Весной того года мы с Полиной искали смысл жизни, каждая на свой манер. Она работала официанткой по вечерам и подрабатывала фотографом по выходным, а я занималась переводами в маленькой консалтинговой компании, связанной с инвестициями в атомный сектор. Пока Полина фотографировала влюбленные китайские парочки на набережной Сены, я переводила с английского на французский тексты про ядерные реакторы и альтернативные источники энергии, утешая себя тем, что каждый день узнаю что-то новое и все это когда-нибудь пригодится мне в другом месте. Это была своеобразная игра в иллюзии. Называется «Обмани себя сам». Я играла в нее с детства, чтобы не повеситься от скуки на ближайшей люстре.
В стране проходили президентские выборы. Франсуа Олланд выступал по телевиденью со своим знаменитым спичем «Moi président de la République»2. Уже тогда было понятно, что ничего хорошего Франции он не принесет. Его одутловатое лицо, полное тело и короткие ноги делали его похожим на филина. «Если социалисты придут к власти, это будет началом конца», – говорили некоторые клиенты Бекташа. «Нам нужен новый Шарль де Голль, а не этот паяц», – твердили другие. Честно говоря, мне тогда было все равно, кто там будет у руля, потому что я была всецело занята пустотой в груди, которая разрасталась во мне, как огромная воронка, рискуя засосать меня с головой. Я спасалась ритуалами – простым повторением определенных действий, которые позволяют не загнуться от тоски.
В ресторане Бекташа работала румынка Рая, и у нее была просто конвульсивная страсть к чистоте. Она все время что-то натирала до блеска. По десять раз драила барную стойку. Мыла и перемывала посуду, потом снова начинала натирать стойку. Ей это помогало не думать о бездельнике-муже и проблемах с документами.
Несмотря на разницу в образовании и образе жизни, мы были с ней в чем-то похожи. Я тоже не могла ни минуты сидеть без дела. Чувствовала, что если остановлюсь, то просто взорвусь от внутреннего напряжения. И я наслаивала дела друг на друга. Если ехала в транспорте, то одновременно занималась своими переводами. Если гуляла в парке, то слушала аудиолекции по истории американского рок-н-ролла. У меня вообще не было свободного времени, как будто я боялась остаться наедине со своими мыслями. После работы я ехала на фитнес, потом пешком шла до ресторанчика и сидела там, изучая книгу по французской истории в ожидании, когда освободится моя подруга. Там и ужинала, не отрываясь от книги. Я называла это отдыхом. Хотя, по правде говоря, я отдыхала только в те редкие моменты, когда мы виделись с Шарлем.
Так я спасалась от вечности, которой задолжала 25 лет жизни, вечности, заглядывающей мне в глаза каждое воскресенье с вопросом: «Ну что, так и будешь дальше жить?» – «Продержусь еще немного, потом еще немного, а там посмотрим», – я бодро улыбалась ей. Но воронка в моей груди все не уменьшалась, и сколько бы я ни пихала в нее информации и полезных действий, ничто не помогало заполнить себя изнутри.
Полина жаловалась на другое. Талантливая во многом, она не знала, чего же она хочет от жизни, зачем живет.
– Все, что я делаю, как будто делаю зря, – твердила она.
Я произносила речи, смысл которых всегда сводился к одному: «Главное – захотеть, и все получится». Пыталась настроить ее таким образом на боевой лад, но на самом деле успокаивала себя.
– Ты молода, умна, красива, энергична. У тебя вся жизнь впереди, чтобы найти себя. Ты отлично пишешь… У тебя дар к языкам… И твоя подработка фотографией однажды может стать профессией.
– Может быть, – вздыхала Полина. – В этом-то и проблема. Когда по идее можешь все, но не понимаешь, куда себя приложить. В каком направлении двигаться, и если найдешь это направление, то как не сворачивать в сторону.
– Все дороги куда-нибудь да приведут. Вот увидишь.
– Ты-то знаешь с самого детства, зачем ты живешь. Ты хочешь быть писателем. Все остальное для тебя неважно. Ну или почти неважно. А я плыву по течению.
– Мы все плывем по течению. Просто иногда мы выбираем не ту реку.
