Глава 5. Запись с диктофона Марины: монолог о счастливом детстве

Наверное, только в Гаване я могу рассказать об этом. Тем более, что застряла здесь на три месяца. Буду наговаривать все, что приходит в голову. Все равно не с кем толком поговорить по-русски, буду говорить со своим рабочим диктофоном.

В Москве нынче модно на каждом углу рассказывать о своих детских травмах. Куда ни плюнь, все травмированные, и всем надо себя баловать. Чем богаче и беззаботнее живет человек, тем больше таких разговоров. Если вдруг ни в чем не виноваты родители и учителя, то уж супруг однозначно виновен во всем.

Была одна дамочка, мы дружили в сети. История, леденящая душу: семейный ювелирный бизнес с мужем-тираном, который ей изменял. Она все ходила и ходила на психотерапию, после каждого сеанса описывала и описывала свои страдания. Все кругом ее жалели и жалели. Между курсами терапии они с тираном ездили на профильные выставки в Дубай и Гонконг. Она позировала в вечерних туалетах, а потом жаловалась на душевную боль. Я, как и многие, искренне ее жалела. Ровно до того момента, как она проболталась о своих собственных изменах мужу. Увлеклась в откровениях.

Тогда мне стало понятно, что терапия – просто часть ее шикарного образа жизни, маркер принадлежности к некоему особому кругу. У таких богатых страдалиц все замечательно. Они получают удовольствие от каждой минуты своей жизни. Им без разницы, у какого специалиста проводить время – психолога, там, или косметолога. Их обслуживают абсолютно все. Специалисты – за деньги, виртуальные друзья – бесплатно.

Что ж, это действительно здорово, когда женщина регулярно ухаживает за собой. Поддерживает холеный вид и ментальное здоровье. При наличии денег и времени – почему нет. Но пытаться давить на жалость всем подряд – это уже попросту наглость. Я более чем уверена: во время терапии выяснилось, что у нее целый вагон детских травм. Что не мешало ей регулярно улыбаться родителям, посещать семейные ужины и в конце концов получить немаленькое наследство. Говорю же, все хорошо у таких женщин. Мне бы у них поучиться, да что-то не хочется. К тому же наследства я все равно не получила, даже на похоронах своих родителей не была.

Однажды я смотрела документалку, американскую. И там выступала такая милая черная женщина, психотерапевт. Сказала, психотерапия вообще не заточена под черных. Однажды пришел к ней лечиться черный дядька. И во всех опросниках, регулярно, на вопрос, были ли у него травмы, отвечал отрицательно. Но однажды, прежде чем поставить очередную какую-то галочку в анкете, он задумался вслух: Стоп, а это было до или после того, как меня подстрелили?

Психотерапевт просто забыла, как дышать! Потом, конечно, спросила:

– Почему вы никогда не говорили, что вас подстрелили?

– Да вы и не спрашивали.

– Но я не могу ставить в анкету вопрос: В вас стреляли? Это уникальный опыт!

– Да не такой уж уникальный… я знаю много таких людей!

Тогда эта женщина поняла, что ей надо в принципе менять опросники и методику работы с черными людьми. Но мне что-то кажется, для довольно большой категории белых людей эти опросники тоже были бы идиотскими. Для тех, например, кто не бьется в истерике, услышав слово насилие. Или для тех, кто, как и я, прожил с суицидальными мыслями большую часть своей жизни. Может быть, поэтому мне так легко среди черных людей в Гаване?

Я родилась на Крайнем Севере, в крошечном городишке на берегу холодного недружелюбного моря. А твой город что, на острове? – удивляются москвичи, когда я по старой привычке говорю: здесь, на материке…

Приходится объяснять, что помимо островов, бывает и побережье. Москва по отношению к прибрежным городам действительно находится на материке.

Провести детство в холодном сыром климате – не самый приятный опыт. Но маленький город, в котором ты постоянно у всех на глазах, – вот что делает такую жизнь по-настоящему невыносимой. Особенно если твоя мать страдает расстройством психики, а ей непрерывно на тебя доносят: видели там-то и с кем-то, делала то-то и то-то. С тех пор, как я разорвала с ней все связи, никто больше не посмел поднять на меня руку или повысить голос. И мне не потребовалось для этого долгих лет терапии.

