Глава 7

Краснодарский край, июль 1942 года

Мартинято уже не знал, что «Спецгруз № 15» не залежался и в Краснодаре.

Через пять месяцев драгоценности готов под усиленной охраной повезли в Армавир. Теперь чемодан решили спрятать в здании горисполкома, имевшего прочные большие подвалы, во всяком случае на время, и, составив акт о передаче, инструктор секретного отдела горисполкома Мирра Яковлевна Авдеева спрятала ценности в комнате подвала, хранившей наиболее важные документы.

– Мы его перепрячем, Мирра, – заверил ее начальник горисполкома, представительный Павел Николаевич. – Сама понимаешь, сейчас некому этим заниматься – немцы на подходе. Пусть полежит у нас до лучших времен, а потом отправится в музей. Я понимаю, что там ему самое место.

Мирра Яковлевна хотела возразить, но не стала.

С утра она очень плохо себя чувствовала, ее знобило, тошнило, от любого, даже незначительного движения бросало в пот, черные большие глаза покраснели и ввалились, нос заострился, и Павел Николаевич, с сочувствием поглядев на свою сотрудницу, произнес:

– Да ты больна, голубушка. Ступай-ка домой, отлежись и завтра возвращайся здоровой. Да, да, завтра, работы невпроворот.

В другое время Авдеева принялась бы спорить и доказывать, что способна работать и в таком состоянии, но сейчас не могла вымолвить и слова. Казалось, язык распух, заполнил рот, мешая говорить, и она лишь кивнула.

– Вот и отлично, – сказал на прощание директор. – Увидимся.

Если бы Мирра знала, что они долго не увидятся!

Но сейчас она об этом не подумала и поплелась домой, еле передвигая ватные ноги.

Добравшись до небольшого домика, в котором она жила вместе с матерью, женщина с трудом открыла калитку, не ответила на вопрос матери, даже не услышала его, доползла до кровати и свалилась в беспамятстве.

Месяц она не приходила в себя, блуждая между жизнью и смертью, а вызванный Анной Яковлевной врач, считавшийся лучшим терапевтом в Армавире, только разводил длинными жердеобразными руками с коричневыми пятнами и сокрушенно вздыхал:

– Тиф у нее, голубушка. Ничего не гарантирую. Давайте ей это лекарство…

Не знала Мирра и того, что бедная мать достала старую икону Божьей Матери и молилась по вечерам, прося вернуть ей дочь. И молитвы старушки были услышаны.

Через две недели ненадолго Мирра пришла в себя, попросила пить, а потом опять впала в забытье. Остальные две недели она постепенно приходила в себя, то зовя Анну Яковлевну и прося воды, то лежа на кровати без сознания.

Доктор успокоил женщину: кризис миновал. Дочь пошла на поправку. Еще пару-тройку деньков – и она встанет.

Мать, тоже исхудавшая за эти беспокойные дни, с волнением ожидала ее выздоровления и, когда Мирра попросила пить уже бодрым голосом, принесла ей ковшик с холодной колодезной водой.

– Пей, доченька. Доктор сказал, кризис миновал. Теперь на поправку пойдешь.

Молодая женщина жадно приникла к пахнувшей свежестью воде, отведя от лица влажные от пота вьющиеся черные волосы.

– Мама, сколько я была в бессознательном состоянии? Помню пробуждения, а дальше опять как в тумане.

– Да долгонько, донюшка, – отозвалась старушка. – Уж ни я, ни доктор Иван Тимофеевич не чаяли тебя в чувство привести. – И, приникнув к ее маленькому уху, прикрытому черными вьющимися, влажными от пота волосами, прошептала: – Это Богородица тебя с того света вытащила. Уж я ей молилась! Она сама мать, понимает, каково потерять единственное дитятко.

Мирра поморщилась. Она была убежденной атеисткой и часто ругала старушку за то, что она тайком прячет почерневшие иконы в старом сундуке и молится.

– Ну что за глупость вы говорите, мама! Разве все от тифа умирают? – Она собиралась добавить еще что-то колкое, но вдруг, прижав руку к потному лбу, спохватилась: – Значит, почти месяц… А на работе меня ждали. Павел Николаевич не заходил? – Мать отвела взгляд, и женщина почувствовала неладное. – Мама, я еще раз спрашиваю: мой начальник не заходил? – Она вскочила с постели и, почувствовав сильное головокружение, снова села. – Мне нужно на работу.

