Рука проходится по обнаженной плоти, вздрагиваю, хочу отстраниться, но мне не дают. Пальцы растирают, массируют половые губы, задевая клитор, дергаюсь, а он шлепает ладонью по ягодицам. Кричу от обжигающей боли, а потом еще громче – от резкого проникновения.

Слезы брызжут из глаз, мышцы сокращаются, мне на самом деле больно, член крупный, он разрывает на части. У меня не было секса почти пять лет, я уже и не помню, как это бывает.

Кусаю губы, вцепилась в обивку дивана, ломая ногти. С каждым резким толчком волна боли прокатывается по телу, спина покрывается липким потом.

А потом он выходит из меня, разворачивает обратно к себе, как тряпичную куклу, хватает за шею, сдавливая пальцами. Сразу становится нечем дышать, пытаюсь убрать его руку.

– Ты, сучка, решила меня наебать? Думала, я не пойму, целка ты или нет?

Он так близко, взгляд убивает, на виске пульсирует вена, лицо искажено гримасой гнева, губы изогнуты. А чего я ожидала? Что будет все просто и что мне удастся хоть кого-то провести? Ему достаточно сделать одно движение, чтобы свернуть мне шею, и я совсем ничего не почувствую.

Не могу сказать и слова, из горла вырываются только хрипы, слезы текут по щекам, умирать очень страшно, кто бы там что ни говорил.

– Или тебя специально подослали? Кто, блядь?! Говори кто?

Снова боль, голова дергается в сторону, я падаю на диван, жадно глотаю воздух, тру горло, левая щека горит, в висках ломит. Это всего лишь пощечина, сколько их еще будет таких за ночь?

Захар хватает за волосы, наматывая их на кулак, заставляет смотреть на себя. Он чудовище, монстр, наверняка еще и садист и сейчас начнет выбивать из меня признание.

– Ты, тварь, язык проглотила? Что я говорил в самом начале? Повтори.

– Вам решать, когда и как мне делать больно.

– Хм… а ты смышленая, тогда отвечай, кто тебя подослал?

– Никто. Я сама, все сама. Правда.

Мужчина слишком сильно сжимает волосы, придвигается ко мне еще ближе, так что я могу разглядеть морщины вокруг глаз и седину на висках и в отросшей щетине. А еще расширенные от злости зрачки, отчего глаза кажутся черными.

– Как такое возможно, что сама? Мы похожи на соседских пацанов, которых каждая девка может водить за нос?

– Нет, но я сама, правда я сама.

Нельзя говорить, что Перова мне помогла, я не могу подставлять человека, неизвестно, что они с ней сделают и вообще со всеми устроителями аукциона, а они, в свою очередь, со мной.

– Другая девушка вместо меня, была другая на осмотре.

Он не верит ни одному слову, я бы не поверила тоже, и, наверное, может связаться с организаторами аукциона, предъявить им, а те, в свою очередь, примут меры и отзовут выплаченную сумму.

Надо как-то дотянуть до утра.

– Пожалуйста, я сделаю все, что вы хотите. Все что угодно.

Снова унижаюсь, умоляю, мне не привыкать, я последние пять лет только это и делаю.

Слишком долго рассматривает, мое сердце пропускает удары, внутри все вибрирует от напряжения и страха. Он сейчас возьмет мою голову в руки и легко вывернет в сторону, а потом моя душа покинет тело, и я никогда больше не увижу своего ангелочка.

Нет. Не поймет. Не отпустит.

– Все, говоришь? За четыре миллиона ты слишком дорогая шлюха на двадцать четыре часа. Такую сумму придется отрабатывать не один год.

– Да, да, я все понимаю, пожалуйста.

– Нет.

Вот и все.

Такой убьет и прикажет закопать на заднем дворе борделя, забудет об этом через десять минут и купит шлюху дешевле.

Зажмуриваюсь, жду удара. Вот теперь я понимаю свою мать, ее новый любимый муж избивал регулярно, а она делала вид, что ничего не происходит. Она все терпела ради красивой жизни и денег, а я сейчас именно из-за них все терплю.

Но я надеюсь еще на то, что бабуля прочтет мое сообщение, сходит утром в банк и снимет деньги, значит, все будет не напрасно. Слезы обжигают щеки, левая сторона лица пульсирует от боли, прикрываю глаза, не хочу на него смотреть.

