Ой. А этаж-то низковато расположен… Не так все снаружи должно быть видно из дома… Ага! Надо наверх. Это же только шестой этаж – выше столько забытого! Сташка соскочил с подоконника и помчался – домой?? Да, домой, по-настоящему домой! На лестничной площадке дверь наверх была, конечно, заперта, но замок сдался Сташкиной ладони так же легко, как любой другой. Вздымая пыль на каждой ступеньке, он бегом помчался мимо запертых дверей на площадках на самый верх. Тут – пустая застекленная галерея, в щели надуло снежок на каменные узорные плиты. Оставляя на пыли и снегу колючие от шипов следы, он пробежал к черной чугунной винтовой лесенке с кружевными – листочки и травы, подорожник и крапива – ступеньками. Пыль набилась в крапивные чугунные зубчики… Но ступеньки, будто вчера, зазвенели под ногами, дверь вверху сама распахнулась, и, как заря над океаном, поднялось в нем предчувствие простора и летнего ветра…

Зима. Холод. Низкие серые тучи. Снег в лицо. Другая эпоха. А простору все равно вон сколько под этими тяжелыми тучами… Степь вокруг, бескрайняя, белая, и над тучами, хоть и не видно, синее небо и белое зимнее солнце. Дом. Сташка вытер растаявший снег со щек и засмеялся, разглядывая круглый лабиринт Дворца, натыкаясь взглядом на флюгеры, флагштоки и соседние башни там, где и ожидал их, миленьких, увидеть. Старшая… Братская… Архивная… Тайницкая… Черная и Белая спят, как прежде, ждут будущего…

Прыгая по колено в снегу, Сташка очертил круг, сквозь зубцы выглядывая в простор над Дворцом, все осмотрел-проверил. Дом. Все в порядке, все на месте, каждый флюгер. Продрог до костей под тяжелым, снежным северным ветром, забившем ему волосы мелкой ледяной крупой. В ботинках снег… Он впрыгнул в лестничную башенку и крепко закрыл дверь. Ступеньки зазвякали под застывшими ногами, потом пыль и снежок чуть слышно скрипели на каменных узорах пола… А! Не будет он спать в чужой комнате, где спали, наверное, все эти мальчишки-наследники… Он в своей спальне будет спать. На восьмом этаже… А на девятом что сейчас? Он открыл все запертые двери – пыльные пустые комнаты. Это сколько же лет тут никто не ходил? Да он и был пустой, вспомнил Сташка, этот девятый этаж всегда стоял пустой… Девятой звезды ведь еще нет. А жил он действительно на восьмом… Хотя звезд в прошлый раз было только семь… Он сел, где стоял, и сжал башку руками. Заныл тихонько. Почему так страшно вспоминать? Почему нельзя вспоминать? Нельзя думать о звездах…

Он вскочил и прижался лбом к стене, чтоб ничего не вспомнить. Но постепенно, в тишине знакомой лестницы, пусть и покрытой мохнатой слежавшейся пылью, он успокоился. Осталось только обида на бестолковых больших, отнявших у него Венок. Если б он только догадался, что Ярун забирает его насовсем… Объяснил бы как-нибудь, что без Венка так тяжело вспоминать, так болит голова, когда стараешься запереть детский разум от памяти…

Запереть?

Он стоял на площадке восьмого этажа. И все три двери были куда основательнее, чем все другие внизу, заперты. На каждой, кроме замка, по два, по три накладных засова, на них тяжелые печати на витых шнурах, толстые, из красного, бурого, синего воска. Шмыгнув носом, Сташка сел на пол под ближайшую дверь. Самая пыльная и выцветшая из печатей казалась знакомой и забытой. На самой новенькой, из синего яркого воска, был оттиск JARUN REX. На четырех других печатях – тоже всякие REXы, – что, каждый из императоров запечатывал тут эти двери? И что, входить туда нельзя? Ага, как же… Ни мгновения не промедлив, Сташка вскочил, оборвал все печати, аккуратно снял и поставил, кряхтя, к стеночке тяжеленные засовы; приложил ладонь к одному, другому, третьему замку. Замки послушно хрипели, скрипели, скрежетали и в конце концов отпирались. Дверь будто вздохнула, освободившись. Сташка уперся ладонями в теплое дерево, покрытое знакомой резьбой из крапивных листиков, и дверь бесшумно отошла, взметнув пыль. Темнота и тишина. И пыли куда больше, чем на лестнице… Тут уже не на года счет, а на столетия. Но ведь это – его дом… Прежний дом… Сташка перешагнул порог и чихнул. Потом еще. Сюда никто не входил лет пятьсот… Мебель под чехлами, как призраки чудовищ… Окна за черными выгоревшими полотнами, сквозь состарившуюся ткань едва сочится дохлый свет… Сташка кинулся к окну и дернул занавеску. Никак. Тогда он подпрыгнул и схватился повыше, повис, поджав ноги – ткань затрещала, поползла и вдруг разом оборвалась и обрушилась на него клубами пыли и тяжелыми складками. И хлынул сквозь грязные окна зимний снежный свет.

