– Спасибо, мистер Саливан, я в понедельник перезвоню вам, и мы все обсудим, – удивившись и обрадовавшись, выпалил Макс, планируя тут же завершить разговор, но у старика Дерека Саливана на этот счет были другие планы.

– Ты знаешь, сынок, ты же не против, если я буду тебя так называть? Или все же лучше – мистер Браун?

– Называйте, как Вам больше нравится, мистер Саливан, – ответил Макс, мысленно ругая себя, что ответил на этот звонок, ведь теперь этот старик от него не отстанет.

Такси подъехало к дому, возле входной двери которого стоял Тапио с каким-то парнем, держа в руках по бутылке пива. Из машины вышел Макс, державший телефон возле уже красного уха, периодически выдавливая из себя слова типа: «вот здорово», «не может быть», «мы разберемся с этим вопросом» и так далее. Подойдя к парням, Макс остановился, просто слушая очередную историю старика Саливана о том, как в семидесятые годы он со своими друзьями попался за употребление травки.

Тапио подошел к Максу и нарочито громко произнёс:

– Сэр, добрый день, прошу Вас предъявить водительские права и документы на автомобиль. Также сообщаю Вам, что я вынужден выписать Вам штраф, так как во время вождения автомобиля Вы разговаривали по мобильному телефону.

Поняв идею друга, Макс, имитируя волнение, сообщил старику Саливану, что у него возникли проблемы с копами, поэтому он вынужден положить трубку, после чего сразу же завершил звонок.

– Тапио, ты просто чертов гений, а то я уже думал, что мне придется выслушивать все истории этого сумасшедшего старика, который к тому же постоянно неправильно называет мою фамилию, – радостно воскликнул Макс.

Тапио, явно наслаждаясь похвалой, нарочито скромно ответил, что герои для этого и посылаются на землю, чтобы выручать обычных смертных. Все засмеялись.

– Так, Макс, позволь тебе представить моего кузена Вилле, он прилетел погостить ко мне из Хельсинки, поэтому «Калсарикянни» у нас сегодня будет на троих.

– Привет, Вилле, как жизнь?

– Норм, чувак, давайте уже начнем оттягиваться. Я предлагаю посмотреть по телеку по-настоящему крутое шоу, в котором чуваки спорят на деньги, что смогут, не морщась, сожрать какую-нибудь гадость…

– Погодите, – прервал его Макс, – Тапио, мы же с тобой договорились, что посмотрим финальный матч за кубок Стэнли, ты ведь его специально записал, а я все это время избегал любых источников информации, чтобы не знать, кто победил, и нам было интересно сегодня смотреть игру.

– Да, точно, – сказал Тапио и, постучав по плечу кузена, добавил:

– Значит, сегодня будем смотреть матч, а это шоу ты тогда потом сам посмотришь, хорошо, Вилле?

В ответ Вилле изобразил грустную рожицу, а потом, глотнув пива, сказал:

– Постойте, парни, вы что, на самом деле хотите смотреть матч между Сент-Луисом и Бостоном? Так он уже травой порос, настолько давно это было!

– Ну да, а какой еще может быть другой матч? – улыбаясь, заметил Тапио, незаметно делая знак Максу, что его кузен дурачок, шутливо покручивая пальцем у виска.

– Ну хорошо, – сказал Вилле, начав заходить в дом, но потом, внезапно остановившись, добавил:

– Если вы хотите смотреть этот скучный матч, где «Блюзмены» забросили 4 шайбы, а «Медведи» смогли в ответ отыграть лишь одну, то вы самые настоящие психи, ведь в этой игре не было никакой интриги!

В этот момент надо было видеть лица Макса и Тапио, по выражению которых было понятно, что они думали об этом финне, свалившемся им на головы и испортившем друзьям «Калсарикянни». Тапио еще какое-то время ругал своего кузена, после чего, немного успокоившись, пригласил всех в дом к столу, ведь он специально его накрывал. В доме, выпив и закусив, друзья начали думать, что им смотреть по телевизору, раз финал кубка Стэнли смотреть уже не хотелось. Макс предложил посмотреть новый сезон «Игр Престолов», а потом сразу уточнил, смотрел ли его Вилле.

– Да, конечно, у меня оформлена подписка на «HBO»^[2], поэтому я смотрел все серии сразу после их выпуска.

– Давай только ты хоть с сериалом ничего не испортишь и не будешь спойлерить?^[3] – настоятельно попросил своего кузена Тапио.