– Шума, ты серьезно? Ты купил пустышку за четыре ляма? Твою же мать, ну ты придурок! До меня только сейчас дошло, что она не целка.

Второй мужчина садится рядом, делает большой глоток алкоголя из бокала, он раздет по пояс, на шее массивная золотая цепь и крест, но штаны все-таки надел. Кажется, что все происходящее веселит его, в глазах блеск, он облизывает губы, продолжая смотреть на меня.

– Тимур, заткнись.

Хватка слабеет, меня отпускают, двигаюсь дальше, утираю слезы с лица, поджимая под себя ноги. Мужчина отходит, в стену летит коробка с сигарами, она задевает стеклянный стеллаж, тот рассыпается на осколки.

– Так это правда?

– Что?

– Что ты не девственница?

– Не девственница.

– Ахуительные дела. Котенок, ты попала, знаешь об этом?

– Да.

– Хочешь выпить?

– Да.

Меня трясет так, что зуб не попадает на зуб. Кошусь на Захара, тот сам пьет алкоголь прямо из бутылки, в комнату заглядывает охрана, он кричит на нее, чтобы та закрыла двери.

– Держи. – Мне в руки засовывают бокал, проглатываю его содержимое за секунду, горло обжигает, внутри разливается тепло, зубы стучат о стекло.

– А можно еще?

– Да, помирать веселее на пьяную голову.

Он тянется назад, наливает мне еще, почти целый бокал. Снова пью, но уже медленнее, слишком крепкий алкоголь, но я терпела, в надежде опьянеть на голодный желудок и вообще отрешиться от всего.

– Еще? – Ему смешно, а вот мне нет.

– Достаточно.

– А теперь давай потрахаемся, раз уж тебя все равно купили, меня, если честно, напрягают девственницы, слишком много возни.

– Вы убьете меня?

Сознание слегка плывет, по телу разливается тепло, мужчина перед глазами качается, пытаюсь сосредоточиться и задержать свой взгляд на его глазах.

– Пока я буду тебя трахать, Захар Данилович за это время спустит пар. У меня яйца сводит, хочу облизать твои соски, иди ко мне.

Он тянет меня на себя, заставляя сесть сверху, а я настолько пьяна, что мне все равно, что со мной будет дальше. Обнимаю мужчину за шею, чувствую, как его пальцы проходятся по раскрытой промежности. Он делает это медленно, вскрикиваю, когда начинает лизать языком сосок, а потом засасывать его губами.

Все так остро и необычно, не понимаю, отчего продолжает трясти, от страха или желания. Алкоголь кипит в крови вместе с адреналином, мужчина продолжает ласкать не так грубо, как тот, первый.

Закрываю глаза, сознание кружится в ярком калейдоскопе, веду бедрами, запускаю пальцы в его волосы, чувствую, как он сосет уже второй сосок. Надо было раньше напиться, под крепким градусом мир становится лучше, разум уходит на второй план, остаются лишь инстинкты.

Мне нельзя пить, я знаю, слишком быстро пьянею, снова кричу, прижимаясь всем телом, распахиваю глаза, когда мужчина проникает в меня пальцами и делает поступательные движения.

– Вкусный виски, да? Обожаю такие припухшие соски, да, вот так, покрути попкой. – Он щипает, слегка выкручивая их, я прикусываю губу. – В твоих глазах сейчас столько блеска и разврата, что я готов спустить в штаны. А будешь и дальше так кусать губки, выебу твой прекрасный ротик.

Это не я, это все алкоголь, и вся эта поганая ситуация, от которой хочется сдохнуть, но я должна жить.

Глава 11

– Скажи, что ты хочешь, котенок? Скажи мне.

Мужчина продолжает иметь меня пальцами, растягивая, прокручивая их внутри, задевая что-то чувствительное, отчего я вздрагиваю и кричу громче.

– Я… я не знаю… а-а-а…

– Ты течешь на мои пальцы, сучка, какая горячая. Конечно, не девственница, на хуя нам целки, когда такие классные титьки и попка. Тебя кто-нибудь трахал в попку?

– Нет, нет… никогда.

Он вынимает пальцы, дает мне их облизать, прикрываю глаза, чувствую вкус собственного возбуждения, а еще его твердый член между своих ног.