Сташка сидел в грязной тяжелой, громадной тряпке, чихал и ревел сразу и от счастья, что помнит эти стены и что никакой смерти нет, раз он снова живет, и от обиды: с Венком-то управился бы с этой грязью веков в два счета… Наревевшись, принялся за дело. Он ободрал, чихая и кашляя, во всех пяти комнатах портьеры, содрал все чехлы с мебели, – и комнаты сразу улыбнулись ему сквозь грязь и пыль. Все игрушки и сокровища выглянули из углов и с полок, откуда-то подкатился под ноги тусклый золотой мячик. Он что-то важное напомнил, только никак не вспомнить… Опять что-то про звезды. Света в затхлой ванной комнате не было. Надо включить рубильники внизу в подвале… Воды, само собой, тоже не было, трубы перекрыты в том же подвале… Он сел на край ванны и опять заревел, чихая и размазывая грязь по щекам и прижимая к себе почему-то ненаглядный мячик, который так хотел помыть.

– Где ты там… баловень судьбы, – позвал его Кощей. – Иди сюда.

Сташка вытер грязное лицо подолом, чихнул и вышел. Кощей стоял посреди комнаты и оглядывался с почти человеческим любопытством. Усмехнулся, увидев Сташку:

– Чудовище. Мне так хотелось в детстве сюда хоть одним глазком заглянуть. А тут – ничего особенного…

Сташка чихнул и потер рукавом мячик. Все равно этой одежде уже ничем не поможешь. Ответил Кощею:

– А что тут может быть особенного… Просто оно все – мое.

– Поверить в это трудно.

Сташка пожал плечами, постукал мячиком в пол, но это поднимало клубы пыли, и он прекратил. Тогда он просвистел тихонько пять простеньких ноток, и из угла, зафыркав и потянув за собой содранный со стола чехол, выехала золотая тяжеленькая машинка. Сташка побежал ей навстречу, отцепил грязную тряпку. Перевернул, покрутил ключик в золотом пузичке, снова поставил на колеса, подсвистел, пятясь, и машинка, весело жужжа, поехала за ним. Сташка не выдержал, счастливо рассмеялся и сказал Кощею:

– А мне – так легко!…

– Но ты-то, понятно, сумасшедший, но вот с чего Ярун тебе потакает… Я б тебе за это самоуправство, даже если ты не просто бастард, а наследник… Иди вниз и приведи себя в порядок.

– Не пойду. Я тут… прибираться буду.

– Иди, – мягко сказал Кощей, глядя, как машинка тычется в Сташкины ботинки. – Не надо, чтоб тебя персонал видел.

– Персонал?

– Без тебя приберутся. Иди, не бойся. Я послежу… За сохранностью этого музея.

– Это ведь Ярун велел? – уточнил Сташка, сообразив, что по своему желанию Кощей не стал бы утруждаться.

– Ну, не я же. Ему сразу сообщили, что ты печати оборвал.

– Весь этот этаж приберут? А Седьмой тоже?

– Не испытывай мое терпение, маленький наглец.

Сташка все-таки прихватил с собой вниз мячик и, когда сам влез в душ отмыться от пыли, паутины и грязи, отмыл и его хорошенько, так что он засиял, как маленькое золотое солнышко. Будто и не было этих веков, которые тут прошли без Сташки. Он посмотрел себе на руки и ноги – уже почти все в порядке. Вены почти такого же цвета, как должны быть у человека… Только чуть-чуть темнее.

