Глава 3

Девять граммов в сердце…

Б. Окуджава

Погуляв по центру города, поручик, как водится, то восхищался знакомыми строениями, то тихо бурчал под нос по поводу, как можно было так испохабить исторические здания, имея в виду занимающие первые этажи витрины магазинов, в основном бутиков. Ну а что он хотел? Центр же, блин…

Обилие сверкающих фарами и лаком автомобилей на улицах Гурского впечатлило, но, как ни странно, не настолько, как я ожидал. Трамвай был воспринят как должное – видал в своем времени. А вот троллейбус отчего-то произвел сущий фурор. Но главным открытием стали, конечно же, девчонки в мини. На дворе стоял июль, потому ноги и прочие доступные взору части тела, загорелые по самое не могу, были более чем открыты. Точнее, «едва прикрыты». Пораженный немыслимым для своего времени зрелищем, поручик периодически дергал меня за рукав летней рубашки, выдавая очередной перл в духе: «Нет, ну ты представляешь, Виталий, разве это летнее платье?! Это же натурально купальный костюм, да и то далеко не каждая дама, право слово, надела бы подобное непотребство даже в купальню».

Вернувшись в родной район, остаток вечера провели уже там. Поручик с интересом вертел головой, заново изучая улицы и переулки, где некогда родился и вырос, благо большинство построенных еще в конце девятнадцатого – начале двадцатого века зданий сохранилось. Не в первозданном, конечно, виде, но и не настолько изменившись, чтобы стать неузнаваемыми. Несколько относительно недавно отстроенных высоток поразили поручика еще больше троллейбуса (но куда меньше девушек в мини-юбках). Пару минут он молча стоял, задрав голову и, сосредоточенно шевеля губами, считая этажи, затем судорожно сглотнул и помотал головой, отворачиваясь. Судя по цвету лица, Гурского даже слегка замутило.

– Виталий, неужели люди не боятся жить там, наверху?! – и коротко кивнул куда-то в сторону крыши.

– Да чего бояться-то? – пожал я плечами, смерив взглядом то, что согласно нынешним реалиям стоило называть исключительно «пентхаусом». – Не так уж и высоко, двенадцатиэтажка всего лишь. Бывает и хуже. Ну, в смысле выше.

– Куда уж хуже… – пробормотал тот, косясь на меня с подозрением.

– Тут всего-то двенадцать этажей. В Первопрестольной вон уже домишки этажей в двадцать-тридцать строят, а в Нью-Йорке и вовсе под сотню.

– Шутишь? Ничего себе «всего»! Меня даже от одного взгляда мутит, а о том, чтобы там жить? Нет уж, увольте!..

Достаточно набродившись, мы решили завершить вечер, перекусив и выпив пивка в уютной кафешке неподалеку от дома. Ключевое слово именно «неподалеку», поскольку я отлично представлял, что поручик к этому времени уже практически исчерпал внутренние резервы, и забираться далеко от родной улицы не хотелось. Да и время уже было позднее. Не на себе ж его до квартиры тащить, когда суммарная масса новых впечатлений переломит, что та хрестоматийная соломинка, его собственный психологический хребет?

Усевшись за столик на улице – над головой лениво колыхался порядком выгоревший на солнце тряпичный зонтик с логотипом одного из отечественных пивных производителей, – мы заказали по бокалу пенистого и легкую закуску. Разговор особо не клеился: Гурский переваривал новые впечатления, я же просто отдыхал, меланхолично созерцая мир сквозь запотевший пивной бокал и в который уж раз вяло размышляя над вопросом «Почему именно я?» и «На фига мне все это?».

Похоже, именно потому я и прошляпил тот самый момент.