– Да куда ты пойдешь? – запричитала старушка. – Посмотри на себя. Худющая, как журавель колодезный, и слабая такая.

Но Мирра опять поднялась и принялась стаскивать с себя пропахшую потом белую ночную сорочку.

– Нет, нет, и не уговаривай. Лучше чаю крепкого сделай. Есть не хочется. Я ненадолго. Меня Павел Николаевич и держать в таком состоянии не станет. Но я там нужна, понимаешь?

Мать отошла к окну, сжалась, словно собираясь с силами, и ответила:

– Нет больше твоей работы, милая. Некуда тебе идти.

– Нет? – Женщина покачнулась и ухватилась за край стола. – Как это – нет?

– Разбомбили здание горисполкома, – запричитала мать. – Почти камня на камне не оставили. Павел Николаевич с семьей эвакуироваться собираются. И нам с тобой надо бы об этом подумать. Фрицев проклятых со дня на день ожидают.

– Разбомбили? – Желтоватое лицо Мирры с нездоровым румянцем вытянулось. – Этого не может быть!

– Может, моя донюшка, может, – продолжала мама. – Давай лучше вещички собирать. Мы быстро управимся. Я уже большую часть сложила.

Однако дочь схватила черное, в белый горошек, платье, висевшее на вбитом в стену крючке. Когда-то оно считалось нарядным, это было когда-то (теперь, когда немцы подходили к Армавиру, казалось – в другой жизни), но оставалось ее любимым.

– Мамочка, я должна туда пойти, должна, – надевая легкую кофточку (несмотря на жаркую погоду, ее немного знобило), Мирра чмокнула женщину в морщинистую коричневую щеку. – И не переживай, я скоро вернусь.

– Миррочка! – Мама в отчаянии схватила дочь за рукав, но та, осторожно освободив его, выскочила на крыльцо, вдохнув свежий, пахнувший сырой землей воздух.

Недавно прошел летний ливень. Все приветствовало его: и зеленевшие деревья, которые уже отцвели и выставили напоказ созревающие плоды, и набухшая земля, впитавшая влагу, и птицы, нахохлившиеся, радостные, певшие по-летнему звонко, уже не прятавшиеся от майских холодков в дуплах деревьев и под крышей.

Мирра зажмурилась от яркого солнца, пустившего ей в глаза теплый луч, сразу ослепивший, но выдавивший улыбку на бледных бескровных губах. Ей было странно, что природа пахла, цвела, дарила тепло и ласку, словно не знала, что происходит на земле. Немного подержавшись за дверной косяк (от слабости кружилась голова), девушка медленно пошла к горисполкому.

По улицам двигались машины, повозки со сваленным как попало домашним скарбом, лица людей были угрюмы и озабоченны. На мгновение Авдеевой захотелось вернуться домой и помочь матери собираться: она почувствовала, что старушка права, здание разбомбили, и среди холодных останков ее никто не ждет, однако врожденная обязательность взяла свое. Маневрируя между людским потоком и повозками, она кое-как добралась до горисполкома.

Здание действительно оказалось разрушенным, но не превратилось в руины, правая часть осталась почти целой, с необрушившейся крышей, и Мирра, с дрожью взявшись за ручку двери, вошла внутрь. На нее пахнуло каким-то незнакомым запахом: то ли сырости, то ли разрушения, то ли самой смерти. Преодолевая нахлынувший страх, девушка спустилась в подвал, где хранились секретные документы, и замерла в ужасе. Подвал оказался наполовину затопленным, картонные папки, бережно сохраняемые ею в течение многих лет, расползлись, превратились в грязную кашу, и лишь черный чемодан, перетянутый ремнями и опечатанный, стоял, как исполин, напоминая о себе матовым блеском старой кожи.

– Ты мой хороший! – обрадовалась Мирра и схватилась за ручку, однако груз не поддался.

Для слабой девушки он оказался неподъемным. Инструктор присела на колченогий стул, чудом оставшийся «в живых», и весело произнесла:

– Мы спасем тебя, чемоданище. Сейчас я отыщу Павла Николаевича, и он скажет, что дальше делать. Но фрицам ты не достанешься ни за что на свете. Это я тебе обещаю.

