Дальнейшее запомнилось урывками: даже прошедшему афганскую войну Захарову оказалось трудно полностью адекватно воспринимать действительность. Оставшееся до атакующих немцев расстояние они преодолели за несколько десятков секунд, опередив собственное прикрытие. Пока ехали, Дмитрий пару раз скомандовал «короткую» и выстрелил осколочными, после чего надолго приник к ДТ. Патронов не жалел, прекрасно понимая, что при такой болтанке эффективность от его огня почти что никакая. Стрелял главным образом ради деморализующего эффекта: вряд ли кому понравится несущийся в лоб танк, еще и огрызающийся длинными очередями из спаренного с пушкой пулемета. Особенно, когда оный танк еще и вполне так себе целенаправленно охотится за отдельными пехотинцами, стараясь намотать их на гусеницы! Мехвод не подкачал; со своего места Захаров видел, что нескольких гитлеровцев они таки нагнали. Вот только смотреть после боя – если, конечно, вообще кто выживет – на то, что от них осталось, как-то не тянуло. «За речкой» он всякого повидал и потому особенного желания еще больше расширять копилку собственных острых ощущений как-то не тянуло. Совсем.

Затем танки остановились метрах в трехстах от опушки и открыли беглый огонь гранатами по намертво застопорившейся колонне. Не особенно и прицеливаясь, поскольку наводить было попросту некуда: перспектива окончательно скрылась в дыму и поднятой взрывами осколочно-фугасных снарядов пыли. А позади бронемашин, где остатки немцев схлестнулись с немногочисленным танковым прикрытием, шла рукопашная. И помочь им Захаров ничем не мог: начнешь маневрировать – гарантированно подавишь и тех, и других, а про стрельбу и речи не шло. Оставалось вести беспокоящий огонь, не позволяя фрицам предпринять еще одну атаку или выкатить на прямую наводку ПТО. Выстрелов, правда, оставалось не столь и много: еще минут пять в таком ритме – и все. Аллес, как говорят гибнущие от ударов грамотно заточенных пехотных лопаток доблестные сыны Рейха. Останутся только «черноголовые»^[2], против живой силы абсолютно бесполезные…

Добив четвертый по счету диск, десантник перезарядился, но стрелять больше не стал: каким бы надежным ни было оружие предков, стволу нужно было хоть немного остыть. Иначе пулемет начнет всерьез плеваться пулями, и толку от него будет не больше, чем от травмата-резиноплюя из его времени…

– …мандир! – связь по ТПК, как водится, оставляла желать лучшего, и механик почти орал. – Чего торчим, как прыщ на жопе?! Не ровен час, пожгут. Чего делать-то?

– Возвращаемся на позицию, – принял решение Дмитрий. – Давай задом, чтоб в корму подарочек не влепили.

И подумал про себя: «Надеюсь, пацаны разберутся, что к чему, и под гусянку не полезут».

Взревев дизелем, «тридцатьчетверка» дернулась и поползла назад. Второй танк повторил маневр, как вдруг из тех самых зарослей, в которые Захаров лично положил две гранаты, протянулась светящаяся ниточка донного трассера, воткнувшаяся в лобовую броню танка Кочеткова.

Несколько мгновений десантник еще надеялся, что немцы смазали, что ушел в рикошет, но секундой спустя «Т-34» густо задымил. И, не успел Дмитрий коротко и зло выругаться в адрес фрицевского наводчика, взорвался. Подпрыгнув на погоне, граненая башня с выбитыми ударной волной люками, и в самом деле в чем-то похожая на гайку, плюхнулась обратно, нелепо своротив в сторону ствол. Всё, вот и у них минус один. Пацанов жаль, но сейчас главное – уцелеть самим и вместе с остатками алехинских бойцов успеть прикрыть госпиталь. Если, конечно, из пехтуры хоть кто-то уцелел: обзор из башни никакой, а высовываться из люка десантник не спешил. Не хватало только схлопотать в дурную башку шальную пулю.

