Читать бесплатно книгу «Девиация. Часть вторая Аня» Олега Валентиновича Ясинского полностью онлайн — MyBook
cover







По дороге вспоминал сегодняшний вечер. Гном ворчал, боязливо посапывал. Да и сам я знал, что совершил прескверное. Но ещё более скверное могут придумать. И она… Особенно возле скамейки. Нельзя так. Нельзя!

Приплёлся домой уже за полночь. Знобило. Горячий душ не отогрел. Закрылся в келье, рухнул на диван.

В затухавшем сознании мельтешили обрывки сегодняшнего невозможного вечера: дождь, грязь, Аня, её горячая попка, мои бесстыдные пальцы и поцелуй у скамейки. Видимо бредил.

Глава вторая

21 октября 1989, Городок

Наутро проснулся совершенно разбитый: тридцать восемь и пять, горло заложило. Хорошо, что выходной, в школу идти не нужно.

Мама хлопотала возле меня, поила настойками, ставила горчичники, причитала о бестолковом сыне, умудрившемся промокнуть до нитки и вываляться в грязи. А я, восторженно-обречённый, лежал в скомканной постели, изучал узоры настенного ковра, перебирал вчерашний вечер.

В горячей голове рождались эфемерные живые картины, средоточием которых была девочка во мраке заброшенного сарая.

Я приближал, разглядывал грешную руку, своевольную, которая не побоялась дотронуться этими самыми пальцами. Сжимал смелые пальцы, даже касался их губами, чувствуя незримые Анины флюиды, хранящиеся меж папиллярных узоров.

Мне представлялось, что я влюбился, но это чувство, преломленное призмой выведенной Формулы, представало в ином свете, от чего щемило меж лопатками.

Дотянулся к полке, выбрал третий том «Большой медицинской энциклопедии», нашёл и вычитал, что у меня по всем симптомам ПАРАФИЛИЯ, психическое расстройство, а ещё: задержка в развитии, комплекс неполноценности и недостаток серого вещества в мозгу. Одним словом – урод! Как теперь жить? Утешало лишь отсутствие компонента насилия при желании удовлетворить патологическую страсть. Тем более ничего удовлетворять я не собирался.

Отшвырнул энциклопедию, достал дневник. Поставил дату, описал допущенный грех, подбирая слова, лишённые эмоций (чтобы лишний раз не мучить сердце). Затем добавил диагноз из медицинской энциклопедии. Внизу, красным карандашом, заглавными сантиметровыми буквами вывел: «НИКОГДА!».

Теперь – главное: прекратить ЛЮБЫЕ отношения с Аней. Кроме школьных. Изображать доброжелательное равнодушие. Между нами ничего не произошло. Ведь допущенное однажды может быть случайностью: рука случайно скользнула, случайно дотронулась. К тому же, она, вероятно, забыла, или не заметила. Это я тут размечтался…

Изморенный, провалился в липкий сон.

Под вечер разбудила мама.

– Как здоровье? Температура не упала? – присела на краешек дивана, приложила холодную руку.

– Вроде лучше. Горло болит, – вынырнул из липкого сна. – Дай попить.

Откинул одеяло – вспотел весь. Мама протянула кружку с компотом.

– Сразу не глотай, грей во рту.

– Что случилось? – Я взял кружку. Чувствовал – намеренно разбудила.

– Девочка к тебе пришла. Говорит – ученица, зовут Аня. Я сказала, мол, заболел и спишь, но ей передать что-то нужно, – рассказывала мама, наблюдая, как я мелкими глотками цежу компот.

Влажный ком застрял в горле! Поперхнулся, закашлялся, протянул маме кружку, чтобы окончательно не расплескать. Та подхватила полотенце, вымакала залитую грудь, потом одеяло.

– Видно, не очень хочешь с нею встречаться. Ладно, скажу, что спишь – в другой раз придёт, – мама насмешливо покачала головой.

– Нет! Пусть заходит!

– Не прибрано у тебя. Хоть поднимись – неудобно девушку лёжа встречать.

– Она не девушка. Ученица.