Когда внизу принесли обед, он почувствовал голод. Но, едва спустился и увидел эту красивую полезную еду, затошнило так, что едва успел в туалет. Долго умывался дрожащими непослушными руками. Когда проходил в столовой мимо еды и ее запахов, отворачивался и не дышал. Подошел к двери на лестницу – Кощей настрого запретил выходить и показываться людям – прислушался: вверх и вниз по лестнице торопились взрослые, кто-то хрипло крикнул сверху:

– Восьмой вентиль, тебе говорят!…

Сташка тихонько вернулся в класс. Поиграл с мячиком. Лучше бы Ярун пришел… Он все милые старые игрушки не глядя отдал бы за пару слов от Яруна. Он вспомнил про Венок и чуть не заплакал. Ужасно больно узнавать все это детское древнее барахло наверху. Он опять подошел к двери на лестницу и прислушался. Женщина в годах торопливо и тихо спрашивала:

– …много детской одежды, старинной такой, но размерчик точно тот же, как вот мы на пятом этаже приготовляли, как вы распорядитесь, господин Максимилиан?

– Если одежду можно привести в порядок, то это надо сделать к завтрашнему утру, – ответил Кощей, стоящий, кажется, сразу за дверью. – Пусть ребенок носит, если захочет.

– …посуду мы уже перемыли всю, но там в буфетной орехов запасы, как у белки, – смеясь, сказал какой-то парнишка, – окаменевших…

– Заменить, – равнодушно распорядился Кощей. – И добавьте там каких-нибудь конфет. Метрдотелю передайте, что ужинать ребенок будет уже наверху. И пусть поразмыслит над меню, а то дитя опять ни к чему в обед не притронулось. Нехорошо.

– …Искусствоведы с коврами и игрушками закончили, но с книгами, говорят, не успеть, а книги, те, что вы оставили…

– Знаю, уникальны. Ничего, перебьются…

– Господин Максимилиан, портьеры настолько ветхие, что мы сочли возможным…

– Конечно, заменяйте… Раму балконной двери в большой золотой комнате починили?

– Да, мастера уже занимаются паркетом в библиотеке и в игровой…

– Господин Максимилиан… На дату гляньте…

– Любопытно… Поставьте на место. А где мой помощник? Александр, вы уже собрали со всех присутствующих обязательства по неразглашению?

– Конечно, господин Максимилиан.

– Уведомите всех немедленно, что я повышаю сумму штрафа впятеро, налагаю полное поражение в правах, не подлежащее никаким апелляциям, а еще… Да-да, любой проболтавшийся будет выслан на рудники астероида Минерва. Даже если мне лишь померещится, что он проболтался. …Это что вы мне показываете? …Господин ювелир, давайте спокойнее. Я тоже никогда не видел, чтоб камешки такой стоимости использовались как груз для вагончиков игрушечной железной дороги. И в коробках с играми тоже? Ну, приведите как-нибудь это в порядок, только сложите, как было. Нет, чинить все эти золотые кораблики мы будем постепенно, в рабочем порядке. …Госпожа кастелянша, пожалуйста, не вздумайте мне задавать вопросы по поводу детского постельного белья, распорядитесь, милая, по своему усмотрению. …Алло. Да, Яр… Насколько мне память не изменяет, они уже четвертый раз просят… Дашь четверть? Я бы и десяти не дал… Все нормально. Биржа закрылась с прибавкой в полпроцента. У тебя там как? Понятно. …Да, не отложишь, но все таки жаль, что ты этого не видел… Пятьсот лет грязи… История в деталях, вот что я тебе скажу. …Игрушки, в основном. …Ты был прав, да, все двенадцать томов, уже у тебя в кабинете, и еще, чтоб уж он раньше времени ни на что не напоролся, все, какие есть, рукописные документы, даже детские прописи… Обязательно. …Нет, законсервировали все очень грамотно, в приватных покоях на восьмом ремонт не нужен, так, столяр немного рамы поправил, да паркет отциклевали и полируют. А на седьмом придется повозиться, что-то с потолками. …Карта обсидиановая цела, там, где ты и говорил… И глобус еще там в полкомнаты… Окна домывают.…Мебель в порядке, даже мастера удивились, не беспокойся… Знаешь, Яр, тут даты всплывают уже другие, два объекта я сам видел – полторы тысячи. …Нормально ребенок себя чувствует. Меня пытается подслушивать, стоит вот сразу за дверями…

Сташка отскочил и убежал. Пусть лучше на все наплевать, и на старые игрушки, и на это… как называется… а, реинкарнация, – чем от одного имени Яруна ноги делаются ватными. За окном стало смеркаться, и мягко загорелся желтоватый свет. Он нашел золотой мячик, закатившийся под стол с учебниками, поднял и прижал к себе, как нуждавшуюся в спасении звезду, пошел прилег на диванчик. Кощею Ярун позвонил, а ему – нет… Но зато Ярун все-таки разрешил пустить его в те верхние комнаты, в прежний дом…