Когда я была совсем маленькая и спрашивала, где меня взяли, ответ был – в больнице. Далее следовала история о худенькой бесцветной девочке, которую никто не хотел брать. Мама вообще хотела сына, а не какую-то там страшненькую девочку! Но она написала из больницы папе, и тот согласился. Вот кому я должна быть благодарна за все! Правда, он потом от нас ушел, а мама теперь мучайся с никчемным гадким утенком, который даже не сумел родиться мальчиком. Если я буду хорошо себя вести, я могу, конечно, превратиться в лебедя. Но она от меня уже давно ничего хорошего не ждет и просто не знает, за что в жизни так наказана.

Матери очень нравилось, как пугал меня этот рассказ. Она с удовольствием вспоминала мой ужас прилюдно, это был такой миленький анекдот в ее педагогическом кругу. Однажды, уже лет в девять, я резко прервала за праздничным столом ее самодовольный смех и спросила, нельзя ли перестать всем об этом рассказывать. Было 8 Марта, день демонстрации силы перед прочими ведьмами из ее школы: убранная квартира, загроможденный закусками стол, вычурные наряды, дрессированный ребенок. Надо же, какая дурочка, мы же шутим, – фыркнула мать, но губы у нее задрожали. Будь мы одни, я бы получила подзатыльник и нотацию, что должна не выделываться, а говорить родителям спасибо. На людях моя дорогая матушка так не поступала, и ей пришлось покончить с этим аттракционом. Впрочем, ее власть надо мной позволяла легко находить себе новые развлечения.

Мне было действительно страшно, что меня могут вернуть в неведомую больницу, где я совсем никому не буду нужна, даже в качестве рабыни. Понятно же: страшненькую девочку взяли в дом из милости, чтобы было над кем издеваться. Била меня мать нечасто, но очень злобно, всем своим видом показывая, до чего я ее довела. Коротко ударить по лбу костяшками пальцев, отхлестать по щекам тетрадью с затесавшейся вдруг тройкой, дать подзатыльник, избить шнуром от электрического чайника – этого всего много-то и не нужно. Физической расправе я бывала порой даже рада. Она избавляла меня от материнских истерик, бойкотов, показательных унижений и долгих монотонных рассказов, какая я дрянь.

Однажды, в очередной раз угрожая, что наложит на себя руки – разумеется, по моей вине, – мать устроила театральное прощание с домом. В финале этого представления она сняла с полки фото, на котором были отец и я. С этим меня и похоронят! – срывающимся голосом заявила она. Я была просто парализована ужасом. Эффект ее полностью устроил. Стоит, смотрит на меня своими тупыми глазами, пошла спать, дура! Через минуту она уже болтала с подругой по телефону. А поутру перед школой приготовила мне сырники и поцеловала, делая вид, что ничего не случилось. Кажется, она и сама в это верила.

Мать умела менять лица молниеносно, не забывая обязательным фоном рассказывать о своей честности. На людях она как будто красиво несла меня по волнам жизни, но дома превращалась в остервеневшую стихию, которая стремилась меня утопить.

Я росла послушной хорошей девочкой, которая каждый божий день училась изощренно врать и скрывать свои мысли. У меня была лишь одна мечта: вырасти, убраться подальше и забыть, что у меня вообще была мать. Буду взрослая – будет свой собственный дом, где я буду себе хозяйкой. Разве не об этом мне все время твердили? Твоего здесь ничего нет, ты ни на что не заработала! Вырастешь – будешь жить как хочешь, а пока будь добра! Не разводи нюни, твои крокодильи слезы здесь никого не волнуют! В своем доме будешь рыдать сколько влезет!

Отец, с которым моя мать была разведена уже дважды – они развелись было, потом опять поженились, потом опять развелись – периодически возвращался. Это всегда происходило неожиданно. Его могло не быть несколько месяцев, мы начинали от него отвыкать, после чего он вдруг приходил, оставался на несколько дней или даже недель. Потом снова исчезал, не сказав ни слова. Моя жизнь проходила на фоне их скандалов, разборок, демонстративного молчания. Однажды мать ехидно спросила его, почему он всегда возвращается, если она такая плохая. Ответ был совсем не тот, которого она ожидала. Вместо того, чтобы униженно промолчать или признаться в любви, отец плюнул в нее словами: Мне попросту негде жить.

Я понимала, что у нас с ним одна проблема, но каждому придется с ней разбираться самостоятельно. Чтобы до этого элементарно дотянуть, следовало просто поменьше нарываться. Едва попав в школу, я начала копить силы. Днем я демонстрировала примерное поведение и прилежание, ночью мне снился побег из тюрьмы. Я рыла подкопы, убивала охрану, перелезала через стены, даже летала. И каждый такой сон завершался моей победой. Через десять лет я наконец получила пропуск на волю – золотую медаль.