– Тем более – неудобно.

– Не на свидание же… – принялся оправдываться я, но мама понимающе улыбнулась, молча вышла.

Я поднялся (аж в голове закружилось!), пристелил диван, надел спортивки, футболку. Сел, откинулся на спинку. Непринуждённее – вот так, хорошо. Сердце покалывало сладкими иголочками: ПРИШЛА!

Не нужно нам встречаться. Узнаю, зачем пришла – пусть уходит!..

Хорошо, что пришла.

Эх, пропаду!

Оглядел келью – вправду бардак: на столе книги навалены, тетрадки, рулоны хронологических таблиц. Рюкзак среди комнаты…

Вскочил, зафутболил под стол, опять присел.

Дверь приоткрылась, заглянула мама, потом зашла Аня. Маленькая, смущённая. Прижимает пакет, в котором, как догадался, мой свитер.

– Принимай гостей, – улыбнулась мама, пропустила Аню в комнату. Прикрыла за ней двери.

– Здравствуйте, – робко сказала девочка.

Осталась у дверей, переступала с ноги на ногу. Вся в голубом: свитер, юбка, колготки , голубые ленточки в косах – под цвет глаз.

– Привет…

Голос выдался сиплым, испуганным – будто у мальчишки на первом свидании.

Собраться!

Как там у Карнеги?

Все теории напрочь заклинило!..

– Заходи, – дрожащей рукой-предательницей указал на стул.

Девочка несмело прошла в комнату, села, положила пакет на колени. Затем, будто вспомнив, переложила на стол.

– Я свитер принесла. Тот… – всё так же смущённо сказала. – Спасибо! Я в нём нисколечко не замёрзла.

– Не стоило заботиться, потом бы отдала.

– Нет! Словно чувствовала, что вы заболели. У вас температура. Бедненький. Вы из-за меня заболели! Теперь должна вас лечить, – защебетала Аня.

– Ничего ты не должна! – возразил я, понимая, что пропадаю.

– Должна! И…

– С чего ты взяла. Просто…

– …и вы можете попросить у меня, всё что хотите!

Аня подняла глаза, уставилась на меня немигающей синевой. Чувствовал (о, как я чувствовал!), что нелегко ей дается этот взгляд, в котором детская привязанность уступала место нарождавшейся девичьей жертвенности. Не отводила, прожигала.

Вот и влип! – подумал я, стараясь выдержать её глаза.

НЕЛЬЗЯ! Пусть уходит!

– Я с вашим свитером спала, потому, что он вами пахнет, – прервала гляделки Аня, залилась румянцем.

Ещё один шаг к невозможной пропасти!

Ошалелый Гном судорожно пытался найти выход из ловушки, зато Демон торжествовал, даже Пьеро обрадовался, растворял млеющее сердце в сладкой истоме.

Однако Гном победил:

– Пойми, Аня… – хрипло и беспристрастно начал подбирать нужные (лживые! лицемерные!) слова. – Я проводил тебя домой, потому что это… ну, мой долг. Потому, что я организатор дискотеки и отвечаю за посетителей. За всех. Как учитель. Вернее – пионервожатый. Я отвечаю за ВСЕХ пионеров. Ты пионерка?

Аня расстроено кивнула.

– Вот! Скоро станешь комсомолкой. Я провёл бы ЛЮБОГО школьника, который задержался допоздна, если бы у неё, у него… не было с кем идти домой. Любого, будь то ученик или ученица. Для меня все одинаковы. Все дороги. Всех люблю.

Девочка опустила плечи, насупилась.

Бедный Пьеро уже рыдал от моей несусветной лжи.

– Спасибо, что принесла, – сказал теплее. – Ты мне ничего не должна. Это мой долг. Дружеские отношения между учителем и учеником. Ты очень хорошая девочка. Мне вчера было очень приятно…

– Мне тоже.

– Ну, вот…

– Мы будем дружить? – Аня уставилась на меня.

– Мы уже дружим.

– Я не о том. О настоящей дружбе.

– Как?

