Глава 4

Межгорск. Наши дни

Этот звонок был каким-то чужим: резким, нервозным, дребезжащим. Так не звонили ни подруга Мария, которая уже много лет не приходила к ней, ни любимый внук. Роза Михайловна вздрогнула и встала из-за стола, оставив миску нечищеного картофеля. Как бы предчувствуя беду, заныло сердце, хотя на сердце она не жаловалась и в свои девяносто с лишним. Несмотря на грузную фигуру, бегала по магазинам и рынкам, делала всю домашнюю работу, стараясь не грузить внука, учителя русского языка и литературы: мыла полы, стирала, готовила. Правда, тяжелые сумки Олег таскал сам… «Он вообще молодец», – подумала Роза Михайловна и застыла у двери, в который раз сетуя на отсутствие дверного глазка. Чужой звонок повторился – более напористо.

– Кто там? – спросила она.

– Не бойтесь, – раздался и знакомый, и незнакомый одновременно мужской голос. Где она его слышала?

– Я и не боюсь, – участнице Великой Отечественной войны было смешно слышать такие слова. Женщина распахнула дверь. Перед ней стоял высокий представительный мужчина с черными, зачесанными назад волосами, смуглым лицом и большим носом. Он показался Розе знакомым. Только вот где она могла его видеть?

– Здравствуйте, уважаемая Роза Михайловна, – не спрашивая разрешения, он зашел в прихожую и огляделся. Пожилая женщина молчала, искоса посматривая на гостя. Что ему нужно в ее доме?

– Мне говорили, что крымчаки, к коим вы принадлежите, довольно гостеприимны, – улыбнулся гость. – Ну, Роза Михайловна, разве вы не пригласите меня в комнату?

– Зачем? Что вам нужно? – От всей его фигуры исходила угроза, хотя карие глаза смеялись. – Что вам нужно? – повторила она. Он не собирался таиться.

– У вас есть вещь, нужная мне, – мужчина чеканил каждое слово. – Ну, дорогая моя, не прикидывайтесь. Вы знаете, о чем я говорю. Эту вещь вы заполучили еще во время Великой Отечественной.

Женщина продолжала молчать. Мужчина стал проявлять нетерпение.

– Роза Михайловна, будьте умнее и проницательнее, – процедил он. – Я не прошу вас отдать эту вещь просто так. Я хорошо заплачу, очень хорошо, вы слышите? Кажется, у вас молодой внук, учитель? Как мне известно, учителя не могут похвастаться зарплатами. Я могу дать очень большие деньги. И не в рублях. Вы меня понимаете?

– Не понимаю, – она наконец разомкнула губы. – Не понимаю, о чем вы говорите. У меня ничего нет. Никакой такой вещи, которая бы стоила так дорого.

– Хорошо, – он кивнул, – согласен. Вам трудно принять такое решение с ходу. Даю вам день на размышление. Если что – вот моя визитка, – гость положил на стол маленький картонный квадратик. – Здесь только телефон. По-моему, нет нужды указывать свое имя, если предлагают такие деньги.

– Уйдите, прошу вас, – голос женщины задрожал. Она вдруг вспомнила, где могла его видеть. – И никогда больше не приходите сюда.

– Я не обижаюсь, Роза Михайловна, – мужчина развел большими руками. – И все же надеюсь на ваше благоразумие. Именно поэтому я уверен, что вы не пойдете в полицию, – он направился к двери и открыл ее. – До свидания. И помните: один день. Не больше. У меня нет времени.

– Уходите, – теперь ее голос звучал тверже. – Это мой окончательный ответ.

– Никогда не говори «никогда», – рассмеялся он, прежде чем утонуть в сумерках.

Закрыв за ним дверь, Роза Михайловна прислонилась к стене. Она задыхалась. На смуглом морщинистом лице выступили крупные капли пота. Этот негодяй не оставит ее в покое даже после смерти. К сожалению, незнакомец во многом прав. Это было бы верхом глупости жаловаться на него в полицию. Ее пальцы с утолщенными суставами сгребли визитку и разорвали на мелкие кусочки. Никакой продажи не будет. А завтра она все расскажет Олегу. Почему завтра, почему не сегодня? Ей нужно собраться с духом. Слишком много горестных событий придется восстанавливать в памяти. Но внук должен обо всем узнать. Узнать и принять справедливое решение. А он примет – женщина в этом не сомневалась.

Глава 5

Крым, 1941 год. Севастополь

– Ну, детки дорогие, пора и за стол садиться, – сказал Яков Захарович Бакши, потирая руки. – Наша дорогая мама и бабушка, как всегда, на высоте. Запах, – он потянул длинным крючковатым носом, – потрясающий. Роза, помоги бабуле накрыть на стол.

