайшее время работать не придется, рассыпались по ближайшим кабакам.

Но что же все-таки им сказать, чтобы произвести впечатление матерого «краба»?

Ах да, пожары…

– Когда готовите, где огонь разводите? – В голосе молодого стражника звенела неусыпная и ярая бдительность.

«Человек-пес» и смуглая женщина охотно показали ему кострище, аккуратно обложенное камнями.

– Как видишь, господин, Аршмир не спалим! – улыбался до ушей «человек-пес».

– Вроде всё в порядке, – неуверенно промямлил Ларш.

Почему ему кажутся такими натянутыми, фальшивыми их улыбки?

– Ах да! – спохватился стражник. – Я ж еще на конюшне не был! – Он кивнул в сторону длинного, слишком высокого для конюшни бревенчатого здания.

– А там у нас лошадки! – тут же отозвалась чернявая женщина. – Лошадки наши там, добрый господин!

– По-твоему, дура, господин лошадей не видел? – хмыкнул циркач. – А вот у нас в клетке детеныш дракона сидит. Самый настоящий.

– Драконенка ты мне уже показывал, – кивнул стражник.

Ларш и в самом деле успел заглянуть в полутьму одного из фургонов и поглазеть на неподвижно лежащее в дальнем углу, за толстыми железными прутьями, что-то темное, свернувшееся калачиком.

«Человек-пес» правильно истолковал недовольную нотку в голосе стражника.

– Да что господин разглядел-то, если эта тварь спит? А вот ежели угодно, я сейчас клетку отомкну и на цепи этого красавчика наружу вытащу!

Идея была заманчивой, но предупредительность циркача вызвала у Ларша подозрения.

– А вот по конюшне пройдусь, тогда…

– Да что там интересного, одни лошадки… – убедительно сказала женщина.

И словно эхом на ее слова, из конюшни послышалось грозное рявканье. Циркачи перестали улыбаться. Зато заухмылялся Ларш.

– Это лошадки голос подают? – ехидно спросил он.

Вот только этого рявканья не хватало Сыну Клана, чтобы воспоминания детства стали совсем яркими и четкими.

Сколько радости доставил ему в детстве Лиходей – бурый медведь, которого медвежонком добыл на охоте дядя Ульфанш. Лесной зверь рос на заднем дворе, время от времени срываясь с цепи и отправляясь на поиски приключений: давил кур, пугал встречный люд, однажды задрал козу. Поначалу дело кончалось поимкой беглеца и водворением его на цепь, но в один далеко не прекрасный день медведь крепко помял стражника. Зверюгу пришлось убить…

Ларш обожал Лиходея, подолгу торчал на заднем дворе, таскал косматому другу лакомые кусочки (особенно тот любил лепешки с медом и лук). Гибель зверя была горем для мальчугана.

Но сейчас цепочка мыслей «цирк-медведь» вытащила из вороха воспоминаний не полное слез прощание с убитым другом, а более приятную сцену.

После выступления циркачей маленький Ларш, переполненный восторгом и горящий желанием тоже показать необыкновенным гостям что-нибудь удивительное, поймал за рукав первого попавшегося артиста (им оказался жонглер в красных сапогах) и потащил за собой на задний двор. Жонглер по достоинству оценил показанное ему сокровище и только посоветовал молодому господину не подходить к этому красавцу близко и не кормить с руки. Зверь, он зверь и есть…

Ларш согнал невольную улыбку и строго спросил:

– Что ж вы медведя-то – вместе с лошадьми?

– А куда его еще? – удивилась женщина. – Мы его в пустое стойло, на цепь… крюк там в стене хороший, крепкий, вот мы цепь – за крюк…

– Лошадей бы пожалели! Каково им, если рядом зверюга рычит?

