И еще одно приятное открытие – моя правая рука накрепко примотана цепью к чугунной батарее. Без фанатизма, но реально накрепко. Цепь замкнута нехилым навесным замком.

– Ну что, Егорка, не врубаешься пока? – снова склонился надо мной Борода. – Ладно, тогда быстро ввожу в курс событий. Ты, я, он и даже он, – кивок куда-то за мою спину, – Короче все мы – сотрудники спецназа ГРУ Российской федерации. Профессионалы, бля. Жопами головы неприятелю умеем откручивать. Находимся на особо секретном задании в самом сердце вражеского Пиндостана. В нашу задачу входит…

– Хорош гнать, Бородатый, – смог прохрипеть я, не оценив этого искрометного юмора.

– Смотри, а наша принцесса то уже соображает! Да грубит к тому же. Что, Егорка, Урода завалил – сразу борзый стал? На хрена только бальзам на тебя тратили, Бэтмен хренов!

– Извини, – пробормотал я. – После Урода ничего не помню. Что было-то?

– А спасли мы задницу твою дурную, причем второй раз уже. Херня какая-то тебе голову открутить пыталась, а мы не дали. Так что, должок твой удвоился.

Точно! Одеяло, там на подъезде. Вот почему, видимо, шея так горит…

– А как вы… Как там?..

– Как мы там оказались? – Борода заржал. – Следили за тобой, балбесом. Дядя Миша еще давно подметил, что ты жрачку не доедаешь, а ныкаешь куда-то, порох собираешь, дергаешься… Правда ты всегда дергаешься, но тут прям подскакивал. Че мы слепые что ли? Сашка́ же ты перед смертью пытался выходить? Вот мы пошушукались и решили, что он тебе перед тем, как откинуться, некую страшную тайну открыл, он же тут самый опытный считался, много чего знал. И гадали мы, что же это за секрет такой неимоверный, что наш тихий Егорка, который на улицу нос боится высунуть, сам, один, не сказав ни слова товарищам, о чем, кстати мы еще потолкуем с тобой, пошел на ночь глядя, со стволом наперевес? Сашок уже не расскажет, ты шухеришься, и решили мы с Лешим и дядей Мишей тебя пропасти. Во-первых, на тебя, дурака, посмотреть, как ты по Городу пойдешь интересно было, а во-вторых, хрен его знает, может Сашок тебя на клад какой навел, так и нам бы что-нибудь упало. Вобщем, шли метрах в ста, спиной твоей любовались. А ты, кстати, неплохо поначалу двигался, четко…

– Профессионально, – совершенно серьезным голосом вставил Леший.

– Во-во! Тихий-тихим, а слушал, видать, умных людей, на ус наматывал. Только с Уродом ты, конечно, лоханулся. Мы-то его минуты за две до тебя заметили, можно было еще ускакать. А ты даже не дернулся, только когда почти на очку вышел, его спалил и в тот угол зашухерился. А мы напротив, на набережной, в старом павильоне засели и гадали – то ли свалить, то ли тебя пристрелить, а потом свалить, но ты уж больно смешно там сидел, как будто на проводе оголенном. А Урод по ходу сначала нас учуял, к нам он двигался, но ты там или пернул, или хрюкнул, не знаю, короче… Но завалил ты его – просто загляденье. Верх хладнокровия! Мы аж охренели все… А потом, смотрим, из окна над подъездом слизь какая-то вытекла, типа медузы что ли, я такой раньше не видел, и на тебя, болезного, прыгнула. Ну, тут уж что делать – спасать героя надо, все-таки подвиг совершил! Подбежали отодрали ее от тебя, ты кстати лицом-то уже синеть начал, и сожгли. Точнее, пытались сжечь. Не горит она толком, сама горячая, вон Леший без перчаток был, тоже руки обжег. Уползла она в подъезд, вобщем. Мы за ней не полезли, не хрен туда соваться, тебя за руки – за ноги и бежать. Еле добежали до Коробки, да-да не пялься так, у нас свои секреты есть, там ночь переждали, а с утреца тебя сюда, в Сарай, в отчий дом, доставили.

– Спасибо, мужики…– попытался простонать я.

– А ты здесь почти сутки валялся, – продолжал Борода, – Леший тебя какой-то дрянью мазал, а когда не помогло, пришлось бальзам тратить. Так что помни, Егорка, помни, кто тебя, дурака, второй раз из-под молотков вытащил. А забудешь, на шею свою в зеркало глянь, на тебя как будто ошейник из кипятка надевали.

