Проехав очередной раз по всем аллеям парка вместе с полицией, Паролизи пришел в дом к тестю. Все уже давно встали. Барбара сразу бросилась ему навстречу и вытянула ручки:
– Папа, папа! – Паролизи поднял и прижал к себе малышку.
– Ну что? Что?!
Тут же вышли в коридор Лиза и Винченцио.
Они знали, что Меланья еще не нашлась, но все равно с надеждой смотрели на Паролизи.
– Рано утром объехал с полицией весь парк, но ничего. Еще раз прошли по нашему маршруту, полазили по кустам, пару оврагов оглядели, вот так… – Майор затих.
Лиза все не могла подобрать определение облику Паролизи и впечатлению, которое он теперь производил. Еще вчера она все присматривалась к зятю и все не могла поймать это новое, неуловимое в его внешности. Но сегодня, когда он тихо добавил «вот так» и провел рукой по лбу, как будто что-то было в его голове, что не давало ему покоя, она поняла: он что-то знает и не хочет говорить.
– И что же делать, сынок? – глухим голосом спросил Винченцио.
И этот голос, и то, что он назвал Паоло «сынок», чего никогда прежде не делал, и сам Паролизи, прижимавший дочку к груди со страдальческим выражением лица, – все это дало толчок мыслям Лизы и сложилось в уверенность, что случилось что-то непоправимое.
– Ма-ма, – вдруг внятно произнесла Барбара и потянулась к фотографии на комоде. На ней Меланья и Паоло, счастливые и загорелые, обнявшись, стояли у старинных ворот Порта ди Меццо.
Это было сразу после свадьбы, когда они поехали отдыхать на Сицилию, где когда-то познакомились. И в один из дней он повез ее показать Таормину. Они поднялись в старую часть города, на улицу Корсо Умберто, и вышли на главную площадь, где играл уличный оркестр и художники рисовали портреты и продавали пейзажи.
– Давай закажем рисунок!
Он остановился около смешных шаржей. Художник набрасывал лицо сидящей перед ним девушки, превратив его в мышиное, но сохранив удивительное сходство с оригиналом.
– Смотри, как здорово! Давай и мы…
– Паоло, ну к чему это безобразие?! – Она не дала ему закончить. – Если уж писать портрет, то красивый.
– Красивый не интересно. Посмотри, как он ухватил суть!
Мышь под рукой художника заулыбалась и стала еще больше похожа на смеющуюся девушку.
– Ну почему тебя на какие-то извращения тянет! – И она надулась.
«Наверное, боится, что он ее курицей нарисует», – беззлобно подумал Паролизи.
Это была их первая размолвка.
Он крепко обнял ее и тут же, на площади, поцеловал в губы.
Они гуляли по старинным улочкам, рассматривали витрины антикварных магазинов, больше напоминавших музеи; заглядывали в шикарные бары, которых было полно в Таормине; и даже познакомились с милой пожилой парой, что жила здесь же и буквально засыпала их рассказами о каждом доме и переулке, которые они проходили.
Но Паролизи было не до развалин, оставленных греками и древними римлянами: ему стало мало короткого поцелуя на площади. Длинные волосы Меланьи, развевающиеся на легком ветру, то и дело касались его лица; верхняя пуговица ее белой блузки еле держалась на последней нитке и натягивалась от каждого вздоха, грозя оторваться и открыть мягкую ложбинку, чем вводила Паролизи в дрожь нетерпения. А изумительные ноги, открытые короткой юбкой, которую он еле уговорил ее надеть, – возбуждали так, что у него заложило уши, и он перестал слышать, о чем говорят их новые знакомые.
Страсть затопила его, он был готов взять жену прямо здесь. Краснея и злясь, Паоло топтался рядом и наблюдал, как двигается Меланья, красиво переставляя длинные ноги с узкими щиколотками и то и дело откидывая блестящие волосы, брошенные на глаза теплыми порывами ветра. Ничего не подозревая, она продолжала расспрашивать пожилую пару о достопримечательностях города, когда они решили зайти в бар одной из центральных гостиниц Таормины.
«Вот здесь я и сниму номер и сделаю это сейчас же! И как можно совершенно не ощущать страстного желания мужа, находящегося рядом», – подумал истерзанный вожделением Паролизи.