Ребята были довольны, что нашли выход из сложившейся ситуации и их «Калсарикянни» был спасен. Они пили пиво, ели пиццу, попкорн, которым иногда кидались в телевизор, когда на экране показывали «Короля ночи». Вилле, на радость друзьям, ничего им не говорил, кроме некоторых безопасных вставок типа: «А я знал, что так случится» или «Ну ничего, смотрите дальше, там будет просто отрыв башки…». Возможно, все бы так и продолжалось дальше, если бы Тапио, в разговоре с Максом, не стал озвучивать свои варианты дальнейшего развития событий, которые ожидали главных героев, и тут, видимо, не в силах сдержать своих эмоций внутри себя, Вилле подскочил с кресла и стал возмущаться, что развитие событий, придуманное сценаристами, – настоящий провал.

– Ну как Джон Сноу мог убить «Бурерожденную», ведь он ее так любил? Я просто в шоке. Никто не мог ожидать такого глупого финала, и, между прочим, я тоже подписал общемировую петицию, чтобы эти киноделы пересняли финал!

Закончив, наконец, свою эмоциональную речь, Вилле вдруг понял, что снова все испортил, рассказав друзьям финал сериала.

– Ой, парни, вы только не злитесь, я не специально, просто хотел поделиться с вами своим возмущением.

– Дурак ты, Вилле, – сказал Тапио, бросив в него горсть попкорна.

– Ладно, я лучше пойду покурю, – смущенно сказал Вилле и пошел к выходу.

– Ты же не куришь! – заметил Тапио, но кузен его уже не услышал.

Макс открыл еще две банки пива, одну из которых протянул другу, и после того, как они сделали по глотку, сказал, что такой провальный «Калсарикянни» у них впервые, но это не повод злиться на кузена, хоть он и странный чувак.

– Давай уже посмотрим его шоу, он ведь летел к тебе из Хельсинки и неизвестно, когда еще раз сможет тебя навестить.

– Ты знаешь, я даже не знаю, как смогу пережить такую долгую разлуку с кузеном, – шутливо заметил Тапио, после чего, встав с кресла, пошел звать Вилле назад, чтобы посмотреть всем вместе шоу, о котором тот говорил.

Ближе к полуночи Макс вернулся домой. Он, пошатываясь, зашел в дом, стараясь не шуметь. Но все как будто было против него, поэтому сначала он задел вазу с зонтами, которая с грохотом свалилась на пол, после чего, выругавшись, он нагнулся ее поднять и у него из переднего кармана вывалился смартфон, который сначала громко ударился о металлическую вазу, а потом и о пол.

– Господи! Краун, посмотри на себя, ты же даже на ногах стоять не можешь! – раздался, словно раскат грома, голос Энн, которая стояла на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж.

Голос жены прозвучал так неожиданно, что Макс аж вскрикнул от испуга. Энн, помолчав немного, вдруг залилась искренним смехом, стараясь прикрыть рот, чтобы не разбудить спящих детей.

– Ты вскрикнул сейчас каким-то женским голосом, Макс, я не догадывалась, что ты у меня такой трусишка. Ладно, проспись сегодня на диване, а то я боюсь, ты в таком состоянии не сможешь подняться по ступенькам в спальню, – подытожила Энн, после чего вернулась на второй этаж.

Макс услышал звук закрывшейся двери их спальни. Оказавшись возле дивана, он, не раздеваясь, рухнул на него прямо в обуви. Голова сильно кружилась, ему казалось, что комната со всем, что было внутри, находится в постоянном движении. Такому состоянию мироощущения имелось название «вертолеты», и чтобы снизить интенсивность всеобщего кружения, Макс опустил одну ногу на пол и почти мгновенно заснул беспокойным сном.

Утром, когда Энн спустилась в гостиную навестить мужа, он продолжал спать, и только она хотела вернуться назад в спальню, как муж открыл глаза. Первое время Макс не мог понять, где он находится и что произошло, но вспомнить ему помогла Энн, задав самый популярный вопрос в таких случаях:

– Ну что, алкоголик, как твое самочувствие? – и, не дождавшись ответа, добавила:

– Сейчас я принесу тебе два аспирина, должно полегчать.

После того, как Макс опустошил стакан с растворенными в воде двумя таблетками аспирина и вернул его назад, Энн собиралась отойти от него, но вдруг обратила внимание на обувь мужа.

– Дорогой, а что с твоей обувью? – дружелюбно спросила Энн.

– Блин, неужели я наступил в собачье дерьмо? Не волнуйся, я все почищу, только головная боль немного спадет, – слабым голосом ответил Макс.

– Нет, дело не в собачьем дерьме.

– Ну, это же не может быть человечье дерьмо, я тебя уверяю, что это собачье, – еле шевеля губами, сказал Макс, ведь каждое движение отражалось сильной головной болью.

– Да вопрос вообще не в дерьме, ты разве не видишь, что на тебе чужая обувь? – немного повысив голос, спросила Энн.

Максу пришлось открыть глаза и он, рассмотрев то, что у него было надето на ногах, сказал, что это действительно не его обувь, а, значит, это ботинки Тапио или Вилле, которые явно меньше размером, чем его, и поэтому у него так сильно болят пальцы на ногах.

– Я вообще не пойму, как ты влез в эти ботинки, они ведь на пару размеров меньше твоих, это даже со стороны заметно, как же надо было напиться, чтобы не заметить этого и, кстати, кто такой или такая Вилле?

– Хм, дорогая, ты, что ревнуешь?

В ответ Энн просто молчала, буравя мужа взглядом.

– Не знаю, как я их обул, но сейчас очень прошу тебя снять их, а то у меня уже пальцы онемели, а Вилле – это кузен Тапио, который приехал к нему погостить из Хельсинки.

– Я думала, что нет ничего страшнее друга финна-дурака и вдобавок алкоголика, – сказала Энн, стягивая с мужа ботинки, – но, судя по твоему сегодняшнему самочувствию, страшнее, когда у тебя два таких друга.

В гостиную вошла Лилиан, держа в руках нунчаки^[4], и, увидев на диване отца явно не в лучшей своей форме, обратилась к Энн:

– Мама, а почему отец спит на диване, он что, тебе изменил, и теперь вы разведетесь?

Энн стояла, ошарашенно переводя взгляд с Макса на дочку, а потом снова на дочку, не понимая, шутит ли та или говорит серьезно.

– Мама, я, если честно, не хочу, чтобы вы разводились, и «отсталый» тоже сильно расстроится, но как бы в итоге все не сложилось, мы справимся, так как мы уже достаточно взрослые, а вот Грегори еще слишком мал, и ему будет сложно это пережить.

– Лилиан, прекрати такое говорить, никто никому не изменил, папа просто вчера перепил у дяди Тапио, поэтому решил поспать внизу, чтобы никого ночью не беспокоить, так как вернулся домой поздно. Никто и не собирается разводиться.

– Всем привет, – поздоровался Грегори, заходя в гостиную и протирая очки полой своей ночной пижамы.

К этому времени Лилиан уже налила себе стакан воды и, сделав пару глотков, сказала брату, чтобы он не переживал, так как родители не будут разводиться, а значит, его не отдадут в детский приют.

– Разводиться… А как это? Это потому, что папа умирает? – грустно спросил Грегори.

– Как это умирает, мелкий, ты это о чем?

– О, боже! – воскликнула Энн, – Макс, хватит валяться. Ты напился, лежишь тут, как полуживой, а я должна отдуваться? Никто не разводится и не умирает, Грегори, твоя сестра пошутила, не обращай на нее внимание.

– Вообще-то, это Грегори сказал, что отец умирает, а не я, – возразила Лилиан.

– Лилиан, ты шла на тренировку? – раздраженно спросила Энн.

– Да, мама, на тренировку.

– Вот и иди, у меня нет настроения пререкаться.

Через какое-то мгновение Энн обратила свое внимание на пустую кошачью миску, открыла дверцу кухонного пенала и с горсткой насыпала корм, после чего, выпрямившись, спросила сразу у всех:

– А вы не знаете, где Лютер, кто-нибудь вообще его видел сегодня?

– Да, – ответил Грегори, – я ведь вообще-то для этого к вам спустился, чтобы рассказать про Лютера.

– Что случилось? – встревожилась мама.

– Проснувшись, я посмотрел в окно и увидел на улице Лютера. Он снова играл с какой-то собакой возле дороги. Я хотел открыть окно, чтобы позвать его, но он вдруг резко перестал играть и начал за кем-то внимательно наблюдать, после чего резко сорвался и побежал в сторону нашего дома, и я потерял его из виду.

– О, нет, только бы не то, о чем я думаю! – сказала встревоженно Энн.

– Мама, а о чем ты думаешь? – спросила Лилиан.

В это мгновение раздался стук в дверь, Грегори сразу же побежал к двери. Послышался звук отпирания двери и радостный возглас:

– Дедушка, к нам приехал дедушка! – после которого еще один:

– Лютер, ты, оказывается, побежал встречать дедушку, а мы думали, кого он увидел, что так лихо сорвался с места?

Энн, не скрывавшая огорчения, глубоко вздохнув, тихо сказала:

– Что за день такой сегодня? Его только сейчас тут не хватало.