– Давай, уходи с директрисы, б…, сожгут нах…! – краем сознания Захаров отметил, что его мехводу данный термин определенно не знаком, но Иван, как ни странно, понял: танк снова дернулся, изменяя направление движения, и набрал скорость, насколько позволяла задняя передача.

Прижавшись к налобнику, Дмитрий пытался нащупать пушку. Нереально, разумеется, при такой-то тряске, но если они успели перезарядиться – а они, ясен пень, успели – то…

– «Короткая», – не слишком надеясь на переговорник, Захаров пихнул механика сапогом. Танк замер, несколько раз качнувшись, и бывший десантник навел марку на подозрительные заросли. Три секунды, две… успокоиться, навестись… только вот пальцы предательски дрожат… огонь! Нога ушла вниз, утопив педаль спуска, и мехвод тут же рванул с места. В кустах вспух подсвеченный коротким внутренним огнем взрыв, ударная волна сорвала с близлежащих деревьев не успевшие еще полностью раскрыться клейкие апрельские листья. Попал или нет – уже неважно. Главное – успеть уйти, оторваться… все, успели…

Укрывшись за приметным бугорком по самый срез башни, танк замер. Правда, тише от этого не стало: дизель Иван не глушил, похоже, окончательно въехал в ситуацию. Что ж, молодец. Если выживет, нужно будет прибрать толкового механа в экипаж. Пятьдесят, если не больше, процентов живучести танка лежит на водителе. Жестокая статистика войны, ага.

Захаров огляделся, с искренней радостью увидев возвращающихся бойцов. Из трех десятков уцелело человек семнадцать, тащивших к рубежу обороны нескольких раненых. Что ж, если отбросить эмоции и рассуждать цинично, не столь и плохо. Нормальный размен для подобного боя, поскольку фрицы полегли практически все. А вот пулеметов, похоже, не осталось вовсе. Нужно будет снять с танка оба «дегтяря», благо запасных дисков еще с десяток осталось.

В броню загрохотали прикладом, и Дмитрий наконец рискнул высунуться из башни. Рядом с танком, устало привалившись к заляпанной глиной надгусеничной полке, стоял лейтенант Алехин. Ух ты, значит, уцелел зар-раза! Вот это сюрприз, определенно приятный. Молодец, лейтеха! И ведь первым на фрица пер!

Лицо Алексея было обильно испачкано уже начавшей подсыхать кровью, не поймешь, то ли своей, то ли чужой, под левым глазом вызревал роскошный фингал, гимнастерка разодрана от ворота и почти до середины груди. Да уж, красавец, что и говорить.

Прогремев подошвами по броне, десантник спрыгнул вниз и порывисто обнял лейтенанта:

– Живой, сукин ты сын?! Вот же, б…!

– Ага, – вяло ответил тот. – Есть такое дело. Тошнит только очень, по голове сильно получил. Прикладом. Хорошо, по касательной, а то там бы и лег. Мы это… – не договорив, Алехин вдруг согнулся в пароксизме рвоты, заодно облевав сапоги Захарова. – Простите, тарщ командир. Виноват.

– Ничего, братишка, пройдет. У меня три контузии было, и ничего, живой пока. Людьми управлять сможешь? Нужно отойти на запасную позицию, ну, где рембат стоит. Там и окопаемся. Сколько у тебя бойцов осталось, лейтенант?

– Шестнадцать, – поднял тот мутный взгляд. Сглотнув, продолжил: – И пятеро раненых, из них трое тяжелые. Пулеметов нет. Боекомплекта практически тоже.

– Как отойдем в тыл, пришли пару бойцов, пусть снимут пулеметы с танка, я помогу. Патроны – как решишь, можешь часть дисков распотрошить для тех, у кого «мосинки». И это, Леха, – продержись еще с полчаса, ладно? Как назад откатимся, я приму командование, все равно у меня снарядов штук пять осталось. А тебе в госпиталь нужно.