– А я догадываюсь, что это за хрень была, – раздался сиплый голос, и в круге света появился дядя Миша – парнишка лет девятнадцати, худой, но жилистый и широкоплечий. – Помнишь, Борода, мертвяка без головы нашли? Ему по шее будто лазером каким прошлись. И тоже прямо около дома валялся. По ходу эта слизь то и была, может она чисто мозгами питается…

– Баранами она питается! – оборвал его Борода уже другим серьезным, злым голосом. Всю шутливость его, как рукой сняло.

– Баранами, которых кормишь, спасаешь, жизни учишь, а они, вместо благодарности, крысятничают и втихаря лезут куда-то зачем-то. А ну колись, Егорка, куда шел? Колись, сука, тут щас все твое бытие на кону!

Все трое склонились надо мной, сурово и пристально гладя прямо в глаза. Все трое ждали ответа. И от этого ответа напрямую зависела моя жизнь.

Я зажмурился. Мне было стыдно перед этими людьми, но я сделал то, что сделал, точнее попытался, и по-другому поступить я не мог. Надо говорить правду, а там будь, что будет.

– Короче… Сашок, когда уже совсем плохой стал, еле говорил, рассказал, что можно отсюда вернуться. Можно. Ему кто-то говорил, я имя не запомнил, но он его уважал. Ну я и подумал, раз уж Сашок тому мужику поверил, значит правда…

Я замолчал, задохнувшись. Горящее горло с трудом позволяло долго разговаривать.

– Дальше, – хмуро процедил Борода.

–Вобщем, надо добраться до своего дома… То есть не сюда в Сарай прийти, а в настоящий свой дом, где ты жил Там, Тогда… И переночевать. Точнее уснуть. А проснешься уже дома… Ну то есть Там…– я снова замолчал, жадно хватая ртом воздух. На этот раз никто не перебивал, все терпеливо ждали.

– Сашок сказал, что он бы сам давно вернулся, но его дома здесь нет. Ну, тут же все немножко не так… Он жил где-то около Спутника, далеко идти, но он с какой-то высотки в бинокль смотрел и понял, что точно нет его дома. А твой, говорит, по любому стоит, потому что Речвокзал вообще не изменился, в смысле ничего не исчезло. А я же там рядом жил… Ну вот и решил попробовать. Поверил. Вам не сказал, потому что, знал – не отпустите… Простите, мужики. Не мог я по-другому… И… Спасибо вам еще раз…

Наступила тишина. Все трое все также серьезно смотрели на меня.

Первым не выдержал Леший. Открыл щербатый рот и дико с подвизгиванием заржал, потом подключился Борода, загромыхал, запрокинув голову, а потом и дядя Миша присоединил свой гогот к остальным. А я лежал с закрытыми глазами и чувствовал, как по раскаленным щекам текут холодные горькие слезы, чувствовал, как обрывается где-то в груди последняя тонкая-тонкая ниточка, связывавшая меня с Родным домом. Ниточка, которая называлась – надежда.

Смеялись они долго. Очень долго. Потом вытирали слезы и, охая, держась за животы, повторяли фразы из моего рассказа, и снова начинали ржать. Наконец успокоились. Помолчали.

– Ну что, верите ему? – серьезно спросил Борода.

– Я верю. – ответил Леший. – Он только поэтому и решился выползти, домой хочет.

Дядя Миша просто кивнул.

Борода вздохнул, поднес свое лицо к моему, так что я чувствовал его несвежее дыхание, и тихо, серьезно сказал:

– Ну и баран же ты, Егорка! А Сашок тоже – красавец, пошутил напоследок. А может совсем уже бредил… Не вернешься ты никогда, Егор. Ни я, ни они, никто не вернется. Не знаю, почему, за что мы здесь, но отсюда только один путь, и вчера ты им чуть было не воспользовался, если бы не мы. Забудь прошлое. Полностью. Отрежь, оторви, выбрось. Того мира нет и никогда не было. Есть только этот… Мир… Прими его. Только так ты здесь выживешь. А будешь помнить и надеяться – недолго протянешь. Понял?

Я молча кивнул. Сил говорить не было. Не было сил жить.

– Ну вот и хорошо, что понял, – сказал Борода, резко развернулся и пошел к своей лежанке. – Больше объяснять не буду.

Остальные тоже молча, понуро отвернулись и начали расходиться.

– Э, мужики! – вспомнил я, – А на хрена вы меня привязали?