Поначалу ему даже нравилась эта своеобразная холодность, он совсем не считал ее за равнодушие. И то, что Меланья не загоралась сразу, и то, что ему нужно было здорово растеребить жену, чтобы она сообразила, чего он хочет, и начала отвечать ему, – все это, как ни странно, приводило Паролизи в восторг. Но постепенно за ее нечуткостью он стал подозревать пустоту чувств и полное безразличие, что стало здорово раздражать его.
Эта гостиница была не из тех, где можно заказать номер на час или два, но остановить Паролизи было невозможно. Он порывисто положил документ на лаковую поверхность деревянной стойки ресепшн, снял номер на целый день и взял ключи. Подойдя к столику, где Меланья беспечно болтала с новыми знакомыми, он крепко взял ее за локоть и мягко вытащил из-за стола.
– Извините, нам надо идти. – И под изумленными взглядами присутствующих повел ее к лифту.
Только теперь, посмотрев Паоло в глаза и увидев ключи у него в руке, Меланья начала о чем-то догадываться и улыбнулась бесстрастно, подчиняясь его воле.
Он всегда был очень мягок с женщинами, ухаживал как настоящий неаполитанец: с серенадами и охапками цветов, придумывал и совсем необычные сюрпризы, которые так им нравились. И только в интимной близости в нем просыпалось сильное и грубое животное. Но, к удивлению самого Паролизи, их совсем не пугало это превращение из ласкового и нежного в рычащего и необузданного. Скорее, наоборот, каждая из них считала, что исключительно она вызывала у него такой всплеск эмоций и такой взрыв страсти, и эта уверенность делала их в любви еще смелее и прекраснее.
И только Меланья, его жена, не становилась ни смелее, ни прекраснее. Сначала ослепленный всепоглощающей страстью Паролизи не замечал ее отсутствующей реакции, но со временем он с грустью признал, что Меланье далеко до настоящих чувственных южных итальянок, до лживых даже в постели, но таких горячих румынок, до скромных афганок, под чадрами которых скрывалась такая яростная жажда любви, что от нее шалел даже видавший виды Паролизи.
Уже в первый год их совместной жизни Паоло понял, что в этом восхитительном теле, в этом воплощении красоты средиземноморской женщины, скрывается обыкновенная клуша-домохозяйка, прекрасная кухарка и мать, но никак не любовница.
Тогда в гостинице он занимался любовью неистово и отчаянно и все пытался растормошить ее. Он еще обнимал Меланью, прерывисто дыша в теплое плечо, и кровь, еще не успокоившись окончательно, толчками ходила в виске, как вдруг она, потянувшись, сказала:
– А у нас сыр остался дома в холодильнике, забыла я его маме перед отъездом отдать. Как думаешь, испортится?
А еще считается, что женщины долго отходят после любви! И, взглянув на Меланью, он с ужасом понял, что все то время, пока он бешено рычал и терзал ее восхитительную плоть, она думала об этом сыре, который забыла в холодильнике перед отъездом.
– Давайте перекусим. – Лиза стала накрывать на стол.
Для обеда было еще совсем рано, но сегодня все поднялись ни свет ни заря, да и надо было чем-то заняться. Состояние ожидания, в котором они все находились, становилось невыносимым.
Расставляя тарелки, она все поглядывала на телефон и вздрогнула, чуть было не промахнувшись мимо стола, когда раздалась трель мобильника Паролизи.
Прежде чем ответить, Паролизи посмотрел на экран: номер определился, но был неизвестен. Он держал трубку в руке, но как будто раздумывал, нажимать ли кнопку приема.
Все застыли в тревоге, глядя на Паролизи, и даже маленькая Барбара перестала тискать плюшевого зайца, уставившись на папу.
– Да, я слушаю!
Лиза никогда не видела, чтобы человек мог так стремительно побледнеть и измениться в лице.
– Еду! – Пошатнувшись, он схватился за спинку стула. – У старого бара полиция обнаружила тело женщины, – тихо произнес Паролизи.
Они летели на двух машинах по центральной улице Череновы, и в Лоле снова проснулся дух охотницы, который так давно не посещал ее, – он превращал журналистку в настоящую «бестию». Она всегда сочувствовала жертвам и не переставала поражаться человеческой гнусности, но, когда начиналось расследование нового дела, и события развивались с такой молниеносной быстротой, что за ними почти невозможно было уследить, а прилив энергии и необыкновенного возбуждения доходил до высшей точки накала, она забывала обо всем на свете, кроме своей работы. Это было одно из любимых ее состояний: нервы как будто оголялись, чувства достигали предела, а интуиция и фантазия несли ее к разгадке страшных преступлений.
Они подъезжали к парку, и Стефано снизил скорость.
– Заезжай, заезжай, – повторяла Лола, как будто он мог ее слышать во впереди идущей машине, – в крайнем случае штраф заплатим. Да и не до штрафов сейчас череновской полиции.
Стефано медленно вкатился на аллею. Почти касаясь бампера его автомобиля, Лола следовала за ним. Они проехали киоск, в котором сидел Джузеппе, и журналистка махнула ему рукой в знак приветствия, обогнули бар и углубились в лес. Асфальт закончился, и за поворотом показалась желтая лента, преграждавшая дорогу, и полицейский, маячивший рядом.
– Ну все, приехали! – Она вышла из машины и стала осматриваться.
К ней подбежали Дана и Стефано.
– Что будем делать? Отсюда вообще ничего не видно. – Стефано вопросительно посмотрел на Дану, так как она знала эти места лучше всех. – Где заброшенный бар-то находится? Можно к нему в обход подобраться? Пока я вижу, что полиция только дорогу перегородила.
– Давай попробуем. – И Дана на глазах у удивленного полицейского нырнула в кусты, растущие сплошняком справа от дороги.
Лола и Стефано, треща ветками, ломанулись за ней и чуть было не выскочили на тропинку перед небольшим строением, оказавшимся прямо напротив. Вокруг него уже толпилась полиция. Остановившись в последний момент, они притаились. Тонкие ветки тыкались во все части тела, щекотали уши и нос. Бар был забит досками, имел запустелый вид и также был окружен желтой лентой. Около бара, что-то негромко обсуждая, стояла группа полицейских, еще одна группа сотрудников в белых комбинезонах была частично закрыта зданием, и журналистам пришлось продвинуться дальше вправо, чтобы получить нужный обзор.
Они видели, как белые фигуры, нагнувшись над чем-то, лежащим на земле, сосредоточенно возились с какими-то пакетиками, брали пинцетом пробы земли и растений; двое сидели на корточках, и со спины невозможно было разобрать их действия; тут же осторожно передвигался в бахилах фотограф, быстро щелкая фотоаппаратом.
– Быстро сориентировались, ничего не скажешь, – негромко проговорил Стефано, открывая объектив камеры.
– А вот теперь всем замереть и ни звука, мы же рядом совсем, – тихо скомандовала Лола.
– Да, не хотелось бы нарваться на скандал с полицией, – прошептала Дана, у которой в этом участке было много знакомых.
– Значит, все-таки это она, Меланья, – произнес Стефано, закончив съемку.
– Уверен?
– В объектив увидел черные волосы и джинсовую куртку. – Он повернулся к Лоле. – Помнишь, киоскер говорил, что Меланья была одета в джинсовую куртку?
– Помню. Правда, он не был уверен, что это она.
– Ты все-таки думаешь, это кто-то другой?
– К сожалению, нет. Только пока опознание не произойдет, мы не можем этого утверждать. Я поеду, пожалуй, на студию, а то и правда опоздаю. Тем более что такой поворот событий – нового материала прибавится. – Лола была уверена, что на Дану и Стефано можно положиться. – Я к машине, да и вам стоит передислоцироваться потихоньку, пока вас полиция не обнаружила.
– Успеем еще, уж больно обзор хороший, – не согласился Стефано.
– Жду отчет с места событий, и помните, что у вас не так уж много времени до начала программы. Чао!
Лола аккуратно раздвинула ветки и, стараясь не шуметь, вылезла по другую сторону кустов. Отряхиваясь и снимая колючки со свитера, она заметила, что выезд ей преградил черный «БМВ» с затемненными стеклами.
Только этого еще не хватало! Первым желанием было броситься к черной машине и поколотить по капоту, чтобы заорала сирена, но дверь «БМВ» бесшумно открылась, и оттуда показался высокий мужчина.
О проекте
О подписке