– Не, никуда не пойду, – лейтенант решительно потряс головой, отчего его заметно качнуло в сторону и снова вырвало. Отдышавшись, договорил:

– Я с ребятами останусь…

– Не тебе решать! – отрезал Захаров. – Давай раненых на броню, остальные следом. Все, это приказ. И это… короче, ладно, я только что принял командование. Так что исполняй приказ, лейтенант. Три минуты на сборы, и уходим.

– А…

– Отставить. Выполнять приказ. Иван, – глядя вслед покачивающемуся лейтенанту, при ходьбе опиравшемуся об землю прикладом автомата, Дмитрий обратился к механику-водителю, с интересом прислушивающемуся к диалогу: – Все слышал?

– Так точно, чай, не глухой. Отходим через рембатовцев, прикрываем госпиталь. Тока, как доедем, я сам дэтэшники и сниму, к чему бойцов напрягать. Так что, уже едем?

– Нет, блин, тетю Клаву ждем! – откуда взялась эта самая «тетя Клава», Дмитрий и понятия не имел. Вроде из какой-то давнишней, чуть ли не девяностых годов, телевизионной рекламы. – Давай отползай, примем на броню трехсот… м-мм… раненых, и едем назад. Вряд ли фрицы нам много времени дадут, так что скоро попрут. Или авиаподдержку вызовут, а от «лаптежников» нам, сам понимаешь, не укрыться.

– Слышь, командир, а может, мы им так вломили, что они и не…

– Попрут, вот увидишь, жопой чую, – мрачно ответил Захаров. – А она у меня редко ошибается. И вообще, Иван Батькович, разговорчики! Давай, отъезжай, чтобы нас пригорочек полностью укрыл. А то, не ровен час, еще и…

В этот момент утреннее небо разорвал рокот авиационных моторов, и Дмитрий инстинктивно вжал голову в плечи, готовясь к самому худшему. Если немцы вызвали-таки авиацию – всё, сливай воду, как говорилось в его времени. От пикирующей сверху «штуки» на ровном месте не спасешься, как ни насилуй дизель и ни маневрируй, это он и без боевого опыта Краснова прекрасно понимает. Вот только почему они заходят с востока: просто идут «под солнцем», опасаясь наземной ПВО – которой тут, увы, попросту нет – или…

Оказалось как раз «или», и Захаров облегченно выдохнул, неожиданно поймав себя на мысли, что несколько этих долгих секунд, похоже, и вовсе не дышал. Что ж, и на сей раз повезло.

А над головой проносились распластанные на небесно-голубых плоскостях с красными звездами «Ильюшины». Гораздо выше выли моторами истребители прикрытия, готовясь отогнать немецкие перехватчики, буде они появятся. Вот же как бывает: до усрачки боялся прилета «восемьдесят седьмых»^[3], а прилетели наши! И с ходу дали фрицам неслабого жару, причем в самом прямом смысле этого слова: зайдя на атаку на высоте в триста-четыреста метров, «горбатые» проштурмовали опушку и ближайшие несколько сотен метров лесной дороги ФАБами и эрэсами, превратив ее в кипящее море огня. Сделав второй заход и окончательно освободившись от смертоносного груза, «Ил-2» прошлись напоследок на бреющем, поливая разгромленную колонну и окрестности огнем бортовых пушек и пулеметов.