Борода повернулся:

– Как это на хрена? Ты у нас в карантине. Ты же с этой тварью там чуть ли не сексом занимался, мало ли чем она тебя наградила. Может у тебя ночью клыки до пупка и хвост вырастут, и ты нас тут всех порвешь, как Тузик грелку. Помнишь, Дима с Горгульей сцепился, она его царапнула? Рассказывали тебе, кем он на следующий день стал и что делать начал? Во… А Черныш, когда в Грибы влетел?.. Ладно, что вспоминать. Посидишь пару дней, потом посмотрим, что с тобой делать.

Да хоть пару лет… Мной овладело какое-то мрачное равнодушие. Внутри было пусто, как будто душу вырезали и отпустили, оставив мешок с костями догнивать на этой помойке. Все стало бессмысленным и ничего не значащим. Даже страх, мой вечный, намертво впаянный в меня страх, исчез, растворился, как будто осознав, что тут больше нечем поживиться, паразитом покинул тело мертвого хозяина. Слова Бороды словно сорвали какие-то оковы, державшие до сих пор мое сознание и хранившие там надежду и смысл существовать. Все. Точка. Прошлого нет. Есть только вот это…

Чуть позже ко мне подошел Леший. Присел рядом на корточки, помолчал, покряхтел и наконец заговорил:

– Ты особо не парься, Егор. Не ты один такой. Многие надеются, верят, помнят… И байку эту мы уже слышали не раз. Был тут еще до тебя паренек один, тоже никак не мог поверить, маялся, страдал. А как эту историю услышал – загорелся, духом воспрял и ушел, как герой кинофильма, с гордо поднятой головой и пушкой за плечом. Его тогда никто останавливать не стал, никто же до него не проверял – правда или нет. Поэтому и отпустили, он, кстати, недалеко тут жил… Двое даже проводить вызвались. Дошли нормально, без косяков, он в подъезд – нырк, и тишина, ни выстрелов, ни криков, вообще ничего. Потом ночь настала, парни ушли. Дня через три решились все-таки сходить посмотреть, а вдруг на самом деле прорвался. Утром пошли, сам понимаешь, чтоб говна всякого вокруг поменьше шныряло. Толпой. Как на штурм. Нашли дом, зашли в подъезд, поднялись, этаж шестой вроде был. Квартира – вот она. Дверь заперта. Стучали-стучали, потом выломали на хер. Зашли. Обычная двушка, все в пыли как везде, следы парня того до кровати, сама кровать примята, а его нет. Вот тебе загадка. Неужели правда?… А потом кто-то бо́шку-то поднял, а этот дурень прямо над кроватью, в потолок впаянный висит. Причем, как будто прессом каким припечатали. Лицо обглодано, потроха тоже, только ребра поломанные торчат. Как мы оттуда бежали! Жопы светились! До Сарая добрались, смотрим, а двоих не хватает. То ли по дороге, кто сцапал, то ли из дома того не вышли. Хрен его знает, никто от страха не видел ничего. С тех пор мы на подобные истории не ведемся. Смирились… И ты смирись. Легче так. А иначе, как жить? Только пулю в лоб…

Никогда еще немногословный, косноязычный Леший не выдавал такого монолога. Он, сам, видимо, пораженный накатившим на него красноречием, замолчал, глядя куда-то сквозь меня, а потом медленно поднялся и отошел.

***

Отвязали меня на следующий день. Борода отомкнул замок, пошутив что-то про конец инкубационного периода, сурово посмотрел сверху вниз и изрек:

– Все, Егорка! Отныне ты не иждивенец, а самостоятельная боевая единица, приносящая пользу обществу. Кормили тебя, поили, попку вытирали, теперь твоя очередь. Больше никаких скидок, будешь наравне со всеми пахать, а может даже больше – типа как общественные работы за проступок. Пойдешь сегодня с Лешим и Серегой за продуктами в Шестерку на Краснознаменной. В нашей пока нет ни хрена, пацаны утром вернулись, говорят пусто. Ферштейн? А не согласен – шмотки с ружьем вот здесь клади и вали куда хочешь прямо сейчас – домой, в Турцию, на хер, сам смотри, короче, горевать не будем.

– Я понял, Борода. В Шестерку, так в Шестерку. – Не было сил даже удивляться собственному равнодушию и спокойствию перед походом на поверхность, – Когда выходим?