Воронка в моей груди все увеличивалась, так, что иногда становилось трудно дышать. И я по старой привычке запихивала в нее все, что ни попадется. «Ты добиваешься всего, что захочешь», – говорил мне Шарль. «Тебя ничто не остановит», – улыбалась Полина. Друзья считали меня удачливой, им казалось, что все само плывет мне в руки. Я не пыталась их переубедить. Я-то знала, что за любым достижением стоят месяцы и даже годы каторжного труда, а удача – это не способность получать то, что хотят все, а умение добиваться того, чего хочешь ты.
Окончив два университета с отличными оценками, я довольно быстро смогла найти хорошую работу. Я встречалась с мужчиной, который любил меня всей душой. Однако я чувствовала себя неудачницей. Худшей, чем Кафка. У него хотя бы были гениальные книги.
Бывают встречи, которые будто случаются навсегда. Они чаще всего происходят в обычный день или даже ночь. И только воспоминания потом приписывают знакомству мистические подробности, милые сердцу детали, особый смысл, ощущение чего-то судьбоносного, того, что не могло не произойти. В тот вечер, когда Полина познакомилась с Яном, ничто не предвещало, что случится что-то важное. Он просто вошел в дверь ресторана «Иль Густо» с картой Парижа в руках. Высокий, мускулистый, пышущий здоровьем молодой человек с обаятельной улыбкой. Было семь вечера. А может, без пятнадцати семь. Было жарко. Ресторан пустовал. Бекташ одиноко стоял в дверях, этакий фараон, выглядывающий из своей пирамиды. Он высматривал клиентов, злился, когда видел, что они утекают к конкурентам, заискивающе улыбался каждому прохожему, но тщетно: никто не хотел в такую жару есть пиццу и пасту. Должно быть, подобно чеховскому герою Бекташ твердил себе: «Убытки, кругом одни убытки». Каждый проходящий мимо него человек был убытком. Несбывшейся надеждой. Неудивительно, что при виде нового посетителя лицо Бекташа озарилось внутренним светом.
– Проходите, проходите! – воскликнул он на своем чудовищном французском, старательно изображая итальянский акцент. Его лицо даже приняло какое-то особое итальянское выражение. – Иль густо. Пицца итальяни. Холодная кола.
И добавил по-русски:
– Просим-просим. Бистро-бистро.
Полина, которая работала в тот вечер одна, вышла посетителю навстречу, вытирая руки о передник. И каким-то внутренним чутьем, которым, похоже, обладал и Бекташ, сразу поняла, что тот был русским. Хотя прическа и одежда говорили скорее о Германии. У парня был стильный ершик.
Посетитель, оглушенный энтузиазмом и напором Бекташа, начал было пятиться к выходу, но увидев мягкую улыбку Полины, передумал и остался.
– Здравствуйте, – сказала она по-русски. – Как видите, все столики свободны, выбирайте любой, какой понравится.
– Здравствуйте. Здесь говорят по-русски! – обрадовался парень. – Круто.
– Где только в Париже не говорят по-русски, – рассмеялась Полина.
Молодой человек сел за столик возле барной стойки и улыбнулся ей ласково, как будто знал ее всегда. Бекташ предпочитал сажать посетителей у окна, чтобы с улицы казалось, что в ресторане полно народу. Но Полину раздражали все эти хитрости и уловки, и она всегда поступала по-своему. Бекташ потом обычно ругался, театрально размахивал руками, грозил уволить ее, но Полина была непреклонна.
У парня были светлые глаза, то ли зеленые, то ли серые, немного насмешливые, с чертовщинкой. Смотреться в них было приятно, как будто купаешься в солнечном свете. Полине он понравился, и поскольку других посетителей не было, пока он выбирал еду, они перекинулись несколькими словами.
– Вы давно живете в Париже?
– Уже четвертый год.
– Уже или всего? Я бы здесь жил. Чудесный город. Хожу по нему и налюбоваться не могу.
– А вы сюда в первый раз?
– Да, сам удивляюсь, что раньше не съездил. Вроде от Германии сюда рукой подать.
– Если сравнивать с российскими расстояниями, то да. А для европейцев далековато.