– Так это ж наши кони, цирковые! – повеселел «человек-пес». – Они старого хрыча Вояку в фургоне возят, наслушались, как он ворчит да сердится. А когда в лесу останавливались передохнуть, так лошадям и насмотреться довелось, как Прешдаг, хозяин наш, Вояку прогуляться выводит…

В конюшне снова рявкнул медведь, словно почувствовав, что о нем говорят. Вопреки заверениям циркачей, заржали и забили копытами кони. И в этот шум – Ларш мог поклясться! – вплелся слабый детский вскрик.

Не теряя ни минуты, юноша распахнул дверь.

В конюшню хлынул яркий дневной свет.

Длинный ряд стойл, широкий проход между ними. Пол густо усыпан соломой.

А в дальнем конце прохода, возле бревна, подпиравшего крышу, топтался громадный медведь. Черный. Силуранский. Раза в полтора крупнее покойного Лиходея.

Цепь, падая вниз от ошейника, волочилась по соломе. Косматый гигант не обращал на нее внимания.

А наверху, на потолочной балке, в ужасающе ненадежной позе пристроился смуглый мальчуган.

Зверь не обратил внимания ни на скрип двери, ни на свет, ни на людей на пороге. Не сводя маленьких глазок с добычи, хищник поднялся на дыбы. Когти скользнули по бревну, оставляя глубокие затесы.

«Почему он не лезет наверх? – мелькнуло в мозгу потрясенного парня. – Они же умеют… Они же по деревьям…»

Справа завозилось что-то живое. Ларш шарахнулся в сторону – и только сейчас увидел то, что заметил бы сразу, если бы его вниманием не завладел медведь. Вытянувшись вдоль прохода и обняв опрокинутый бочонок, на полу дрых человек. Рядом с ним, прямо на соломе, стояло блюдо с лепешками и разрезанной пополам луковицей.

Больше Ларш ничего не успел увидеть: «человек-пес» оттолкнул его в сторону и захлопнул дверь.

– Ты что, сдурел? – рявкнул на него Ларш не хуже медведя. – Там ребенок! Он же вот-вот свалится!

– Не свалится! – неистово, как молитву, шепнула наррабанка. – Он же наш, цирковой… это мой старшенький… Он не свалится, не свалится…

Ларш понял, почему у нее так лихорадочно блестят глаза.

– Да что ж вы за люди такие… медведь может полезть наверх! Или загрызет вот этого, который у бочонка…

– Это наш хозяин, – угрюмо бросил «человек-пес».

– Ну, вот… убить же зверюгу нужно!

Хоть Ларш и помнил свои слезы над мертвым Лиходеем, слово «убить» он бросил бестрепетно. Ребенок же в беде!

И тут женщина, сунув младенца «человеку-псу», рухнула на землю перед Ларшем, обхватила его колени, припала губами к его сапогам.

– Не надо, добрый господин! – истово выдохнула она. – Умоляю, не надо! Убьешь медведя – нас убьешь! Танцовщица сбежала, «тролль» в наемники подался, драконье отродье жрет больше, чем зарабатывает. Убьешь медведя – труппы не останется, с голоду нам всем подыхать… Нам туда и дорога, а деточек пожалей, господин, у нас же почитай что полтруппы – дети малые…

Юноша в смятении отступил, выдернув сапог из цепких рук наррабанки. Не знал он, как быть, когда перед тобою стоит на коленях женщина. Мало ему медведя на свободе…

– Деточки? Я о твоих деточках и думаю! Там твоего ребенка под крышу загнали, не забыла? – Стражник обернулся к «человеку-псу». – Тогда своих собирайте, что ли… хоть сеть на него… Да что он у вас – такой дикий, что ничьих команд не слушает?

– Он пьян! – горько выкрикнула женщина.

– Кто, укротитель?

– Да медведь же, медведь!

Впрочем, как тут же выяснилось, пьян был и укротитель.