Захаров впервые видел атаку штурмовиками наземной цели и весьма впечатлился. Конечно, боевая пара «Ми-24» или «грачей» отработала б не хуже, в Афгане наблюдал пару раз, как вертолеты утюжили НАРами горные склоны, а разок даже стал свидетелем атаки звена «Су-25» на непокорный кишлак, из которого, несмотря на многочисленные зачистки, раз за разом приходили моджахеды, но и только что виденная картина более чем впечатляла. Собственно говоря, никакой опушки больше не существовало. Вообще. И доброго полукилометра невидимой отсюда дороги тоже. Только нечто дымно-пыльное, пронизанное огненными всполохами, фонтанирующее рвущимися в пламени боеприпасами и опадающее на землю клочьями жирного пепла и сорванными ударной волной листьями и ветками. Н-да уж, теперь он, пожалуй, и на самом деле понимает, отчего немцы называли этот штурмовик «чумой» или «мясником»!^[4] А вообще, если честно, то им просто немыслимо повезло, что летуны успели вовремя. На этой войне подобное, увы, не столь уж часто случалось.

Дмитрий проводил взглядом удаляющиеся штурмовики – спасибо, парни, выручили. Теперь уж точно в спину не ударят. Да и командование, коль прислало штурмовики, теперь знает про их непростую ситуацию, следовательно, шансы уцелеть и спасти госпиталь возрастают многократно. Или… или командование и раньше знало о прорыве, дожидаясь, пока немцы начнут покидать лес, где накрыть их оказалось бы не в пример сложнее? Что ж, тоже вполне вероятно. Да и логично, если начистоту. Планировать боевые операции нужно с холодной головой, а не на эмоциях. Впрочем, не ему судить, кто прав, а кто – нет. Он со своим экипажем сделал все возможное. Равно, как и бойцы лейтенанта Алехина…

* * *

– Ну, здоров, танкист! Выжил, значит?

Захаров торопливо обернулся, выбрасывая окурок и вспоминая, откуда ему знаком этот голос. Ох ты ж, да это тот самый смершевец, что допрашивал его в землянке накануне начала немецкого прорыва. Как там бишь его – Луганский вроде? Лейтенант госбезопасности?

– Так точно, товарищ лейтенант государственной… – и осекся, остановленный коротким движением руки особиста.

– Да не тянись ты, Краснов, не тянись. После того, что совершил, ты даже передо мной тянуться особо не обязан. Фрица остановил, а перед этим, помнится, и еще кое-что весьма важное сделал. Знаешь что, лейтенант, а пойдем-ка, пройдемся, поговорим? Так, чтобы без лишних ушей?

– Так точно, – въехав в ситуацию, Дмитрий подбавил в голос неуверенности, – а что…

– Да ничего, – пожал плечами тот. – Во-первых, документы тебе вернуть хочу, а во-вторых, пару вопросов задать. Хотя ты, – Захаров не без труда, но все же выдержал тяжелый взгляд Луганского, – и без них, похоже, прекрасно справился. Причем по собственной инициативе.

Дмитрий резко остановился – подводить капитана-рембатовца он не собирался:

– Товарищ лейтенант государственной безопасности, танки под мое командование…

– Успокойся, Краснов, не дергайся. Я прекрасно знаю, как и что было. И весьма сожалею, что опоздал. Признаю, оставить тебя без документов – полностью моя вина. Но кто ж знал, что они именно в эту ночь сунутся? Я ж то думал, смотаюсь в штаб, потом вернусь… ну да, не стану скрывать, и твою личность заодно проверю…

– И как, проверили… заодно? – Дмитрий, едва ли не против своей воли, начинал потихоньку закипать от тихого и располагающего к себе голоса особиста. Только б не сорваться, ведь он, очень похоже, именно на это и надеется. Блин, и ведь ничего, практически, и не изменилось со временем: когда его пару дней мурыжил батальонный «молчи-молчи» после того памятного рейда в кишлак, первого в его афганской жизни, все примерно так и обстояло. И манера говорить, и взгляды, и многозначительная незавершенность фраз…

– Проверил, – неожиданно сухо закончил особист, словно вдруг полностью потеряв интерес к дальнейшему разговору. Протянул потрепанную на сгибах командирскую книжку:

– Держи, Краснов. И не тушуйся, нормально все будет. И орден на грудь прикрутишь, и… вообще, – судя по всему, никаких комментариев более не полагалось: мол, отвертелся – и радуйся, сопи в две дырки. А вот хренушки!