Раздутое эго сыграло с моей матерью злую шутку: дочь такой великой женщины просто обязана была поступить в институт на материке. В нашем богом забытом городишке это было равносильно Нобелевской премии за материнство. Живи мы в каком-то мало-мальски приличном месте, мать ни за что не отпустила бы поводок. Но она, как всегда, была готова мною пожертвовать ради своих амбиций. К тому же, уехав на материк, я могла вытащить туда и ее. Она не учла одного: у меня были свои собственные цели, и я совершенно точно не собиралась брать своего тюремщика с собой. Только мысль о том, что мать в моей жизни явление временное, как средняя школа, а отец – и вовсе факультативное, и спасала меня в этом аду. Словосочетание счастливое детство до сих пор вызывает у меня только кривую усмешку.

Глава 6. Запись с диктофона Марины: разговор с мадриной

– Дайарис, я хочу записывать на диктофон. Это не табу?

– Ай, Марина, что ручкой, что диктофоном – какая разница? Ты не украдешь мою душу, руки коротки. Пиши на свой диктофон. Тебе даже интернет разрешен, ничего страшного. Эта игрушка погоды не сделает. Уедешь в Россию – будешь слушать свою мадрину, это неплохо, это память! Мы и так вместе ненадолго.

– Вы хотели поговорить со мной о моей матери.

– Да, девочка, все так. Тебе во время кариоча было сказано: Если черная нить распутается, мы обязательно найдем в ней белую нить. В твою либрету внесли эту запись.

– Как раз хотела узнать, что это должно значить для меня.

– Этот стих имеет дополнительный смысл: Даже когда мать мертва, она всегда заботится о безопасности и благополучии своего ребенка.

– Не понимаю, о чем речь. Как связаны эти две фразы?

– Для этого существуют патаки – поучительные истории йоруба. Вот послушай-ка:

Однажды в царский дворец забежала крыса и с умным видом сказала вот эти самые слова, чтобы обратить на себя внимание: Если черная нить распутается, внутри нее окажется белая нить. Все побросали свои дела и начали обсуждать, что это за мудрость такая. Царь спросил, может ли кто-нибудь из присутствующих постирать черную ткань, чтобы она стала белой. Крыса хвастливо заявила, что может. Царь назначил ей срок: через семь дней, на площади перед дворцом, она должна это сделать. Тогда он отдаст ей половину своего имущества. Если у нее ничего не получится, она будет казнена. С этими словами он отправил крысу домой. Тут-то она и пожалела, что вообще рот раскрыла! Пришлось идти советоваться с бабалао, и ей было велено умилостивить ее покойную мать, принеся в жертву цесарку. Крыса так и сделала. В назначенный день она долго и упорно стирала перед дворцом кусок черной ткани, но ее цвет не менялся. И тут во дворце вспыхнул пожар! Все побежали его тушить, но крыса осталась на месте. Налетел порыв ветра, и перед крысой появился дух ее матери. Он забрал черную ткань и вместо нее оставил белую. Когда пожар был потушен, все вернулись. Пришла пора посмотреть на ткань. Крыса вынула из тазика кусок белой ткани, показала присутствующим и получила обещанную награду.

– Я что-то не думаю, что дух моей матери будет меня спасать подобным образом.

– Да, но разве ты не возвращаешься мысленно к тем добрым и правильным вещам, которым она тебя, несомненно, учила? К полезным историям твоей семьи, которые она тебе рассказывала? К хорошим привычкам, которые она тебе прививала? Когда ты заболеваешь, не используешь простые приемы лечения, которые использовала она для тебя?

– Это кажется таким естественным. Я и не задумывалась об этом.

– Даже тому, как ты искусно умеешь врать, ты обязана ей, и не говори мне, что это не спасало тебе жизнь! Как в этом самом патаки, где крыса и дух ее матери подменили ткань.

– Но я предпочла бы обойтись и без этих умений, и без необходимости как-то спасаться.

– А разве тебя кто-то спрашивал? Тебе что, принесли меню, как в ресторане? И ты такая: нет, на вранье у меня аллергия, от побоев я толстею, а разведенных родителей мне врач запретил. Несите счастливое детство, а на десерт – миллион долларов. Кому-то приносят такое меню?

– Было бы здорово, но нет.