– Шума, посмотри, какая девочка, она чистый секс, надо было только дать ей хлебнуть вискаря. Да, вот так, милая, потрись о меня киской.

Я трусь, веду бедрами и на самом деле мокрая. Шлюха-девственница, смешно и горько, зато еще живая и не покалеченная. Весь мой здравый смысл уходит на второй план, я делаю, что мне говорят, как он хочет, ведь меня купили.

От него вкусно пахнет, пряный тонкий аромат, обнимаю крепче за шею, а когда он, ухватив за затылок, притягивает к себе и целует, пьянею еще больше. Не сопротивляюсь настойчивым губам, а он с силой засасывает и кусает их.

В сознании стирается та грань, где я товар, а это мой покупатель, тело реагирует по-своему, не подчиняясь больше здравому смыслу.

Чувствую на его языке алкоголь, пальцы между ног, как он массирует ими, давит, растирает клитор. Кричу, хочу вырваться из его рук, когда меня насаживают на член. Входит лишь наполовину, он мнет ягодицы, тянет вниз, заставляя принять себя полностью.

Трезвею, кажется, моментально, на третьем толчке, который причиняет лишь боль, напрягаюсь, упираясь кулаками мужчине в грудь, смотрю в его глаза.

Он хватает за распущенные волосы, сжимает их, делает выпады, проникая членом глубже.

– Захар, иди сюда, неужели ты откажешься от этого прекрасного ротика, а потом и попки? Она там девственна, я спросил, вдруг это стоит четырех потраченных лямов?

Бесполезно дергаться и вырываться, мне никуда не уйти и не избежать того, что сейчас произойдет и будет продолжаться до завтрашнего вечера.

Меня снимают с члена, разворачивают спиной, опускают коленями на диван, теперь уже Тимур пристраивается сзади, давит на спину. Прогибаюсь, испуганно смотрю по сторонам в надежде, что тот мужчина ушел, но это не так.

Он подходит, губы плотно сжаты, взгляд злой, убирает волосы с моего лица, медленно ведет по щеке пальцем. Надо бы выпить еще, слишком рано меня отпустило.

– Сколько у тебя было мужчин?

– Один, всего один, давно очень.

– И я в это тоже должен поверить?

– Нет, но я говорю правду.

– Она пиздец какая узкая, ты ведь понял это, Шума. Может, мы уже трахнем нашу девочку четыре миллиона раз, накачаем ее спермой, а потом будем смотреть, как она вытекает?

Почему я решила, что второй мужчина добрее первого? Потому что он был добр? Но лучше открытая ненависть, чем такая «доброта».

Снова трогает меня между ног, пять минут назад мне нравились эти ласки, но сейчас уже другие ощущения. Я переживу секс, но вот что будет потом, когда они устанут? Отдадут меня охране или устроителям аукциона, чтобы они разбирались, почему покупателям подсунули бракованный товар?

Захар спускает брюки, обхватывает полувозбужденный член рукой, массирует его, при этом пристально разглядывая меня. Издаю протяжный стон, когда в меня входят сзади, не резко, но сразу глубоко, мужчина сжимает ягодицы, мнет их, делая все медленно.

– Возьми его. Возьми сама, чтобы я не делал больше больно.

Облизываю пересохшие губы, первое желание – дернуться в сторону, но стою на месте, принимая огромный член.

Захар слишком близко, приоткрываю рот, опираясь одной рукой о диван, другой беру член, делаю все, как делала до этого, облизываю, посасываю. Меня имеют сразу двое, это противоестественно, но не так страшно, как казалось.

Совершенно дикая мысль, но человек, загнанный в тупик, привыкает ко всему.

– Давай, девочка, подмахивай, сука, до чего сочная киска и узкая, еще немного, и спущу. Хочешь моей спермы, крошка? Я дам тебе ее много и буду давать всю ночь.

Не могу ответить на этот вопрос, Захар начинает двигаться, его член проникает в рот до самой гортани, задерживаю дыхание, чтобы не захлебнуться собственной слюной. Он периодически вынимает его и снова входит, трахая размашистыми движениями.

Ничего не чувствую, совсем ничего. Мужчины о чем-то переговариваются короткими фразами, но я практически не слышу их.