– Будем встречаться, делится новостями… Как в пионеркой песенке, помните: нужным быть кому-то в трудную минуту…

– Конечно! Я всегда готов прийти тебе на помощь. Любому ученику.

Аня опустила глаза: не может взять в толк, как могу быть таким олухом, после сказанного ею, сокровенного.

– Я хочу с вами дружить ПО-НАСТОЯЩЕМУ, – обречённо выдохнула.

Нет силы дальше её мучить!

– Не могу… – ответил безысходно, с нежностью вбирая взглядом маленькую фигурку. – Пойми, Анечка, НЕ-МО-ГУ!

– Почему?!!

– Потому, что НЕЛЬЗЯ.

– Почему – нельзя?

– Если парень в двадцать лет, да ещё учитель, дружит с восьмиклассницей – так нельзя. Это плохо.

– Кому плохо?

– Тебе… Я могу причинить психическую травму.

– Чего?! – Аня недоумённо уставилась на меня.

– Ну… я порой могу вести себя по-взрослому.

– Ведите!

– Нельзя! Вчера, когда тебя нёс…

– Я ещё хочу, чтобы вы меня несли.

– Но это – нельзя. Это запрещено.

– Кем?

– Школой, – сказал первое, что пришло на ум. Сам ответа не знал. – Родителями. Законами. Обществом, наконец. Нельзя – потому, что – нельзя! Табу – называется. На уроках истории учили.

– Знаю. Это, когда обутым нельзя в священную пещеру заходить. Но причём тут пещера, и какое дело им всем до меня, до моей личной жизни? – зло сказала Аня.

– Табу – это НЕЛЬЗЯ. Без объяснения причин. Потому, что так нужно. Кому-то… Ты должна стать частью системы, быть гражданином, патриотом, хорошо учиться. В общем, так заведено – ИМ до всего есть дело. А личной жизни у тебя быть не может, потому, что ты ещё маленькая.

– Я что – не человек?!

– Человек, но маленький. Ты ещё не понимаешь…

– Я всё понимаю! Не надо меня считать дурочкой! Пионеры-герои в мои годы подвиги совершали, жизнь для родины не жалели – вы сами рассказывали.

– Подвиги совершать можно, и жизнью жертвовать, а дружить ПО-НАСТОЯЩЕМУ – нельзя. Такие законы.

– Глупые законы, – сказала девочка, глянула на меня с вызовом. – И вы глупый, если им верите.

Соскочила со стула, села возле меня, взяла мою руку своими ледяными.

– Ой, какой горячий! Вам лечиться надо, – защебетала. – Моя бабушка рецепты разные знала, а я в тетрадку записывала, про травки, как заваривать. Я завтра приду, возьму тетрадку…

– Не нужно завтра! А что маме скажешь?

– Мама понимает. Я рассказывала, как вы меня спасали. Она ничего плохого не ответила, только удивилась, что именно вы. Она вас знает – вы раньше к ней часто ходили.

– Я? К ней ходил?

– Ну да. К ней в библиотеку. Городскую. Она там заведующей.

– Как маму зовут?

– Аля… Алевтина Фёдоровна.

– Да, знаю… Ты её дочка?!

– Что-то не так?

– Наоборот…

1981 – 1989, Городок

Алевтину Фёдоровну, или АФ – как обозначал её в дневниках (а в Леанде называл по имени – Алевтиной), знал давно, с шестого класса, когда получил допуск во взрослую городскую библиотеку и прочитал «Рассказ о любви» Рэя Брэдбери. Мне тогда тринадцатый шёл.

Похожа на Аню – маленькая, хрупкая. «Предпервая Муза» – как называл её в дневниках последующих – объект отроческих желаний, где главным фетишом служили книги и всё, с ними связанное: оттопыренный вырез кофточки, в котором открывалась бретелька лифчика, когда Алевтина каллиграфическим почерком заполняла формуляр; её ноги, когда наклонялась к нижней полке, чтобы достать книгу; и я, заворожёно следящий, как поднимается край юбки, открывает углубление с обратной стороны колена.