– Через полчаса. Иди похавай пока, там Света наварила две кастрюли из предпоследних запасов. В прошлый раз мало взяли, не подрасчитали периоды, теперь полки пустые. И помыться не забудь, воняешь на километр, а в нашем деле сам знаешь, чем меньше о тебе информации в окружающем пространстве, тем лучше. И переоденься тоже. Ей скажи, что я распорядился, она выдаст.

С трудом разминая затекшие руки и ноги, я пошел по полутемному коридору вглубь Сарая, туда, где размещался блок помещений, приспособленных под кухню-столовую, санузел и технические помещения. Долго стоял под ледяной водой, жесткой мочалкой смывая с кожи пот и грязь. Остервенело тер, чуть ли не до крови, и было ощущение, что смываю я последние, самые стойкие и глубоко въевшиеся воспоминания, чувства и мысли того человека, которым я был еще позавчера. Словно змея кожу, я сбрасывал с себя остатки своего прежнего "я", этой сложной многоплановой субстанции, которая образовывает людскую сущность. Оно просто исчезло, я как будто смотрел на себя со стороны или по телевизору. Что будет вместо нее и будет ли вообще, мне было все равно. Внутри гулким эхом гуляла пустота. Ни эмоций, ни желаний, ни мыслей…

Замерзший, кое-как прикрывшись старой одеждой, надевать ее не было сил, я прошлепал на кухню, откуда доносился запах еды, и крикнул за перегородку, как в лучших домах, разделявшую обеденную и кухонную зону:

– Свет, там Борода сказал мне шмотки новые выдать и это… Пожрать, короче еще… Пожалуйста.

– О! Отпустили блудного сына! – раздался веселый гогот сзади, и почему-то со стороны котельной показалась девушка или женщина, я всегда терялся в определениях, лет тридцати. Лицо светилось идиотской улыбкой, видно было, что ей не терпится поиздеваться над дурачком. Она подошла ближе, вгляделась в меня, и веселье в глазах Светы уступило место натуральному сочувствию и жалости. Такая резкая смена настроения, наверное, свойственна только женщинам, все-таки материнский инстинкт и все такое…

– Ты бы сначала за одеждой зашел, а потом в душ. Смотри – вон синий весь. Пойдем скорее подберем тебе по размеру, – засуетилась она. – Сейчас простынешь, опять валяться будешь, Борода тогда тебя точно выгонит. Он пока ты там бредил, все зубами скрипел и матерился, всю плешь проел.

Света была симпатичной, русоволосой, немного полноватой, но фигуристой, веселой и простой, как три рубля. Конечно жизнь здесь наложила свою поганую печать и на нее – темные круги под глазами, неестественная бледность, а главное, затаенная в самой глубине карих глаз, но от этого не менее безбрежная, чем у остальных, тоска, но природный оптимизм и воля к жизни все-таки брали вверх, поэтому никто из нас не мог представить Сарая без Светы и ее звонкого голоса. Тем более, что женский пол здесь был в дефиците, а в нашем случае, вообще, представлен только в штучном экземпляре. Функции на нее были возложены важные: главный повар, главная прачка, завхоз и любовница командира, то есть Бороды. Не уверен насчет последнего пункта, но остальную работу свою она выполняла добросовестно и с радостью. Готовила вкусно, стирала чисто и без возмущений и всегда знала, где, сколько и чего лежит. Ну а отношения с Бородой – на мой взгляд ей просто некуда было деваться. Борода есть Борода. Лидер, вождь, стержень группы – кто чем-то недоволен – дверь вон там…

Так что женщину, нет все-таки девушку, Светлану, любили у нас все. Причем любили, скорее как сестру, безо всяких там пошлостей. Нет, иногда, конечно я ловил в глазах Лешего или еще кого-нибудь знакомую самому искорку, когда Свету по-хозяйски обнимал Борода или просто она проходила мимо, но очень-очень редко. И далее этой искорки ни на словах, ни, тем более – на деле, никогда не доходило. Чисто платоническая любовь, да… И дело даже не в Бороде, просто здесь как-то совсем было не до этого. Вот, вообще не до этого… Странно, говорят в экстремальных ситуациях, наоборот, вверх берут инстинкты, а это и есть один из самых первых наших инстинктов, но… Видимо, в экстремальной ситуации у нас только Борода, а остальные так – в санатории. Я вот, например, вообще забыл, когда у меня последний раз была эрекция. Нет, была конечно, в этом плане вроде все работает, просто, видимо, организм не хочет зря тратить калории и гормоны, сам решая чему стоять, а чему нет…

Света привела меня в одну из подсобок, где были аккуратно разложены кипы одежды, ткнула в пару стопок.