Хлопнув чемодан по ручке, она вышла из здания и направилась к дому начальника горисполкома. Что-то подсказывало ей: Павел Николаевич или еще не уехал, или вообще не собирался уезжать. Она оказалась права. Директор, одетый в старый пиджак, помогал жене и старшей дочери – девушке лет восемнадцати – упаковывать свертки.

Увидев Мирру, он довольно улыбнулся:

– С выздоровлением, красавица. Ух, и напугала ты нас. Мать твоя места не находила, за тебя переживала. И мне потерять такую работницу – грех.

Авдеева усмехнулась:

– Вы и так меня потеряли, Павел Николаевич, не по своей воле, правда. Фрицы здание разрушили.

Директор помрачнел:

– Да, не спасем мы родной город. Эвакуироваться вам, бабам, нужно, пока не поздно. А мы, мужики, посмотрим, как врагу дать отпор. Многие в партизаны подались, и я, наверное, с ними пойду.

Его супруга, худая измученная женщина неопределенного возраста, с заплаканным бледным лицом, горестно посмотрела на мужа, но ничего не сказала.

– Документы бы кое-какие вывезти… – заикнулась Мирра и подмигнула Павлу Николаевичу.

Он хлопнул себя по широкому лбу и заморгал, словно очнувшись после спячки:

– Грузы целы? Отлично. Это самая хорошая новость за сегодняшний день. Сам хотел проверить, да не успел. Сейчас найду хлопцев, и пусть отвезут все в горы, в станицу Безымянная, слыхала о такой? Директор отделения тамошнего банка, Яков Михайлович Притула, – мой давний приятель. Будем надеяться, что фрицы в горы не сунутся. Кто-то говорил, что они предпочитают бои на море и равнинной местности.

– Не лучше ли подстраховаться? – заметила Авдеева.

Директор почесал затылок:

– В общем, хлопцы отвезут все Якову, а он будет действовать по обстановке. Я его знаю, он не допустит, чтобы все попало в руки немцам.

Мирра топнула ногой.

– Нет, – твердо сказала она. – Как хотите, а я поеду сама. Дайте машину – и к вашему другу я все доставлю в целости и сохранности.

Павел Николаевич, глядя на ее худые, почти прозрачные кисти рук, хотел было наотрез отказать, но, увидев решимость в черных глазах, сдался:

– Ладно, сейчас этим и займусь. Найду тебе и машину, и хорошего шофера, чтобы в случае чего помогал, а не мешал.

Авдеева кивнула:

– Вот такой расклад мне нравится.

– Тогда ступай домой, помогай матери собираться. Хочу твою старушку со своей семьей отправить, – пояснил он. – А ты потом к ним подтянешься. Постараюсь держать с Яковом связь.

Мирра поняла, что он говорит о партизанах, что партизанские отряды уже вовсю действуют в окрестностях.

– Хорошо, жду, – отозвалась она и, попрощавшись с женой директора, направилась к дому. Мать, как пчелка, хлопотала над узлами. По морщинистым щекам текли слезы, прокладывая дорожки, и застывали серебристыми ручейками.

– Поклажа-то у нас маленькая, – горестно сказала она дочери, – ее и потерять не жалко. А хозяйство, Миррочка, хозяйство как бросить? Мои курочки всему городу известны, я их отборным зерном кормила. А корова? А гуси и утки? Нешто фрицы их пощадят? Может быть, с собой как-то уместим?

– Ты с ума сошла, мамочка, – дочка обняла ее, прижимаясь к мокрой щеке. – Вернемся сюда – другую живность заведем. Ну, как их с собой утащишь? Людям не всем есть место, а ты корову хочешь в машину сунуть. Или машина ее за собой потащит? Вот смеху-то будет!

Мать горестно развела руками:

– Да, ты права, ты права.

Мирра погладила старушку по сухому плечу:

– Мамочка, послушай меня. Ты поедешь сегодня с семьей Павла Николаевича…

– А ты? – испуганно перебила ее пожилая женщина.

Мирра улыбнулась:

– И я поеду, не беспокойся, только другой дорогой и на другой машине. Меня будет ждать один человек, которому нужно передать документы. Но ты не волнуйся, я только передам и вас догоню. – Ее голос дрогнул, и мать почувствовала фальшивые нотки.

– Догонишь? – спросила она, заглядывая в жгучие глаза дочери, которые та упорно отводила. – Не обманываешь? Знаешь, мне без тебя…

– Догоню, мама, – перебила дочь, – не сразу, но догоню, Павел Николаевич тебе то же самое скажет, можешь его спросить. А теперь давай продолжим укладываться. Скоро за нами приедут.

За Миррой скоро действительно подъехала машина – старая полуторка. Шофер, пожилой крепкий мужичок лет шестидесяти, с изувеченной правой рукой, на которой не хватало двух пальцев, подмигнул вышедшей на крыльцо молодой женщине:

– Ты, что ль, Авдеева? Приказано доставить тебя к зданию горисполкома.

– Минутку! – Мирра забежала домой, схватила узелок с одеждой и, торопливо обняв мать, крикнула: «Я не прощаюсь», выбежала на улицу и быстро села в пропахшую бензином кабину.

Шофер тронул машину с места, и та, как инвалид, переваливаясь, захромала к горисполкому.

Павел Николаевич, нервно потирая руки, поджидал Мирру у разбитого бомбой крыла.

– Быстрее, быстрее! – Из здания вынырнули два парня, с трудом неся большой черный чемодан. – Кидайте его в кузов.

Один из парней нецензурно выругался:

– Сам бы попробовал. Что тут у вас, слитки золота? – Мирра похолодела. Незнакомый молодой человек, сам того не ведая, подобрался к правде.

– И золото, и серебро, и бриллианты, – иронично заметил начальник горисполкома.

– Да черт с вами! – Парень сплюнул и, вздохнув, помог приятелю закинуть поклажу в кузов. – С вас причитается, Павел Николаевич. Я, может быть, сегодня грыжу на всю оставшуюся жизнь заработал.

– Немцы к городу подойдут – вылечишься, – буркнул начальник и обратился к Мирре: – Водитель твой, Степаныч, дорогу хорошо знает. И ловкий он, не смотри, что рука покалечена. С ним из любого положения выберешься, даже если фрицы вас учуют. – Его суровое лицо неожиданно сморщилось, и на ресницах заблестели слезы. – В общем, езжай, Миррочка. Желаю вам добраться. А за мать не беспокойся. Моя жена за ней приглядит.

Молодая женщина снова забралась в кабину и помахала директору. Какое-то шестое чувство подсказывало ей, что она больше никогда не увидит своего начальника, однако девушка гнала горестные мысли.

– Довезти груз до станицы Безымянная – вот в чем заключается моя задача, – прошептала она и закрыла глаза.

Машина немного побурчала, прежде чем тронуться, и пошла вразвалку, отыскивая свободные участки дороги.

Павел Николаевич не обманул: шофер Степаныч, молчаливый, угрюмый, действительно хорошо знал свое дело. Выехав из города, они долго плутали по проселочным дорогам, потом медленно, но верно стали подниматься в горы. Степаныч аккуратно притормаживал на поворотах, и Мирра, убаюканная тряской ездой, задремала.

Когда послышался свист, грохот, рокот мотора, девушка испуганно подскочила:

– Что это, Степаныч?

– Фрицы нас заприметили, – ответил шофер. – Гады ползучие, чтоб им ни дна ни покрышки. Слезай с машины, в лесок спрячемся. Авось не достанут.

– А чемодан? Чемодан как же? – заныла Мирра. – Мы должны забрать его с собой.

– Дуры вы бабы, – буркнул шофер. – Ежели фрицы машину загубят, то и груз не доставим. Пешком с такой тяжестью не доберемся. А прятать его нет никакого смысла. Ну, посуди сама, мы не знаем, что завтра будет. Вдруг гады поблизости и нам на хвост наступают? Тогда они нас поймают и, если под пытками своего не добьются, прочешут окрестности и найдут груз. Собак привлекут обученных. Да они и сами как собаки бешеные. Так что, красавица, выхода нет. Прячься, не вылезай из укрытия, авось сильных повреждений машинке моей не нанесут.

Мирра послушалась его и притаилась в орешнике.

«Мессеры» летали над ними, как огромные вороны, один снаряд разорвался возле машины, не причинив ей особого вреда.

Авдеевой показалось, что немцы нарочно избегают прямого попадания. Неужели им известно, что в кузове? Но откуда? О сокровищах знают далеко не все. Неужели…