Проглядел как-то – позор на мои седины! – как к двум девчушкам за соседним столиком начали приставать выползшие из нехилого внедорожника стоимостью в три-четыре мои квартиры «мэны» не особенно и юного возраста и уж точно не славянской внешности. В принципе дело привычное: город у нас южный, наверное, оттого я и не среагировал сразу. Сначала подсели за столик, заказали «выпить и закусить» и начали о чем-то негромко разговаривать. Я внимания не обращал – в отличие от поручика, несмотря на усталость и обилие впечатлений, немедленно вставшего в позу, словно учуявшая дичь борзая. Минут через десять градус разговора определенно повысился: судя по всему, девчонкам предлагалось нечто, идущее вразрез с их планами на эту ночь в частности и жизненной позицией в целом. По-умному стоило расплатиться и поскорее уводить поручика от греха подальше: в кафе имелась своя охрана, уже ненавязчиво начавшая движение в сторону скандального столика, да и на дворе вовсе не бандитские девяностые. Сами б разобрались или полицию, в крайнем случае, вызвали. У пэпээсников с подобными разговор короткий – мордой в асфальт и ствол «ксюхи» в затылок. Ну, и пару пинков берцами в ребра, чтоб лежалось мягко. Но я, как уже говорилось, протормозил. Зато Гурский, увы, нет…

И когда Николай Павлович вдруг сорвался с места, мне оставалось только коротко выматериться, грохнув, расплескивая остатки пива, о поверхность столика почти пустым бокалом, и рвануться следом. Опоздал, разумеется: поручик, воинственно выпятив исхудавшую грудь, одарил ближайшего неслабой такой пощечиной, сопровожденной словами о том, что подобное обращение с женщиной недостойно настоящего мужчины и он требует удовлетворения… Блииин! Трижды и в одно место! Это ж он ему сейчас дуэль объявил, золотопогонник! Вот только вряд ли тот подобные выражения вообще знает – «удовлетворения», ага. Для него удовлетворение – это… ну, короче, сами знаете, что и куда. Точнее, в кого. Пожалуй, просто съезди Гурский ему по морде – все могло завершиться банальной дракой, которую быстренько утихомирили бы охранники, даже не вызывая полицию. Но теперь… теперь – нет. Пощечина для подобной публики больно уж оскорбительна. Вон как этот упырь сноровисто под свой модный пиджак полез. По ходу, ствол, и хорошо, если травмат-резиноплюй. А если нет, если полноценный нарезной короткоствол? Вот тогда точно полярный лис на тонких ножках пришкандыбал…

– Так, мужики, все, тихо, тихо. – Я попытался вклиниться между ними. В принципе насчет грядущего махалова особых переживаний у меня не было: в училище немного занимался самбо, да и за время службы в госпитале порой пересекался с интересными ребятками из разных госструктур, которые, выздоравливая, любили порезвиться на заднем дворе. Ну и мне, грешному, кое чего показывали в благодарность за маленькие вольности вроде пронесения на территорию медучреждения неликвидного алкоголя или курева. Так что, если припрет, могу и в табло съездить, и на землю уронить.

– Пошел… козел, – немногословно сообщил вызванный на дуэль здоровяк, отмахиваясь от меня, словно от назойливой мухи, могучей ручищей. Левой. Правая так и не вынырнула из-под лацкана пиджака. А вот это зря. Я, конечно, по жизни не ангел, но такого обычно не терплю, особенно ежели благоверной поблизости нет. За такие слова могу и сразу отоварить, поскольку мне сей пеший эротический маршрут по жизни претит.

– А в морду, не? – Решительно оттеснив поручика за спину, я занял позицию. Местные охраннички отчего-то притормозили, один торопливо набирал номер на мобиле.

– Не! – рыкнул тот, дергая в мою сторону правой рукой из-под пиджака. Точно, короткоствол. Добрый старый «макаров». Самое неприятное – я успел рассмотреть отчетливо различимые нарезы в стволе. Блин, таки не «резинка»!

– Вали на три буквы!.. – ну вот, последнее слово – это он уж вовсе зря, я такого не прощаю. Поскольку к сексуальным меньшинствам ни разу не принадлежу. Не в содомитской гейропе, чай, живем. Тут за подобное в таблоид прилетает быстро и четко.