Но вот все внезапно прекращается, теряю равновесие, меня снова, как куклу, перемещают, мужчины сбрасывают с себя последнюю одежду. Теперь мы лежим на диване, я сверху Тимура, с широко раздвинутыми ногами и задранной вверх попкой.

Он заставляет меня сесть на член, опускаюсь, прикусываю губу, уже не так больно, как это было в первый раз. Тянет на себя, заставляя смотреть в глаза.

– А сейчас, котенок, самое интересное, ты ведь продала себя, малышка, можешь плакать, будет больно, Шума не умеет быть нежным.

Я понимаю, о чем он, потому что чувствую пальцы второго мужчины, он, раздвигая мои ягодицы шире, плюет на анус, растирая слюну пальцами, сразу немного проникая.

Кусаю губы, смотрю в глаза Тимуру, я помню его, прошло почти пятнадцать лет, но я помню как вчера его улыбку и зажатую между белых зубов зубочистку. Надо было рассказать о нем еще тогда.

Его член двигается во мне, мужчина обхватывает руками за талию, крепко фиксируя на себе. Мне больно даже от проникновения в анус пальцев, не хочу думать о том, как это будет, если в меня войдет его огромный член.

Но вот он толкается, опускаю голову на плечо Тимура, страх вытесняет боль, она нарастает так же, как паника и безысходность. Хочется упасть и биться в истерике, а потом, чтобы на меня надели смирительную рубашку и накачали транквилизаторами.

– Расслабься, котенок, расслабься. – Тихий шепот на ухо, совсем другая интонация, в ней нет издевки и сексуального подтекста. – Дыши, дыши глубже, девочка, это надо принять, это неизбежно. Потом будет хорошо, а сейчас ты разозлила мужика.

Пытаюсь расслабиться, но боль пронзает все тело, когда в мой задний проход входит член, без подготовки и смазки. Он разрывает на части, впиваюсь ногтями в плечи мужчины, царапаю их в кровь, задыхаюсь, мне не хватает воздуха, а сзади продолжаются толчки.

Меня имеют сразу двое, это наказание за мою глупость и самоуверенность, за обман. Я думала, что будет так, но не представляла, до какой степени это больно и унизительно.

Слезы текут по щекам, я уже не кричу, а просто скулю. Они практически разрывают меня, проникая еще глубже, сжимают бедра и талию, Захар мнет ягодицы.

Кажется, что проходит целая вечность, перед глазами все плывет, я не ощущаю свое тело, только боль в душе. Слышу хрипы, мат, они замирают, сначала Тимур, потом Захар, кончают, я чувствую теплую сперму, что покрывает мою измученную плоть изнутри.

Когда из моей попки выходит член, без сил падаю на грудь Тимуру, он гладит по спине, вырисовывая узоры, прикрываю глаза.

Это хорошо, что я столько лет к себе никого не подпускала, не хочу, чтобы вот так было всегда, даже одного мужчину не хочу. Гори они все в аду, им нельзя верить, никому, используют, предадут, вытрут ноги и выкинут на помойку.

Слышу, как размеренно бьется сердце мужчины, это успокаивает.

– Мне нужен Сафронов, передай ему телефон.

Напрягаюсь от услышанной фамилии, даже задерживаю дыхание, но мало ли, сколько может быть мужчин с такой фамилией.

– Твои шлюхи совсем оборзели, хватают трубки. Или ты решил слиться по-тихому, Андрей Эдуардович?

Услышав имя, зажмуриваю глаза, стараюсь дышать, но получается плохо. Тимур вышел из меня, но все еще продолжает гладить по спине, удерживая на груди.

Внутри меня – обида, боль, непонимание, а еще ненависть.

– А вот я не рад тебя слышать, но приходится. Ты заставляешь меня нервничать, а когда это происходит, пиздец приходит всем.

Знакомое имя, знакомая фамилия. Так знакомая мне ненависть к этому человеку. Радует лишь то, что он явно ниже по статусу и положению моего покупателя, если так позволяет с собой разговаривать.

Глава 12

– Мне нужно в душ.

– Тебя проводить? – Снова наглая ухмылка, но я выдерживаю взгляд.

– Нет, я сама.

– Он там.

Тимур указывает нужное направление, встаю, ноги совсем не держат, мне стыдно, противно и все еще страшно одновременно. Не знаю, как себя чувствуют жертвы насилия, наверняка хуже, чем я сейчас, я шла на это все добровольно и прекрасно представляла, что и как будет.

