Приватизация государства

Такие же глубокие изменения происходят в системе управления и, главное, в системе властных отношений. Речь идёт о приватизации государственных функций, что полностью соответствует установке, данной Дэвидом Рокфеллером ещё в 1999 г.: «Что-то должно заменить правительства, и мне кажется, что наиболее подходящей для этого является частная власть».

Начиная с 90-х гг. на Западе идёт процесс размывания границ между государством и частным бизнесом, которому государство передаёт свои функции. Осуществляется это через частно-государственное партнёрство (ЧГП), которое заменяет собой административно-властные отношения и путём перераспределения полномочий собственности (то есть институционально) изменяет сферы деятельности, традиционно относящиеся к ведению государства. Модели и структура ЧГП разнообразны, степень фактического участия частного предпринимательства и масштаб передачи правомочий также различны, но суть одна, так что многие трактуют ЧГП как особую форму приватизации, при которой сам термин используется в качестве словесной уловки с целью скрыть его истинное значение^[13].

Наиболее распространённой формой ЧГП является система долгосрочного контракта – аутсорсинга, представляющего собой передачу определённых функций частным фирмам, выступающим в роли подрядчика.

В сфере государственного управления аутсорсинг стал активно использоваться в связи с развитием концепции «нового госуправления», подразумевающего применение рыночных критериев оценки эффективности деятельности государственных органов. Уже к 2000 году большинство государств Запада перешло к передаче основной массы госфункций на аутсорсинг, но в наибольшей степени здесь преуспели англосаксонские страны, скандинавские и «азиатские тигры»^[14].

Однако эпицентром этого мирового процесса являются США, где полным ходом идёт процесс сращивания государственных и частных структур. Сегодня число сотрудников частных компаний, выполняющих государственные контракты, превышает численный состав госслужащих^[15], а гиганты подрядного бизнеса, которые уже называют четвёртой властью, превращаются в квазигосударственные агентства, в которых господряды составляют 90–95 % их деловой активности. В частные руки в США переходят военное дело, разведывательная деятельность, пенитенциарная система, контроль за информацией и другие сферы.

Особенно отчётливо это проявляется в деятельности американского ВПК, где уже в начале 1990-х гг. начала осуществляться крупная реформа, при которой активными участниками его стали инвестиционные фонды, занявшиеся реструктуризацией крупных корпораций и созданием новых технологических лидеров. В 2001–2005 гг. на основе концепции сетецентричных методов вооружённой борьбы в США было проведено уже коренное изменение структуры оборонного комплекса, в результате которого в решение его задач стали вовлекаться широкие круги частного бизнеса. Венчурные инвесторы участвуют в создании бизнесов для вооружённых сил, стартапов в области новых технологий, сервиса и производства продукции двойного назначения, а передача на аутсорсинг отдельных задач силовых ведомств США представляет собой уже массовый процесс.

То же происходит в сфере разведки. Уже в 2007 г. американское правительство признало, что 70 % его секретного разведывательного бюджета тратится на частные контракты, происходит «трансформация разведывательной бюрократии времён холодной войны в нечто новое, где доминируют уже интересы подрядчика»^[16]. Для американского общества, включая Конгресс, их деятельность остаётся закрытой, благодаря чему они начинают сосредоточивать в своих руках всё более важные функции. Бывшие сотрудники ЦРУ утверждают, что около 60 % его работников – это контрактники, которые анализируют большую часть информации, пишут отчёты для людей, принимающих решения в госструктурах, обеспечивают работу коммуникаций между различными спецслужбами, помогают зарубежной резидентуре, занимаются анализом перехвата данных. Таким образом, Агентство национальной безопасности США всё более попадает в зависимость от частных компаний, обладающих секретной информацией.

С внедрением информационно-коммуникационных технологий (ИКТ) некоммерческие организации, фонды и др. играют всё более активную роль в выполнении управленческих функций. О перераспределении власти за счёт государств в пользу новых хозяев подробно пишет Клаус Шваб в своей книге «Четвёртая промышленная революция». Он указывает: «Правительства должны адаптироваться и к тому, что власть под воздействием этой промышленной революции зачастую переходит от государства к негосударственным субъектам, а также от организованных учреждений к сетям с более свободным устройством… Правительства оказались в числе тех, на ком в наибольшей степени отразилось воздействие этой неуловимой и эфемерной силы… Их полномочия сдерживаются конкурирующими центрами власти, имеющими транснациональный, региональный, местный и даже личный характер. Структуры микровласти способны оказывать сдерживающее воздействие на структуры макровласти, такие как государственные правительства»^[17].

Шваб откровенно пишет, что, хотя население получает большие возможности, оно оказываются под всё большим контролем хозяев знаний, а правительство при этом оказываются всё более беспомощным. «Параллельные структуры смогут транслировать идеологии, вербовать последователей и координировать действия, направленные против официальных правительственных систем или идущие вразрез с их позицией. Правительства в их нынешнем виде будут вынуждены меняться, поскольку их центральная роль в проведении политики будет всё более уменьшаться в связи с ростом конкуренции, а также перераспределением и децентрализацией власти, которые стали возможны благодаря новым технологиям. Всё чаще правительства будут рассматриваться как центры по обслуживанию населения, оцениваемые по их способности поставлять расширенную форму услуг наиболее эффективным и индивидуализированным способом»^[18]. Если они адаптируются, то они выживут.

Укрепление власти транснациональных структур означает демонтаж государственного управления и требует отказа от национально-государственного подхода. Шваб предупреждает, что «нехорошо будет тем, кто ориентируется на национальные интересы». «Те страны и регионы, которые добьются успеха в установлении международных норм, которые в дальнейшем станут предпочтительным стандартом в основных категориях и областях новой цифровой экономики (интернет вещей, цифровое здравоохранение, использование коммерческих дронов) получат значительные экономические и финансовые выгоды. Напротив, для стран, которые поддерживают свои внутренние нормы и правила, чтобы дать преимущества внутренним производителям, и при этом блокируют доступ для иностранных конкурентов и снижают суммы роялти (вознаграждение за использование патентов, авторских прав и пр.), существует большой риск оказаться в изоляции от глобальных норм, который подвергнет свою страну риску отстать от новой цифровой экономики. Рассматриваемый в широком плане вопрос законодательства и соблюдения требований закона на национальном и региональном уровнях будут играть определяющую роль в формировании экосистемы»^[19]

Конец ознакомительного фрагмента.