– Ххех… – левой подбить ствол, уводя в сторону, правой со всей дури ударить. Кстати, хорошо получилось – бугаек обрушился спиной на сложившийся карточным домиком стол, завизжала одна из девчонок – или обе? Жаль, пистолет не выбил, крепко держит, гад! Ну, теперь вперед и с песней: нужно добивать, пока не очухался да второй на помощь не подоспел. На поручика надежды мало, застыл позади соляным столбом.

И все, собственно, не успел… говорил же, что эта тварь пистолет не выронила. Тот самый, что теперь смотрит мне точнехонько в грудь. Ёпрст, как обидно-то…

– Виталий! – Кто-то – а, ну да, поручик, разумеется! – вклинивается между мной и поверженным владельцем «ПМ».

И тут же сухо хлопает выстрел.

Твою ж…!!!

Как порой бывает в подобный момент, сознание успело заметить множество никому не нужных подробностей: украсившую срез кургузого «макаркиного» ствола желтую вспышку выстрела, короткий латунный высверк улетевшей в сторону стреляной гильзы, содрогнувшееся от удара пули, валящееся на меня тело поручика, рвущий барабанные перепонки истеричный визг девушек…

Прежде чем меня накрыло ослепительное алое сияние, я, словно в том бородатом анекдоте про пьяницу и электричку: «вот так ни хрена за хлебушком сходил», успел подумать: «Попили пивка, блин!»

Затем все исчезло.

И тут же вернулось назад. Вот только это оказалось совсем другое «все»…

* * *

Я лежал ничком, уткнувшись лицом в одуряюще пахнущую траву и прелые листья. Так, очень интересно! В траву, значит? И прочие листья? Ну-ну… впрочем, ладно, сейчас разберемся, откуда в центре города трава.

Кряхтя, я перевернулся на бок и в два приема сел. Вокруг расстилался лес. Самый настоящий лес, какой можно встретить где угодно: в России, Украине, Белоруссии или Европе. Над головой неторопливо покачивали раскидистыми кронами деревья; сквозь лиственное сито пробивался солнечный свет, скорее послеполуденный, нежели утренний или вечерний. Так-с, вот мы, стало быть, ехали, ехали – и приехали… в лес. В лиственный, угу. Мы и Чебурашка, который хотел найти друзей. Как в том, блин, старом фильме. Короче, приехали, как бы оно ни было. Надеюсь, нас хоть не к пресветлым эльфам с прочими гномами занесло? Не люблю фэнтезятину, если честно, ох, не люблю…

Все тело отчего-то болело, словно меня долго и старательно били, не причиняя, впрочем, особых телесных повреждений. Аккуратненько так, без ботинок. Или будто я, как бывало в студенческой юности, всю ночь разгружал дальнобойные фуры, стараясь подзаработать на хлебушек, девушек и прочие деликатесы. Разве что нижняя губа разбита, насколько успел запомнить – затылком опрокинувшегося на меня Гурского. Кстати, где он?

Торопливо оглядевшись, обнаружил поручика метрах в пяти. Николай Павлович лежал на спине, картинно раскинув руки, и признаков жизни не подавал. Лица его я не видел – голова оказалась повернута в противоположную сторону. Блин, неужели?! Ведь ему этот гад в грудь выстрелил, в упор, меньше чем с метра! Можно сколько угодно критиковать «макарку», но в подобной ситуации не каждый бронежилет защитит, а если и защитит, то уж пара сломанных ребер точно обеспечена. И гематома с блюдце размером. Плюс – мощный, не в одну сотню килограммов, удар в область грудины или сердца может запросто стать причиной его остановки!