Вдруг проснулся. Тьма за окнами. Он вскочил и, подхватив с пола золотой мячик, побежал наверх. Дверь на лестницу открыта, и там, в сияющем колодце ступеней и перил, никого не было. Сияли молочные плафоны, отражаясь в ступенях, пахло моющими средствами. На площадке седьмого этажа белые резные двери тоже стояли распахнутыми. В комнатах все сияло чистотой и позолотой. Слегка закружилась голова, едва он перешагнул порог. Стукая мячиком в скользкий узорный паркет, он обошел все эти скучные парадные покои, не понимая, помнит их или нет… Ой. Сташка даже мячик упустил, увидев глобус. В полкомнаты. Громадный… Он подпрыгнул, ухватился за экватор и торжественно описал дугу, уткнувшись носом в какой-то горный хребет. Спрыгнул на пол. Голова закружилась еще сильнее… Этот глобус планеты Дом был так прекрасен, что хотелось сесть на пол и долго-долго его разглядывать. Сташка так и не понял, помнит он эту огромную диковину или нет. Латунный обруч экватора был мил рукам, да и тело вроде бы отозвалось на это торжественное движение по кругу над сияющим паркетом… Он вдруг вспомнил, что внутрь глобуса можно залезть… Потом. Скорее дальше. В следующей комнате во всю черную стену сияла бриллиантами звезд и сапфирами планет огромная карта созвездия. Стукая мячиком в паркет, Сташка пересчитал звезды – семь? Как – семь? А где восьмая? Ну да, Кааша-то ведь нет на месте почему-то… Почему? Взгляд рассеянно упал на золотой мячик – а этот-то почему весь день звездой кажется? Он прижал его к груди и, нервно подрагивая, отправился выше. На восьмом этаже двери черного дерева, в узорах, стояли приокрытыми. Он подошел к той, что открыл утром, оглянулся на остальные две и вспомнил: за той – библиотека и класс. А за другой дверью – круглый зал пустой… Почему-то важно, что именно круглый, но почему – не вспомнить.

Он отнес мячик в игровую, ласково катнул по ковру к остальным игрушкам. В столовой съел сладкую булочку и попил молока. Было уже очень поздно, и в ушах толкалось горячим, а глаза жгло… В спальне горели только маленькие узорные фонарики в углах, и стараниями кастелянши сияла белая постель с отогнутым углом толстого одеяла… Ой, спать скорее… Едва он разделся и лег, свет погас. Он вспомнил, что Кощей говорил о системе слежения, и ему опять стало мерзко где-то за ребрами. И тут уже они свои устройства пристроили? Чтобы стать незаметным, он сжался в клубок. Неужели только для того, чтоб испуганной зверюшкой прятаться под одеялом, он вернулся домой? И его на самом деле тихонько убьют, если он не будет послушным и предсказуемым? Неужели угрозы Кощея насчет Венка – не пустое дело? Это всяким старичкам можно умирать, они пожили и что хотели, сделали. А он что сделал? И что должен сделать, раз для этого ему нужен Венок, которого боится даже Ярун? А что нужнее – Венок или Ярун?

День за окнами так же начался с яркого солнышка, которое быстро спряталось за тучи. Сташка обошел дом прямо так, в пижаме, с удовольствием гуляя босиком по мягким, тусклым от времени коврам и с ознобом – по ледяному паркету. Замерз и пошел одеваться. В гардеробной новые темные платья висели справа. А слева – безумно нарядные, разноцветные, сияющие от камней и вышивок одежки – но тоже словно бы немножко выцветшие от времени. Сташка перетрогал их все – они пахли чистотой и больше ничем – и нашел вдруг среди золотых нарядов простое черное платьице, при виде которого сердце екнуло и застучало быстрее. Ага.

– Мое, – быстро надел и посмотрел в зеркало.

Платье и платье. Воротник, рукава. Никаких камней и вышитых драконов. Но оно, хоть и чуть-чуть великоватое, охватило тело, как родная шкурка – стало тепло до самого костного мозга. Среди нового нашел подходящие черные штаны, обул ботинки и снова посмотрел в зеркало. Ну вот. Теперь там в зеркале действительно он как есть… Только лицо детское совсем и космы дыбом… Когда он причесался, что-то в отражении слегка напугало – а пока разглядывал этого синеглазого мрачного мальчика за стеклом, испугался еще больше, так, что убежал из гардеробной, не оглядываясь.