Прешдаг Серый Путь, хозяин цирка, едва приехав в город, занялся любимым делом: принялся наливать брюхо дешевым кунтарским вином, крепким, почти как «водичка из-под кочки», которую мужики гонят из всякой дряни. Оно бы и ничего, труппа привыкла к его запоям, но на этот раз пьянчуга начал чудить. Спустил с цепи медведя Вояку, напоил его вином из бочонка – пусть, мол, и зверушка порадуется! А второму дураку, косматому то есть, вино только дай! Пробовал уже!

Теперь укротитель дрыхнет, а чего ожидать от пьяного медведя – не знает никто…

Закончив свой бессвязный рассказ, оба циркача уставились на стражника с такой отчаянной надеждой, что у того пересохло в горле.

Чего они хотят от Ларша, эти двое? Чтобы он ушел, не поднимая шума? Да он бы с радостью! Но ведь эта дура и этот недоумок не будут ничего делать! Хотят, видите ли, дождаться товарищей по труппе, вместе как-нибудь управятся. Или, дескать, Прешдаг продерет глаза, посадит зверя на цепь…

Конечно, Ларш может уйти. Ничего он не видел, ничего не знает…

Ох, если бы не ребенок! Если бы не маленький паршивец на потолочной балке! Что, если у мелюзги ослабнут лапки – и малец свалится прямо на пьяного медведя?

Резко побледнев, Ларш приоткрыл дверь. Сунувшейся было преградить ему дорогу женщине бросил хмуро:

– Попробую его отвлечь!

– Не ходи, господин, разорвет он тебя!

– Не ходи, – горячо поддержал циркачку «человек-пес». – Себя не жалеешь – нас пожалей. Если наш медведь городского стражника убьет, нам… даже не знаю, что нам всем и будет-то… повезет, если только в рудник на цепь…

Ларш слушал вполслуха. Все его внимание было поглощено маленькой фигуркой под потолком.

– Я осторожно, – сказал он не оборачиваясь. И ступил через порог.

Несколько шагов по соломе, устилающей проход.

Зверь в том конце конюшни повернул громадную башку к вошедшему.

«Я у самого выхода… Я успею удрать…»

Вояка коротко рявкнул, попытался подняться на дыбы, но не удержался, скотина пьяная, в этой грозной позиции, вновь опустился на все четыре лапы.

Стражник сделал еще шаг вперед.

«Это всего лишь Лиходей, – шепнул он себе, – это паршивец Лиходей снова сорвался с цепи и ушел гулять…»

Вдруг вспомнилось, как Лиходей, выбравшись на поиски приключений, вломился в сарай, где хранились овощи, и всласть извалялся на корзинах с луком.

Разом, мгновенно совместились в памяти Ларша две картинки. Лиходей, ошалев от счастья, елозит по груде раздавленных, измочаленных луковиц. И разрезанная пополам луковица, лежащая на блюде возле руки храпящего укротителя.

Медленно, не сводя взгляда с суровой медвежьей морды, Ларш присел, протянул руку – и пальцы точно сомкнулись на половинке луковицы.

Так же медленно стражник выпрямился. Медведь глядел выжидательно.

Ларш заговорил, как говорил когда-то с Лиходеем, ровно и приветливо:

– Хороший зверь, умный зверь… А вот кому я луковицу дам? Вояке луковицу дам! Иди сюда, приятель!

Медведь косолапо шагнул вперед. Ларш с трудом удержался от того, чтобы кинуться к дверям. Шаг назад, только один шаг…

«Это цирковой медведь… он к людям привык…»

Еще шаг от медленно подходящего зверя… еще шаг… не подпускать близко, не то отхватит руку вместе с угощением…

А вслух – негромкие, ласковые слова. А левая рука ведет по доскам, отделяющим стойла от прохода. Вот пальцы нащупали засов…

Ларш дернул деревянную задвижку. Медведь подошел опасно близко.