За несколько секунд добравшись до поручика, склонился над ним, осторожно повернул голову и проверил пульс на сонной артерии. Жив, слава богу, просто пребывает в глубоком обмороке. Гм, а вот это интересно, даже очень интересно – я, хоть и не эксперт-криминалист, но на пулевые ранения насмотрелся, в том числе и на произведенные в упор. Типичный крестообразный разрыв ткани летней рубашки в районе левого кармашка, оставленные частицами сгоревшего пороха пропалины – и ни капли крови. Это как? Тот мордоворот что, холостым стрелял, что ли? Или я ошибся и пистолет все-таки был травматическим? Кстати, сквозь прореху что-то алеет, на кровь не похоже, может, кровоподтек?

Как выяснилось в следующий миг, вовсе даже и не кровоподтек, а все та же неубиваемая брошка. Или непробиваемая? Там же, в остатках изодранного кармана, обнаружилась и сплющенная, похожая на причудливый гриб пээмовская пуля со стальным сердечником. Очень интересно, очень… Похоже, не врал поручик насчет того случая, когда ему в грудь пулеметная пуля прилетела. Да и заштопанный в месте попадания френч я сам видел, помнится. Он их что, притягивает, что ли, пули эти? Причем исключительно в сердце. А вообще, повезло, можно даже сказать, безумно… – я автоматически погладил пальцем неповрежденную поверхность «рубина». Снова, блин, неповрежденную, как и в тот раз! Ведь эта пуля мне предназначалась! И если б не поручик, шестиграммовый подарочек благополучно финишировал бы в моем организме, почти наверняка приведя к несовместимым с жизнью последствиям!

И тут до меня наконец дошло. Накрыло, можно сказать. И я немедленно снова вспомнил женщину легкого поведения, причем, кажется, не раз и даже не два.

Когда я перестал материться – секунд тридцать непрерывного потока сознания, – вокруг ничего не изменилось. Поручик все так же плавал в неведомых даже лучшим психиатрам пучинах бессознательного, хоть и порозовел. И то хлеб, ага. Итак, что у нас в активе? Негусто, если честно: мы оба живы, находимся не пойми где, но, скорее всего, не в своем времени – не такой уж я идиот, чтобы не понять, что произошло. Упрощенно говоря, в тот момент, когда в артефакт Гурского попала пуля, нас куда-то перенесло. Из непонятного – всего один момент: отчего поручика не вышвырнуло в прошлое или будущее в тот раз, когда в брошь влупила пулеметная пуля? Нет, я, разумеется, могу допустить, что взрыв гаубичного фугаса, перенесший его в мое время, куда более весом, чем какая-то там пуля из пулемета господина Хайрема Максима или винтовки штабс-капитана Сергея Ивановича Мосина, но отчего тогда не самый мощный в мире пистолет оказался круче?! Можно, конечно, предположить, что первая просто не попала в центр непонятной «брошки», но как-то это все зыбко и не слишком серьезно…

Кстати о брошках и их владельцах: переправив загадочное украшение в карман джинсов, я занялся реанимационными мероприятиями. Попросту говоря, основательно похлопал Гурского по щекам, приводя в чувство. Николай Павлович не подвел – забормотав что-то невразумительное, пришел в себя, глядя вокруг вовсе уж осоловевшими глазами. На наконец-то сформированный вопрос я лишь неопределенно пожал плечами: мол, понятия не имею, где мы и… когда. Понятно одно: мы больше не в городе. И – ох, и отчего я так в этом уверен? – скорее всего, даже не в моем времени.

Окончательно пришедший в себя Гурский ощупал разодранную бандитской пулей рубашку, зачем-то пошарил по карманам и вопросительно взглянул на меня. Хмыкнув, я вернул поручику брошь. Попутно вкратце озвучив свои предположения относительно ее роли в нашем нынешнем положении.

Слушал Николай Павлович молча. Затем кивнул и выдал:

– Виталий, прости, это я во всем виноват…

Вот же блин, а?! Колумб Америку открыл, великий был моряк!^[2] Догадался, блин. А я-то собирался, понимаешь, устроить тут разборки «по понятиям», относительно… ну, тоже понятно. Эх, да ладно уж. Как говорится, попали – так попали. Сначала – в нас, затем – мы.