– А…

Особист остановился, с видимым неудовольствием на лице обернувшись:

– Ну что еще, Василий? Вроде ж все решили?

– Товарищ лейтенант государственной безопасности, мне бы в свою часть попасть, а? И танк забрать, ну, тот, на котором сегодня воевал. Он ведь все одно из ремонта, можно ж куда хошь определить? Опять же, ребята в экипаже нормальные, почти уже сработались. Пособите, а?

Поколебавшись несколько секунд, Луганский хмыкнул, неожиданно широко улыбнувшись:

– Ну, хрен с тобой, заслужил. Собственно говоря, раскрою маленький секрет: меня ведь как раз в вашу бригаду и переводят, так что повезло тебе. Танки и опытные экипажи нам скоро очень даже понадобятся. Да, и вот еще что, едва не забыл: про те документы – молчок, надеюсь, сам понимаешь? Забирать тебя из действующей армии глупо, не тот ты человек, чтобы в тылу сидеть, а в мое ведомство наверняка ж не пойдешь? – Дмитрий осторожно кивнул.

– Вот и я об этом. Так что воюй, бей фрица в хвост и в гриву, у тебя, вроде, неплохо получается. Главное, в ближайшее время в плен не попадайся. Живым, – особист криво ухмыльнулся и, не оглядываясь, потопал прочь.

Кстати, интересно, к чему вообще был весь этот разговор? Документы вернул – это да. А в остальном? «Пару вопросов хочу задать» – а ведь, по сути, и не спросил ничего… неужели все-таки в чем-то подозревает? Или просто хотел посмотреть на реакцию? Ну, кто ж виноват, что ему так везет?! И с той колонной, что они позавчера расхерачили, и с документами этими, и сегодня?

Хотя, если учесть важность портфеля оберста с труднопроизносимой фамилией Штейнтенберг (смотри-ка, вспомнил-таки!), он всяко должен стоять «на контроле» у контрразведки. Как минимум, до июля, когда оные документы наверняка потеряют свою ценность. Да, наверное, в этом все и дело. Опять же, не зря Луганский про плен ввернул – «едва не забыл», ага, прям счас он взял, и поверил! О таком не забывают, особенно лейтенанты НКГБ. Да, похоже, именно в этом все и дело…

– Слышь, командир, – голос подошедшего со спины механика-водителя едва не заставил Захарова подпрыгнуть на месте. Блин, нервы реально расшатались.

– Ну? – обернувшись, десантник вперился недовольным взглядом в чумазую физиономию своего мехвода. – Что случилось, Иван?

– Дак это, а чего «особняк»-то от тебя хотел?..

– Ваня, а давай без…

– Извините, тарщ лейтенант. Виноват. Глупость сморозил, бывает. Да и ваще, я по другому вопросу. Думал, сами с Серегой справимся, так он, как увидел, так сразу рыгать за танк побежал. Бледный стал, бурчит, мол, не пойду – и все тут. А одному несподручно, подмогнуть бы надо.

– Так, Иван, ты вообще о чем? – искренне не понял Захаров. – Что за бред? В чем помочь? И почему рыгать?

– Ну, так это, командир… мы, когда фрица-то давили, одного в ходовую и замотало. Ну, и перекрутило меж катков-то, мы ж после того еще с полкилометра проехали. Чистый фарш. Теперь нужно ломом выковырять, а то нехорошо как-то, не по-людски. Схороним, что осталось, лопата имеется… А Серега, дурак, как увидел, так только блюет да матерится. Совсем, салага, войны не видал. Так как, командир, подмогнешь?

С трудом протолкнув в горло внезапно возникший вязкий комок, Захаров лишь молча кивнул. Да уж, похоже, сегодня ему все-таки придется расширить недавно помянутую копилку острых ощущений.

Бл-лин…