– Вот то-то же. Тебе многое пришлось пережить. Безопасности не было в твоей жизни. Но сейчас ты дома. Понимаешь? Здесь ты дома. Здесь ты можешь спокойно учиться. Сюда ты всегда можешь вернуться за советом, если этого захочешь. Мой долг, чтобы это было так. Слышала меня? Вот один из уроков, что я должна тебе дать: твоя мать разрывалась между миром мертвых и миром живых. От этого были все ваши проблемы. Теперь, когда она ушла, вы можете примириться. В тебе течет ее кровь, нравится тебе это или нет.

– Но почему это с ней произошло?

– Возможно, ты была не единственным ее ребенком. Но единственным, которого она родила.

– Она говорила, что ей пришлось сделать аборт до моего рождения.

– А, вот видишь! Шляпа нашлась, да головы уже нет. Нерожденные дети тянут матерей за собой в царство мертвых. И не успокаиваются, пока не утянут. Только тогда они могут снова попытаться прийти в наш мир, через другую мать. Так и получается: эту женщину тянул на тот свет ее нерожденный ребенок, а она тянула тебя. Ты выбрала разорвать все отношения, жить своей жизнью и не брать у матери ничего. В твоей ситуации это было разумное решение: ты ограничила ей доступ в твой персональный духовный круг, и она перестала иметь такое большое влияние на твою жизнь, как могла бы. За каждым человеком, если считать до седьмого колена, стоит больше сотни его прямых предков. А если учитывать дядюшек и тетушек, это целая армия. И каждый может сформировать свой духовный круг так, чтобы он был дружественным. Но духи привели тебя сюда, так что это еще не конец.

– Значит, мне не стоит переживать, что я не была на похоронах матери?

– А ты хотела там быть?

– Нет, не видела в этом смысла. И за наследством не поехала. Не могла себе представить, что прикасаюсь к ее вещам. Как будто они несли на себе проклятие. Все отошло тем, кто за ней ухаживал перед смертью. Наверное. Я не вникала. Она умерла в другом городе.

– Что за город?

– Родина бабушки. Унылое место. Мне никогда там не нравилось.

– Ты хорошо чувствуешь живое и мертвое, это сразу было ясно. Жаль, что для культа пало монте ты оказалась непригодной, палерос постоянно работают с миром мертвых. Вот послушай-ка, что я еще тебе скажу. Матерям, застрявшим между мирами, неуютно среди живых. Они чувствуют себя неправильными, постоянно ищут внимания. Им надо доказать самим себе, что они достойны находиться на этом свете. А ведь рядом живой ребенок, и он чувствует себя хорошо! Ай, как обидно, как больно! Надо, чтобы он тоже страдал! Вот так и получается детство, как у тебя.

Великая мать Йемайя, пришедшая из океана, принадлежит обоим мирам одновременно. Смысл твоей инициации в том, чтобы поддерживать ее светлую сторону, жить по правилам, соблюдать табу, в сложных ситуациях консультироваться с бабалао и приносить положенные жертвы. Тогда мир мертвых не будет напоминать о себе лишний раз. Твоя жизнь наполнится смыслом и светом, которым неоткуда было взяться. И кстати, как твоя спина?

– Боли прошли после кариоча.

– Не возвращаются?

– Нет, пока не было.

– В спину обычно впиваются покойники, чтобы тянуть человека к мертвым. Мы очистили это место, очистили тебя саму, умилостивили твоих покойников, и все прошло. Если не повесишь на себя новых мертвецов, болеть больше не будет.

– А если повешу? Теперь это еще опаснее?

– Схватываешь на лету! Темная сторона Йемайя в этом случае может получить к тебе полный доступ. Йемайя уже поселилась в твоей голове, и от тебя во многом зависит, как она себя поведет. Если пойдешь наперекор правилам и мудрости Ифа (высший оракул йоруба), спиной уже дело не ограничится. У тебя связь с потусторонним миром теперь гораздо сильнее, риски выше. Каждый день, едва открыв глаза, ты будешь выбирать свою сторону. Никто этот выбор за тебя не сделает. Инициация может сохранить человеку жизнь в его теле – вот как с тобой произошло, ты ведь срочно прошла посвящение. Но проще твоя жизнь не станет, если ты не потрудишься сама над ней поработать. Это все равно, что требовать от врача, чтобы он тебя спас, но не выполнять его предписаний. Не врач виноват, когда у больного распадается печень, а тот продолжает пьянствовать.

– И что же, достаточно один раз ошибиться или опустить руки, чтобы все пошло прахом?

– Тут у всех по-разному. Надо периодически сверяться с оракулом. На Кубе те сантерос, которые стремятся соблюдать правила, делают это раз в три недели.

– И каждый раз духи хотят петуха, денег или еще что-нибудь?