– Вот это, наверное, твой размер, – И деликатно отвернулась. Помолчала. Вздохнула. Потом опять, видимо баба в душе взяла свое, и она тихо заговорила.

– Егорушка, не береди ты себе душу, а? И так вон смотреть страшно – глаза пустые. Совсем сгоришь ведь. Мы же люди – твари, ко всему приспособимся, как тараканы. И здесь выживем. Я как на это смотрю: если есть это место, где все так плохо, значит есть и другое – где наоборот все из шоколада. Может – это проверка на стойкость, на силу душевную, и те, кто ее пройдет, потом в шоколаде и окажутся.

– Ага, в шоколаде…– натягивая штаны и пыхтя, съязвил я. – В коричневом чем–то точно. И вообще, Свет, ты сейчас изложила обобщенную суть всех мировых религий.

– Зря ты так. Надо верить в лучшее. Думаешь я такая дура счастливая, мне везде хорошо? Я как про сыночков своих вспомню, по сердцу будто ножом, грудь хочется разорвать и сердце это вынуть и растоптать, чтоб не болело… А потом думаю, что их же здесь нет. Они Там остались. У них солнышко светит, птички поют. Все уж лучше… И успокаиваюсь вроде…

– Прости, Свет, – пробормотал я, и мы надолго замолчали.

Наряжался я минут десять. Штаны с майкой подобрал быстро, а куртки никак не подходили, то рукава короткие, то в спине жмет…

Одевались мы, кстати, в сине-зеленую форму с большой надписью МЧС России на спине и с шевронами. Тут недалеко от Сарая Областной штаб Министерства Чрезвычайных Ситуаций располагался – там и нахапали с запасом. Ну а что? Ситуация же чрезвычайная… Чрезвычайнее не бывает. Особенно пригодились пожарные боевки и шлемы. Их перекрасили в темно серый цвет и одевали, выходя в Мир. Ткань плотная, огнеупорная, от колючек или кислоты какой самое то. Зверью-то, конечно, по фигу – в трусах ты или в скафандре, но все-таки процент остаться живым немного, но возрастал.

– Ну как? – наконец спросил я.

– Ого! Прям с картинки! – повернулась Света и восхищенно пропела, – Младший лейтенант – парень молодой… Хотя какой на хрен лейтенант, ты самый натуральный майор, судя по погонам. Макаров И. В. – прочитала она на именной нашивке.

– Е-мае, моя фамилия девичья. У меня папа был – майор Макаров, только военный, не мчс-ник, и инициалы другие. Ну все, майор, есть иди. Сейчас наложу тухляка. Посуду за собой помыть не забудь.

Не чувствуя вкуса, я съел огромную миску гречневой каши, перемешанной с тушенкой, запил стаканом горячей кипяченой воды с сахаром, чай кончился два дня назад, и, поблагодарив Свету, отправился в общий зал, где уже собралась вся наша зондеркоманда.

Население Сарая состояло из восьми человек. Первый, конечно, – Борода, потом Леший, бывший кем-то вроде его зама, дядя Миша – молодой гопник со Сталелитейного, Серега – спокойный молчаливый мужик под сорок, Валуев – здоровый, высоченный, страшный, как ядерная война, лет двадцати пяти, бывший боксер тяжеловес и Бабушка – шестидесятилетний дед, у которого по внешнему виду и манерам речи без труда угадывалось славное уголовное прошлое. Седьмой была Света, а восьмым я – человеческая особь мужского пола тридцати пяти лет – по-местному – Егорка. Кстати, Валуев – это почти не погоняло, настоящая фамилия у парня была – Валиев. Вот и не верь потом в совпадения. Вобщем – компания подобралась пестрая, неординарная и талантливая, прямо как отряд самоубийц.

На моей памяти правда было еще двое – Черныш и Сашок. Но Черныш, как уже упоминалось, влетел в какие-то Грибы, и с ним случилось что-то нехорошее. Но я те события как-то пропустил, так как вообще еще ничего не понимал, я его даже не помню толком. А Сашок напоролся на Гвоздя, а потом долго и мучительно умирал у меня на руках. Я его выхаживал, правда не столько из сострадания, сколько в целях быть хоть чем-то полезным…

Все повернулись ко мне.

– Епта, товарищ начальник, да тебе звезды на погоны упали, – заржал Бабушка. Остальные тоже заулыбались.

– Ладно хоть не маршал, а то пришлось бы коня искать, – Сказал Серега. – Обмывать будем?