– Кончай рефлексовать, товарищ поручик. Не поможет. Похоже, мы с тобой не просто в одной лодке, но и в полной заднице. И сейчас желательно понять, насколько она глубока.

– Кто? – простодушно переспросил Гурский, не оценив моего тяжеловесного экспромта.

– Задница, поручик, задница. В которой мы – ну, и далее по тексту.

– Грубо…

– Естественно. А как иначе? – Я поднялся наконец на ноги, потянув Гурскому руку. – Вставай уж, проклятьем заклейменный. Нас, как водится, ждут великие дела, граф.

Поручик торопливо поднялся, покачнувшись, но тут же восстановив равновесие:

– Виталий, я уже почти привык к твоему юмору и, о ужас, даже начал его понимать, но «Интернационал»-то тут при чем?

– Да это не совсем «Интернационал», – буркнул я, осматриваясь. – Это еще и немного Визбор, просто ты до него не дошел. Или не Визбор, а тот французский историк, имени все одно не вспомню^[3].

– Не дошел? – искренне заинтересовался Гурский. – А, ты имеешь в виду…

– Да ничего уже не имею, тихо! Слышишь?

Несколько мгновений мы вслушивались, затем Николай Павлович неуверенно произнес:

– Вроде бы аэроплан, был слышен шум мотора. И пулемет, скорее даже несколько. Я отчетливо различил пулеметные выстрелы.

– К сожалению, я тоже. Причем относительно недалеко. Пойдем, что ли, посмотрим, кто там с кем воюет? Если я все правильно понимаю, нам вон туда.

– Ага, пошли. – Гурский смерил меня странным взглядом. – Виталий, если мы станем свидетелями атаки нашего аэроплана на колонну красных, то я, безусловно…

– Коля, можно на прямоту? Заткнись, ладно? Ты даже не представляешь, насколько все может оказаться хреново! Все, пошли… и молча. Не знаю, как ты, а я вовсе не горю желанием снова оказаться на войне.

– На войне?! – сбился с шага поручик. – На какой войне?

– Скоро узнаем, – мрачно предсказал я. – Все, объявляется режим радиомолчания. И старайся идти тихо, а то мало ли…

В принципе я знал, о чем говорил: да, люблю историю и не слишком разбираюсь в технике, но отличить завывания мотора истребителя времен Второй мировой от тарахтенья какого-нибудь «Ньюпора» или «Фоккера» смогу. Угу, именно так…

Одним словом, в преграждавшие нам путь кусты я углублялся в самом что ни на есть мрачном расположении духа. Почему? А вы сами подумайте, сложите хрестоматийные два плюс два, получив разрешенные уставом пять! Не поняли? Ладно, тогда поясню: перенос во времени, загадочное несокрушимое украшение, этот лес и, наконец, звук авиационного мотора, до боли похожий на недоброй памяти немецкий истребитель времен Великой Отечественной… Удивлены? Ожидали истерики? А вот фигушки, мне и недавнего появления в моем доме поручика хватило. Так что у меня, можно сказать, иммунитет, и на футурошок даже не надейтесь. Впрочем, полного отсутствия истерики, пожалуй, гарантировать не смогу. Но не сейчас – позже. Пока есть более актуальные проблемы. Теперь поняли? Ну и что я, по-вашему, должен думать? Что в сказку, блин, попал? К тем самым пресветлым эльфам и прочим трудоголикам-гномам? Ага, вот прямо сейчас! Тут ключевое слово именно что «попал», хоть топающий позади поручик этого и не понимает. И кстати, зря: если все, как я думаю, скоро ему предстоит неслабый разрыв шаблона. Как, собственно, и мне.

Ох, блин, как же не хочется наяву увидеть то, что до сего момента считал просто историей, пусть и героической! Очень не хочется, практически до безумия. Поскольку – страшно… не, реально: просто по-человечески страшно! Даже с учетом того, что на одной войне я уже побывал.