– Ну мы не европейцы.
– Смотря для кого… Для азиатов мы очень даже европейцы.
– Конечно, все познается в сравнении. Я вот смотрю в меню и ничего не понимаю… Может, что-нибудь посоветуете?
– У нас отличные пиццы и стейки по-милански. И салаты. А вот кофе не берите. Не понравится.
– Я же русский. Предпочитаю чай.
– Чай у нас есть.
Он заказал салат и пиццу. Когда он закончил есть и расплатился, Полина показала ему по его просьбе исторические места на карте, куда можно дойти от ресторана пешком. Он кивал и старательно записывал все себе в блокнот с чисто немецкой методичностью.
– Меня зовут Ян, – сказал он между прочим.
– Полина.
– Очень приятно. До встречи, Полина!
Они попрощались очень тепло, а на следующий вечер он снова пришел в ресторан. Бекташ был счастлив: должно быть, думал, что если удастся как следует приручить русского туриста, то он будет завтракать, обедать и ужинать в одном и том же месте, пока не спустит в ресторане все деньги.
Это был вечер пятницы. Я сидела у окна, читала книгу и пила очередной кир. В городе стояла оглушительная жара, от которой звенело в ушах. Парижане лениво болтались по пыльным раскаленным улицам, перебегая из одного бара в другой, в парках загорали полуголые юноши и девушки, по тротуарам неспешно прогуливались подтянутые мужчины в шортах с собаками, свесившими языки от мучившей их жажды, и худенькие девушки в наушниках и с самокатами. Припарковаться на улице было невозможно – все мыслимые и немыслимые места заняты автомобилями, мотоциклетами и велосипедами. Город, битком набитый туристами, задыхался от жары.
Народу в ресторане было немного, но больше, чем в предыдущий вечер. В основном постоянные посетители, живущие на той же улице. Полина сновала между кухней и залом, болтала то с одним, то с другим клиентом. Когда у нее выдалась свободная минутка, она остановилась у столика Яна.
– Хотите десерт? Чай?
– Нет, спасибо. Все было очень вкусно. А что вы делаете сегодня вечером? – спросил Ян. – Может, погуляем вместе? Я в городе в первый раз, никого здесь не знаю.
Я оторвалась от своей книги и выразительно посмотрела на Полину: «Соглашайся, классный парень!» Но она смотрела только на Яна.
– Сегодня я заканчиваю поздно, – сказала она. – Так что, к сожалению, не получится.
Видно было, что парень огорчился.
– А завтра? Завтра выходной…
– Завтра не работаю… Хорошо, давайте завтра. Можем и погулять, и пофотографировать город.
– Вы фотограф?
– Я официантка, которая очень любит фотографировать.
Ян улыбнулся.
– А может, фотограф, который подрабатывает официанткой?
– Ваша версия, конечно, привлекательнее, – рассмеялась Полина.
Они договорились о встрече у фонтана Сен-Мишель.
– Просто выйдите на станции «Сен-Мишель» и ждите меня у фонтана. Вот здесь, – и Полина отметила это место на его карте Парижа.
– Хорошо, – кивнул Ян. – Во сколько вам будет удобно?
– Примерно в полдень.
– Значит, завтра в полдень у фонтана Сен-Мишель.
В то время Полина была совсем юной, воздушной. Короткие светлые волосы, голубые глаза, подвижное, неуловимое лицо, которое невозможно запечатлеть на камеру. Смотришь на него, и кажется, что вот-вот поймаешь его красоту, а на фотографии проявляются только отдельные детали – нос, волосы, лоб, глаза, и все это кажется неверным, некрасивым. Как будто пытаешься поймать Полину, а ловишь только какую-то часть ее.
Может быть, поэтому, когда Ян расплатился и направился к выходу, он еще раз обернулся, бросив на нее короткий выразительный взгляд, как будто пытался навсегда запечатлеть ее в своей памяти.
Я вернулась к своей книге и потому не видела, как они попрощались. Когда мы возвращались вместе домой, Полина ни слова не сказала о Яне, да и я молчала тоже. О той субботней прогулке я узнала много лет спустя, когда уже ничего нельзя было изменить.
О проекте
О подписке