Задвижка подалась. Левой рукой стражник отворил дощатую низкую дверцу, правой бросил луковицу в пустое стойло:

– Иди, Вояка, бери… хороший зверь, хороший…

Медведь заколебался, подозрительно глядя на чужака, а затем шагнул в стойло за подачкой. Цепь потащилась за ним по соломе.

«Эта хлипкая дверь не удержит его, если начнет буянить, – соображал стражник. – Но хоть задержит, пока мы с мальчишкой убежим…»

Массивная цепь, конец которой тянулся в проход, мешала закрыть дверь. Ларш поднял конец цепи – и заметил, что в одно из бревен-стояков вбит железный крюк. Надежный такой, внушающий доверие. Вот на него бы накинуть цепь… но для этого нужно войти в стойло!

Ларш колебался лишь мгновение. А затем неспешно и уверенно, словно каждый день имел дело с пьяными медведями, вошел в стойло, набросил крайнее звено цепи на крюк и вышел.

Медведь, в двух шагах от которого прошел чужой человек, не обратил на это внимания: он самозабвенно возил мордой по раздавленной луковице.

«Почему он сам не учуял лук? – спросил себя Ларш, запирая стойла на засов. – Вино ему сбило чутье? Или отвлекся на мальчишку?»

Мысль о ребенке заставила поторопиться. Ларш подошел к опорному столбу, поднял руки – и на них молча, понятливо и бесстрашно спрыгнул маленький циркач. В этот миг замурзанный смуглый бродяжка был дорог Сыну Клана, как младший брат.

Ларш спустил ребенка на пол, легонько шлепнул пониже спины:

– Беги к матери!

Тот без единого словечка припустил по проходу к дверям – только босые пятки замелькали.

Стражник двинулся следом. Мимоходом бросил взгляд в стойло и с облегчением вздохнул: хмель взял свое. Вояка спал, уткнувшись мордой в солому.

Сына Клана уколола жадная, горячая мысль: «Не Дар ли во мне проснулся? Ведь кто-то из Первых Магов умел усмирять диких зверей… а за века кровь Кланов так смешалась…»

Но будить медведя и проверять, не проснулся ли Дар, юноше как-то не хотелось.

Оторвав умиленный взгляд от стойла с дрыхнущим чудовищем, Ларш обернулся к дверям и увидел: кое-что изменилось.

Хозяин цирка, на которого стражник до сих пор и внимания не обращал, уже не валялся в обнимку с бочонком, а стоял на ногах. И стоял довольно твердо.

Плоскомордый укротитель ростом и весом едва ли уступал своему зверю. Его хмурый взор живо напомнил Ларшу взгляд медведя.

– Это кто моего Вояку вздумал трогать? – враждебно поинтересовался Прешдаг. Пьяница мазнул глазами сверху вниз по гостю, зацепился взглядом за черно-синюю перевязь. – А-а, «краб»! А ну, пошел вон от зверя!

Рука Ларша дернулась было к эфесу меча, но замерла. Не для того Ларш спас мальчугана, чтобы тут же оставить его сиротой.

А громадина-циркач, не подозревая о милосердных мыслях стражника, изверг из себя рычание:

– Порву… башку с плеч снесу!

За плечами у пьяницы возникли двое.

– В тюрьму захотел? – охнул «человек-пес». – Со стражей связался?!

– Пойдем отсюда, дорогой, – поддержала циркачка-наррабанка. – Я тебя до постели доведу, покормлю, приласкаю…

Ни резонных доводов, ни ласковых слов укротитель слушать не желал. Обернувшись к циркачам, он отшвырнул от себя женщину, цеплявшуюся за его плечо, и врезал «человеку-псу» – коротко, но с такой силой, что беднягу унесло за порог. Это произошло так быстро, что стражник не успел вмешаться.

Затем плоскомордый Прешдаг вспомнил о незваном госте. Тяжело ступая огромными ступнями по разбросанной по полу соломе, он двинулся к Ларшу.