В предсонных выдумках я не раз подходил, дотрагивался до того углубления, а потом осторожно, медленно запускал руку выше. Затем рифмовал эти стыдные желания, возбуждаясь до поллюций, заучивал наизусть и рвал, потому что показать никому не мог.

Я представлял, как попрошу разрешить мне дотронуться, хоть через одежду (и она разрешит!), но конечно, этого не делал. Зато она сама, чувствуя мои тайные желания, порой подходила ко мне, читающему за столом в отведённом уголке библиотеки, наклонялась, приобнимала за плечи, спрашивала, нравиться ли книга, или ещё что-то, и я впитывал её запах, лёгкое дыхание на своих волосах, угадывал плечами близость маленьких округлостей под тоненьким свитерком.

Однажды, будто ненароком, я прижался плечом к её грудям. Алевтина не сразу отстранилась, даже поцеловала меня в макушку. Последнее я для себя выдумал, а возможно, так было наяву.

Вычислив обусловленность подходов библиотекарши с моими уединениями, намеренно шёл в угол читального зала, садился, раскрывал книгу и спиной ждал приглушенного ковровой дорожкой цокота каблучков. Порой не дожидался. Но если посетители расходились, у нас начиналось тайное свидание (я так считал!). Не знаю, что думала при этом Алевтина – я тогда о книгах не думал.

Порой она садилась возле меня на соседний стул, и я мог украдкой разглядывать её колени, похожие на детское лицо с чёлкой, щёчками, ямочками для глаз и подбородка. Я очень хотел к ним дотронуться наяву и даже гладил в стыдных мечтах. Я всегда любил зиму, уютную для чтения, но в ту пору её разлюбил, поскольку Алевтина прятала коленки под тёплые колготы, сквозь которые личико не проступало.

Разлучаемые редкими посетителями, мы обсуждали писателей и мои стихи «для всех», которые я читал Алевтине. Она внимательно слушала, порою делала замечания, но больше восторгалась и говорила о великом будущем, если займусь поэзией.

Большая часть тогдашних стихов были тайными признаниями в любви, но Алевтина, как мудрая женщина, лишь улыбалась, не отвечала на признания странного мальчика, и дарила в дни рождений редкие поэтические сборники, подписанные лимериками. Я их вычитывал по буковкам, ища в бессмыслице сокрытый смысл. И находил. Но не более того: мне было тринадцать, ей – двадцать восемь.

Зато книжные новинки оставались безраздельно моими. Я допускался до распаковки бандеролей с новыми поступлениями и единолично овладевал нетронутыми страницами, пользуясь правом первого перелистывания.

Тогда, в благословенном начале восьмидесятых, я мечтал жениться на Алевтине, лишь бы подождала, пока закончу школу. Мне было совершенно безразлично, что она старше меня на пятнадцать лет и замужем.

Длился мой тайный роман, названный в дневниках «Библиотечным», четыре отроческих года, до «первой любви» в шестнадцать. После знакомства с Зиной я продолжал ходить в библиотеку, но реже – книги уступили место вздохам на скамейке, стихи поменяли адресата, как и предсонные фантазии.

Алевтина Фёдоровна поняла мои поредевшие визиты. Мы общались во время заполнения карточек, обсуждали новинки, доступ к которым у меня остался, но она чувствовала перемену, не расспрашивала.

Затем была армейская служба, которая напрочь выветрила детские стыдные мечты. По возвращению домой о библиотеке не вспомнил – столько книг в продаже появилось. Былая властительница мальчишеских грёз растворилась в счастливом прошлом. Всё проходит.

Однако возвращается самым неожиданным образом.

21 октября 1989, Городок

– … если поместить зубчик чеснока за щёку и не разжевывать, то можно выздороветь за час, – лепетала Аня, не обращая внимания на моё отсутствие, – а густой отвар плодов сушеной черники хорошо использовать при ангине для полоскания горла.

– Она меня помнит?

– Что? – не поняла Аня.

– Алевтина Фёдоровна меня помнит?

– Конечно! Говорила, что вы были самым лучшим её читателем. Вас даже грамотой общества книголюбов наградили.