Делаю несколько шагов, по бедрам теплой струйкой стекает сперма, в промежности жжет. Надо принять таблетку, специально купила экстренный контрацептив, она лежит в пальто, которое так и валяется на полу.

Включив свет, захожу в просторную ванную, в огромном зеркале сразу вижу отражение девушки. Длинные, спутанные волосы, опухшее от слез лицо, левая сторона немного ноет от пощечины, но она точно была сделана в неполную силу, искусанные в кровь губы.

Невысокая, такая худая, что видны ребра, тонкая талия, высокая грудь, мне много кто говорил, что у меня хорошая фигура, а еще невинное личико, но совсем не покорный взгляд. Этот контраст тянет согрешить, особенно отчим любил это повторять, иногда смотрел на меня так, что хотелось спрятаться в дальний угол и стать невидимой.

На шее – несколько засосов, а может, это следы от пальцев, а вот на груди точно засосы, синяки на талии и бедрах. Снова всхлипываю, сдерживаю рвущееся из груди рыдание, зажимая рот рукой.

Не время для жалости, а так хочется, чтобы это кто-то сделал, хоть один человек, кроме бабули, прижал к себе, сказал, что он рядом, что он не оставит и не бросит. Но такого человека нет.

Включаю душ, встаю под горячий поток воды, пытаюсь расслабиться, но выходит плохо. Вспоминаю дочь, бедная моя девочка, я так люблю ее, с самых первых дней, как узнала, что беременна, я уже любила ее безгранично.

Она все, что у меня есть, самое светлое, доброе, чистое на этой планете, полной грязи, лжи и порока, в которую я сама залезла. Но синяки пройдут, память отодвигает в далекий уголок все воспоминания, а душу – с ней я как-то договорюсь.

Трясущимися руками взяла флакон с гелем, выдавила, нанесла на кожу. Между ног слишком влажно и скользко, начала смывать сперму, хорошо, хоть нет крови, он мог просто порвать меня там. Делаю все медленно, я сама сейчас словно в густом тумане, иду на ощупь и не знаю, куда выберусь и что будет дальше.

Снова вспоминаю дочь, ее улыбку, как она радуется, если я прихожу раньше с работы и она еще не спит. Не хочу плакать, но слезы текут сами, их смывает вода, сажусь на пол душевой, поджимаю под себя ноги, все никак не могу согреться, тело бьет озноб.

Резкое движение, вскидываю голову, в открытой двери душевой – Захар, я инстинктивно двигаюсь к стене, он обнажен, внимательно меня рассматривает.

– Я до такой степени страшный?

Конечно, страшный, а еще опасный и непредсказуемый, но не отвечаю, рассматриваю стоящего перед собой мужчину.

Не сказать, что он накачанный, но здоровый и широкоплечий, совсем нет жира, мышцы играют под кожей, несколько заметных шрамов. На груди – немного темных волос и смущающая меня татуировка Девы Марии. Также дорожка темных волос тянется от пупка к паху, крупный половой орган в спокойном состоянии.

Резко отворачиваюсь, не хочу смотреть. Он для меня воплощение порока и боли, а эта татуировка совсем не вяжется с его образом и наверняка насквозь пропитанной грехом жизнью.

– Тебе плохо?

Все еще молчу. Зачем ему вообще со мной разговаривать и задавать вопросы? Я – купленный лот номер семь на аукционе, меня надо иметь, а не вести беседы, но, может, так и лучше, и за разговорами он не будет бешеным и диким.

– Я задал вопрос.

– Да. Мне плохо.

– А ты думала, будет хорошо?

– Нет, я ничего не думала. Вы спросили, я ответила.

Снова рассматривает.

– Встань.

Делаю, что говорит, приподнимаюсь, опираясь о стену, не закрываюсь и не отворачиваюсь. Что он там во мне еще не видел? Заходит в душевую, сразу становится тесно, пар от горячей воды окутывает наши тела. Рядом с этим мужчиной чувствую себя еще меньше, едва достаю макушкой до плеча.

Все еще не могу поверить в то, как он имел меня. Они оба имели. Но тело выдержало. Наступив на горло страхам и гордости, я в конце концов отдала ему свою девственность, пусть и иначе.