– Конечно, дедушка, – отозвалась четырнадцатилетняя красавица Роза, тонкая, как тростиночка, красивая той восточной красотой, которой всегда восхищались поэты и писатели: смуглая гладкая кожа, черные глаза с поволокой, тонкий нос с чуть заметной горбинкой. – Мама и тетя Сара, наверное, уже устали.

– Что же ты не с ними? – строго спросил дед. – Почему отлынивала от работы?

– А вот и неправда! – крикнула Роза и засмеялась. – Я сегодня сама курабье приготовила.

– Правда? – Старик взглянул на нее поверх очков с толстыми стеклами. – За это хвалю. Ну иди, неси угощение.

Девушка охотно отправилась на кухню. Она любила и уважала деда – высокого, моложавого, подтянутого, аккуратно и со вкусом одетого, носившего очки с толстыми стеклами, за которыми всегда угадывался добрый взгляд. Несмотря на то что Яков Захарович был сапожником, как и его дед и отец (сын, отец Розы, тоже пошел по его стопам), он слыл образованным человеком: хорошо знал историю, читал Тору в оригинале на древнееврейском языке. Девушка улыбнулась, вспомнив, как однажды на празднике Пасхи дедушка спросил ее:

– Знаешь, почему я так поломал мацу?

Она замотала головой, и тогда старик, посадив внучку на колени, стал терпеливо рассказывать о том, как евреи вышли из Египта и сорок лет бродили по пустыне. Это звучало, как интересная сказка, и Роза заснула у него на коленях, а тетя Сара, старшая сестра мамы, отнесла ее в кровать. Именно благодаря Якову Захаровичу семья Бакши была сплоченной, именно из тех семей, про которые говорят: «Вместе в беде и в радости». Благодаря рассказам деда и бабушки Роза знала, сколько несчастий перенесла ее семья.

В 1914 году с началом Первой мировой войны Якова призвали на военную службу. Ему повезло. Он не получил даже царапины и после окончания военных действий вернулся в Бахчисарай, где его ждали мать, отец и красивая певунья Мириам. Вскоре молодые сыграли свадьбу, и один за другим у них родились трое детей. Казалось бы, можно жить да радоваться, заниматься любимым делом и растить ребятишек. Но эпоха лихолетья не закончилась. Во время Гражданской войны, когда обе воюющие стороны демонстрировали негативное отношение к евреям и крымчакам, Яков решил ехать в Палестину. Добраться до нее тогда можно было только одним способом: сначала на борту фелюги до Батуми, а потом вместе с контрабандистами – до Турции. Только оттуда, либо по морю, либо по суше, крымчаки попадали в Палестину.

Как известно, фелюга – это небольшое судно со своеобразными косыми парусами, которое способно взять на борт лишь десять человек. Вот почему на семейном совете было решено отправлять семью маленькими группами. В последний момент мать деда, прабабушка Розы, категорически отказалась ехать.

– Это земля моих предков, – сказала она. – Разве я могу ее покинуть? Яков, ты сотни раз был на нашем старом крымчакском кладбище. Обращал ли ты внимание на даты жизни и смерти? Некоторые так затерлись, что невозможно прочитать. Но есть и разборчивые. Одно захоронение тысяча пятьсот семьдесят пятого года. Тебе это ни о чем не говорит? Наш народ жил здесь несколько веков и здесь умирал. Если мне суждено умереть, я хочу сделать это на родной земле.

Ему так и не удалось уговорить женщину, и они решили ехать сами. Яков успокаивал себя: когда они благополучно устроятся на чужбине, он приедет за матерью, и она последует за ним. Правда, в это слабо верилось, но тем не менее это было хоть какое-то оправдание того, что они оставляют пожилую женщину совсем одну, пусть и на родной земле.

Через несколько дней после этого разговора семья тронулась в путь. Дедушка и два его брата с семьями благополучно достигли Константинополя, а вот судьба младшей сестры сложилась трагично. Фелюга, в которой она пыталась достичь турецкого берега, была захвачена пиратами, забравшими весь нехитрый скарб беженцев и в одночасье покидавшими их за борт. Яков Захарович очень любил младшую сестру, и известие о гибели всей ее семьи подкосило его. Те несколько дней, что он провел на турецкой земле, стали для него пыткой. Он ждал корабль в Палестину, ходил по знаменитой турецкой набережной Остеклял, смотрел, как рыбаки продавали только что выловленную рыбу, вспоминал Крым, край, пахнувший полынью и чабрецом, довольно свободно болтал с турками, потому что язык крымчаков очень напоминал турецкий, и иногда перекидывался словечками с белыми офицерами, так же, как и он, бежавшими от новой власти.

– Нам говорят, скоро все кончится, – заверяли его эмигранты, но в их глазах он читал неверие и тоску по родине. Наконец парусник повез их на новую родину – так, во всяком случае, они предполагали, но попытка репатриации окончилась неудачно. В жаркой Палестине он оказался невостребованным. Местное население ходило в основном босиком и в услугах сапожника не нуждалось. Промаявшись несколько лет, Яков Захарович засобирался на родину, решив: будь что будет.

Жена и дети с энтузиазмом восприняли его предложение. Им осточертели чужие берега. Тогда никто из них не думал, как встретит их родина. Как бы ни встретила – их место там, на крымской земле. Дед рассказывал: когда они возвращались назад, то не спали ночей, всматриваясь вдаль. И когда показался знакомый маяк на мысе Сарыч, Мириам упала без чувств.

Родная земля приняла блудных детей. Якову повезло. Большевики провозгласили новую экономическую политику и не подвергали репрессиям тех, кто вернулся с чужбины. Приехав в родной Бахчисарай, он с тоской посмотрел на полуразвалившийся домишко и огород, заросший сорняками. Худой, изможденный сосед дядя Антон, так изменившийся внешне, что Яков еле узнал его, произнес, шамкая синими губами:

– Голод у нас был. Что только ни ели. Все фрукты зеленые ободрали. Траву жевали. И мать твоя… – он вздохнул и снял с головы ветхую шапчонку. Яков все понял.

– Умерла, – проговорил он и сжал кулаки.

– Да, – подтвердил дядя Антон. – С голоду.

Мириам жалобно всхлипнула.

– Жена, – произнес Яков, – и вы, – обратился он к детям. – Забирайте из бабушкиного дома все вещи, которые нам могут пригодиться. Здесь мы жить не будем.

Они взяли все, что могли унести, погрузили на телегу и поехали в Севастополь. В этом городе жил друг Якова, тоже крымчак, который давно приглашал его, говоря, что городу требуются сапожники. Деду Розы повезло во второй раз. Он поселился в доме почти в центре Севастополя, открыл сапожную мастерскую и вырастил троих детей, из которых в Севастополе осталась одна Сара, выйдя замуж за местного парня Исаака. Старший сын Михаил, тоже сапожник, женился на Хае и переехал в ее края – под Симферополь. Младшая дочь подарила любовь греку и теперь тоже жила в Симферополе. Это была большая и дружная семья, всегда собиравшаяся по праздникам и дням рождения вместе. Роза считала, что ей повезло с родными, и с удовольствием помогала накрывать на стол.

На кухне высокая стройная тетя Сара вместе с мамой и бабушкой раскладывали кушанья по тарелкам. Девушка облизнулась, увидев свой любимый «Тошеме» – пирог со свежей вишней, только вытащенный из печи. Бабушка Мириам, увидев внучку, расплылась в улыбке:

– Красавица моя пришла. Небось, дед тебя торопит? Им, мужчинам, подавай все поскорее.

Роза кивнула:

– Да, бабуля. Они уже проголодались… от таких вкусных запахов.

Мама Розы, Хая, тоже высокая и стройная, но не такая красивая, как ее сноха (женщину немного портил длинный нос с большой горбинкой), придвинула дочери тарелку с перцем-бубером, фаршированным морковью.

– Неси пока это. Скажи, что у нас тут еще пенырли-бибер. На горячее – таветэ и кавурма с черносливом. А на сладкое, – она показала на маленький столик, уставленный блюдами с хворостом и курабье, – тоже всего хватает.

Роза подошла к бабушке и положила голову ей на плечо. С губ Мириам Иосифовны как будто не сходила добрая улыбка, создававшая впечатление, что пожилая женщина всегда рада встрече и готова пообщаться. Впрочем, так оно и было. К Бакши любили ходить в гости. Их знали как радушных хозяев и людей, всегда готовых прийти на помощь.

– Я отломила кусочек твоего курабье, – шепнула бабушка. – Ты прекрасная хозяйка. Так и тает во рту!

Роза обняла старушку за плечи.

– По твоему рецепту, бабуля. По твоему рецепту. Ты лучшая кулинарка в Севастополе.

– Ах, подлиза, – Мириам повернулась к ней и поцеловала в щеку. – Ладно, хватит болтать. Неси еду.

Роза подхватила поднос с закусками и бросилась в комнату. Дедушка, муж тети Сары, дядя Исаак и ее отец Михаил нетерпеливо постукивали вилками по столу.

– Ну наконец-то, – буркнул Михаил, увидев дочь. – Тебя только за смертью посылать.

– Сегодня вы сговорились уморить нас голодом, – полный лысоватый смешливый дядя Исаак подмигнул племяннице.

– Не ной, – раздался за спиной Розы голос его жены. – Сегодня мы так вас накормим, что три дня есть не захотите, – вместе с Розой они ставили блюда на стол. Дед потянул горбатым носом:

– Ох, не могу!

Бабушка и мама внесли сладкое и кувшины с киселем.

– Налетайте, – скомандовала Мириам. – Исаак, ты не прав, что не взял с собой детей. Я знаю, Женя так любит мои пироги. И по Машеньке я соскучилась. И Раечка сегодня не приехала. А обещала.