– Наградили… Как она?

– Мама?

– Да.

– Никак. Вернее – всё так же: работает в библиотеке, нас воспитывает.

– Вас двое – ты и Сашка?

– Уже трое: два года как Галя родилась.

– И она ничего не говорила, когда узнала о вчерашнем вечере?

– Ничего плохого. Лишь улыбалась и головой качала, – утешала девочка. – Не переживайте, она на вас нисколечки не обиделась. Только расспрашивала, какой вы стали. И отпустила свитер занести. Так что вы не бойтесь: если мы подружимся – мама ругать не станет.

– Это она сказала?

– Ми ещё об этом не говорили… Я же не знала, согласитесь ли вы. Но чувствую – запрещать не станет. Вы согласны?

Ничего не ответил – что я могу ответить? Страшный грех обидеть эту женщину, обидеть её дочку. Гораздо страшнее, чем нарушить лицемерные законы, придуманные людьми.

– Вы не хотите? – обиженно прошептала Аня.

Я обнял девочку за плечи, притянул. Чувствовал, как от меня несёт потом. Уже хотел отстраниться, но не шелохнулся – сейчас это не важно.

– Мы будем дружить, – прошептал в макушку, – только это наш секрет. Большой секрет для маленькой компании…

– … огромный такой секрет, – мурлыкнула Аня.

– Да. Но ты должна меня слушать. Делать, как скажу. И никаких возражений! Поняла?

Девочка молча кивнула, потёрлась щекой о мою грудь.

– Встречаться будем в школе, при всех, чтобы никто не узнал. Поняла?

Опять кивнула, но едва-едва. Видно, не так представляла нашу дружбу.

– Это значит, что самой приходить ко мне не нужно. Поняла?

Едва ощутил, как дёрнулась щёчка – точно не понравилось.

– Умница! – сказал я, наклонился, поцеловал в косичку. – Тебе нужно идти домой, а то стемнеет. Маме привет передай.

– Рано ещё.

– Кто обещал, что спорить не будет?

– Я.

– Ну вот, исполняй, – я дотронулся губами пахнущего фиалками виска, легонько отстранил девочку.

Аня недовольно поднялась, расправила юбку, выжидающе посмотрела на меня, но возражать не стала.

– Пошли.

Взял за руку, повёл в прихожую. Помог обуться, одеть курточку. Отщёлкнул замок.

Аня, когда уже взялась открывать дверь, обернулась. Посмотрела на меня так тоскливо и обожающе, что не видержал, наклонился, поцеловал в прикрытый шапочкой лобик.

Аня охватила меня за шею, повисла, пригнула обалдевшую голову и впилась влажными губками в мои сухие и шершавые.

За спиной скрипнула дверь…

Резко выпрямился, отстраняя девочку!

Обернулся…

На пороге своей комнаты стояла мама и удивлённо смотрела на нас.

– Услышала, что Аня уходит, вышла попрощаться, – сказала мама. – Ты дочка Алевтины Фёдоровны Раденко?

– Да, – испуганно шепнула Аня.

– Похожа.

Тут уже я глянул на мать: откуда, мол, знает?

– Мы раньше часто на совещаниях в отделе культуры встречались, – пояснила мама, с насмешливым пониманием разглядывая неудачливых любовников. – Такая приятная женщина, всегда Эльдара хвалила. Она в городской библиотеке заведующей?

Аня кивнула.

– Ну вот, а я в Доме культуры библиотекарем. Земля круглая. Передавай ей привет.

Аня опять кивнула, подняла на меня испуганные очи.

– Ладно, кавалер, отпускай девушку домой, скоро стемнеет, – сказала мама, повернулась и пошла в комнату.

Аня приоткрыла дверь, выскользнула бочком, засеменила вниз по лестнице.

Нужно было объясниться с мамкой, а то доконает молчаливым укором. Зашёл к ней в комнату.

– Мам, ты не думай… – начал с порога. – У нас ничего не было. И быть не могло!



Бесплатно

0 
(0 оценок)

Читать книгу: «Девиация. Часть вторая Аня»

Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно