Медведка

Ползу я как-то вдоль грядки – на медведок охочусь. Повадились они у моих сливатусов корни обгрызать. Метода у меня простая – в ямки я кладу отравленной картошки. Эти гады вгрызаются – и брык кверху лапками. Но сразу не умирают – мучаются. Приходится их мотыжкой добивать.

В этот раз как-то много медведок повылезало. Весна, голодно им. Я и их понять могу. Но у меня контракт – из моих слив в будущем лекарство от бесплодия делают. Маруська моя уже подписалась на экспериментальное тестирование. Бзик у нее на детях. «У тебя, – говорит, – есть дите единокровное, хоть чуждой инопланетной девицей рожденное, а у меня никого нет!» – И в слезы. Так жалобно сморкается, мне все-все для нее сделать хочется! Даже соседского макака ей на время подсунуть, чтобы нянчила.

Вспомнил про Маруську, аж в груди потеплело. Сунул руку в очередную ямку, а там динозаврик этот – медведка перевернутая еще трепыхается. Клешни свои растопырила, а бусинки глаз грустные-прегрустные. Не поднялась у меня на нее мотыга. Обхватил я ее двумя пальцами за талию, или что у них там, и решил в портал закинуть. Дал ей, так сказать, шанс начать новую жизнь с нуля.

Чувствую, потянуло на меня сквознячком из портала. Пора сматываться. Я уже и без дозиметра стал ощущать: если у меня нёбо покалывает – худо дело. Надо нам с Маруськой в бункер ховаться.

В этот раз недолго мы в бункере сидели – приснилось Маруське нашествие космической саранчи на наши сливатусы. Высмеял я ее, а она и обиделась. А я больше всего терпеть не могу, когда она из гурии в фурию превращается и посуду бить начинает. После разбитой кактусовочки выскочил я из бункера, огляделся. Сливатусы на месте – уже бутоны между колючек повылезали. Скоро зацветут, мои милые! Радостно, да тревожно – больно быстро. Решил я с дозиметром к порталу смотаться.

Предчувствия меня не обманули – еще на подходе нёбо защипало, а потом и приборчик запищал. Пришлось мне с Маруськой помириться. Единственным любимым ее способом. Вышли мы через сутки на поверхность, помятые, но довольные. Ни искажений, ни радиации – как не бывало. Маруська сразу прополкой занялась, а я решил доброе для всей деревни дело сделать – повесить у портала сигнальный флаг. Красный цвет – не подходи, опасно! Жёлтый – внимание, ну а зеленый – проход открыт.

Только я в стороне от берез шест с карабином укрепил, Мироныч заявился.

– Чушь это все, – говорит. – Я и без твоих флагов радиацию ощущаю. Если в носу свербит – значит быстро проскочить еще можно. А вот когда пятки чешутся – меня в портал и кривой шваброй не заманишь.

Шваброй у них в просторечии двигатель искривленного пространства называется. Сталкерам, конечно, мои флаги без надобности, а вот бабам, которые в портал за товаром мотаются, пригодятся.

– Ты, это, Мироныч, за всех-то не говори. Не у всех в пятки детекторы встроены. Моя Маруська, например, пока светиться на начнет, ничего не заметит. А ей еще детей рожать!

– Дети – это завсегда хорошо. Особенно, такие вежливые и хвостатые, как у твоих соседей.

Только по ухмыляющейся роже Мироныча врезать хотел, а он вдруг замер и глаза выпучил:

– Во, сыночек пожаловал…

Обернулся я на треск, а из-за валуна у портала чудовище лезет. Дернулся бежать, а зараза Мироныч свалился мне мешком под ноги, я через него и грохнулся. Да виском об пятку его чугунную. Чувствую, меня по щеке что-то щекочет. Открываю глаза – а там медведка надо мной нависла, как собака бронированная, и усиком меня щупает. «Ну, – думаю, – конец мне пришел». Закрыл глаза и мертвым прикинулся. Авось пронесет.

Не пронесло. Видимо, задремал я на теплой земле. Очнулся, навозом несет – похоже моя Маруська крепко за сливатусы взялась. Пошарил рукой. Мироныча подо мной нет. А рядом кто-то скребется. Глянул – вот же ж наваждение. Мало мне было своих медведок, так еще и эта бронированная скотина землю роет. Уже по пояс в землю вкопалась и усиками на брюшке с довольным видом помахивает. Не дай бог моя Маруська такого красавца увидит – звуковой волной всю Марсиановку снесет.

Вдруг из-за валуна дуло высовывается, а за ним лысина Мироныча сверкает. Щурит он один глаз и на сторону кивает, мол, отойди, щас стрелять буду! Перевел я взгляд от дула на задорно подрагивающее брюшко размером с ведро и затосковал. Нехорошо это – в спину стрелять. Подло. К нам, может, неизвестный науке вид пришел, а мы его так… Вздохнул я и на шаг сдвинулся. Задергался Мироныч – медведку я ему закрыл. Рожи страшные корчит, шипит. А я голову отвернул и среди сливатусов округлыми частями моей благоверной любуюсь. Очень ей прополка к лицу идет.

У Мироныча первого нервы сдали – пальнул он в небо. Была бы ночь – такой звездопад бы устроил, а так даже в воробья не попал. Выскочила медведка из ямы и деру. Никогда не видел, чтобы насекомые со скоростью света перемещались. Вот явно – чудо природы. А сталкер этот возомнил себя охотником и еще пару раз ей вслед пальнул. Всю деревню переполошил. Соседи едва своего макака с фонарного столба сняли. Маруська, как узнала, удивительную жестокость проявила.

– Как же тебя, Мироныч, с твоим косоглазием еще в сталкерах держат?! С двух метров в чудовище попасть не можешь!

– Я-то могу… Только сможешь ли ты потом с этим чудовищем детей растить? Вот это вопрос!

Замахнулась на него Маруська чем попало. И чуть лысину тяпочкой не попортила. Только пятки его чугунные засверкали.

– Что же ты, Маруся, понапрасну человека обидела. Мироныч и так из-за своего косоглазия переживает, а ты шпыняешь…

– Не могу я больше! – И к груди мне прильнула. – Сил моих больше нету! Когда же ты сливовочку мне доставишь?

– Потерпи, – говорю, – маленечко. Снадобье, оно в полнолуние созревает. Потом еще пять дней отстояться должно, а там я за ним и отправлюсь. Мне так в будущем объяснили.

– Шарлатаны они какие-то. Полнолуние им подавай, еще бы метеоритный дождь дожидались. Мне копы, которые у нас обедают, рассказывали, что у них там сплошные нанотехнологии. – Маруська совсем разошлась, тяпочку на плечо закинула и серьгами затрясла, мол, и не говори мне ничего, а то у меня все нанорубины из ушей посыпятся.

Махнул я рукой и к сараю пошел, а Маруська опять в борозде примостилась, только корма белеет да сорняки во все стороны летят – вылитый пароход под всеми парами. А у меня от переживаний зверский аппетит разыгрался. «Ну, – думаю, – тяпну кактусовочки из своих запасов, а потом можно и обедать идти».

Подхожу к сараю – что такое? Дверь чуть приоткрыта и навозцем попахивает. Подозрительно мне это показалось. Никогда я дверь открытой не оставлял. Запасы там у меня всякие, чего людей соблазнять? У Мироныча от одного запаха моей кактусовочки руки трястись начинают, а косой глаз за спину заглядывает.

Открываю дверь и к шкафу. Фу! Все на месте, даже надкусанный огурец рядом с бутылками лежит. Выпил я пару стопочек, дожевал огурец, и задумчивость меня одолела. Малыша своего так увидеть захотелось, даже Маруське ее торопливость простил. Сунул руку под кровать, где у меня шкатулочка с инопланетной фотокарточкой лежала, а там что-то твердое. Пошарил, а оно как зашевелится! Как я от кровати дернулся, чуть стол не сшиб. Стою, одной рукой бедро потираю, второй на столе нож нашариваю.

Вдруг из-под кровати провод странно знакомый высовывается. А потом и морда с глазами. Медведка! Вот куда ее выстрелом сдуло. Смотрит на меня настороженно и как-то виновато. «Ну, – думаю, – не дай бог мою шкатулочку сгрызла! Сам на мелкие кусочки порежу!» Схватил я метлу и ну ее из-под кровати выкорчевывать. А она уперлась, словно козел, и ни в какую. Минут десять я ее со всех сторон пихал, а она только глубже забилась. Притомился я, сел за стол это дело обдумать.

А кругом тишина, только муха в стекло бьется. Солнышко так красиво паутину на окне подсветило, я аж залюбовался. Тут под шкафом что-то зашуршало. Никак опять мыши? Не успел я про мышеловку подумать, из-под кровати с грохотом медведка как выскочит и под шкаф. Сплющилась вся, клешни растопырила, протиснулась, один зад торчит. Вдруг пятиться начала и достает мне мышку серую, маленькую, уже слегка придушенную, и к ногам кладет. Точно кот, что у моей бабули в прошлом. Все время ей мышей на подушку таскает. Заулыбался я, а рука сама к медведке тянется. Потрепал ее по хитиновому панцирю, чуть руку не поцарапал, а все равно ж приятно – не прошло мое добро даром. Сделал я из медведки чуть ли не человека, а кота точно. Будет нам с Маруськой мышей ловить. Только вот как Маруська отреагирует?

Обошел я медведку, вытащил шкатулочку и проверил – все целое, все на месте. Улыбается мне с карточки мальчонка с голубым обручем на голове. Весь в меня – такие же глазки умные, ресницы длинные, щечки розовые. Вылитый я в детстве! Спрятал я поскорее карточку обратно, вдруг Маруська заявится. Опять заревнует или реветь будет. Пробовала однажды карточку мою сжечь, да только весь сарай провоняла. Не горит пластина инопланетная. Я ее из золы в буржуйке целехонькой достал и перепрятал. Под замком в шкатулочке целее будет.

Растрогался, чуть про свою медведку не забыл. А она уже из сарая вышла и в тенечке лежит. Мышь я, конечно, вышвырнул, улыбнулся и к дому. Спешу Маруську порадовать, про нового «кота» рассказать. Открываю дверь, а там уже копы по второй наворачивают, Маруська румяная, в кружевном фартучке у плиты крутится. Только я нахмурился, что меня к обеду не позвали, как благоверная тарелки выронила и на табуретку взлетела. Копы рты открыли, можно половник с борщом сразу туда просовывать, и на меня уставились. Тут один к кобуре потянулся. Похолодело у меня за спиной. Глянул я вниз, а у левой ноги медведка стоит, грозно клешни растопырила и медленно головой водит: то на Маруську, то на копов, то на Маруську, то на копов – вылитый Мироныч, когда ему швабру поломали.

– Спокойно, – говорю, – товарищи полицейские. Это наш новый домашний питомец – Лютик. Он у нас теперь на манер кота мышей ловить будет.

Вижу я, нежная моя глаза закатывает и медленно с табуретки оседать начинает. Я скорее к ней. Вместе с копом, что рядом сидел, мы ее подхватили и на диванчике расположили. Я копа отпихнул, бюст ее немножечко освободил и водичкой на лицо брызнул. Маруська задышала всей грудью и глаза открыла.

– Или он, или я! – застегивая пуговку и сопя влюбленной пантерой, прошипела моя благоверная.

Копы тактично промолчали, с интересом поглядывая на забившуюся под лавку медведку. Вижу один уже другому подмигивает, мол, ставлю на хозяйку. Тут другой деликатно прокашливается.

– Позвольте поинтересоваться, а какой породы ваш новый питомец?

– Мышеловка большеголовая, – не моргнув отвечаю я, гордо поглядывая на Маруську. – Выведена специально для небольших помещений. Незаменима на ферме и дома. Вон, – машу я за окошко,– дохлых мышей сдает каждое утро возле сарая.

Вижу, копы заинтересованно на медведку смотрят.

– Даем за нее десять нанорубинов! – говорит тот, что с кобурой на выпуск.

У Маруськи аж в глазах нанорубины засверкали. Без микроскопа не разглядишь, а туда же – готова верного друга за них отдать.