– Диалектика, блин! – не удержавшись, хмыкнул Роднин. – Тоже мне, открыли Америку! Прямо по учению господина Энгельса шпаришь.

– Ну… в определенном смысле, да… – осторожно согласился собеседник. – По крайней мере, впервые этот закон именно он и сформулировал…

– Хорошо, оставим теоретиков материализма в покое, тем более все это – не более чем седая древность. Но мы ведь и раньше фиксировали подобные изменения? И прекрасно ориентировались в изменившейся реальности. Вон, того же Кобрина взять, даже во время своего первого погружения он уже многого добился? Два «котла» предотвратил, кучу народа спас?

– Разумеется, товарищ генерал-лейтенант, – кивнул тот. – Любое более-менее серьезное воздействие на прошлое неминуемо приводит к изменениям будущего, что мы неоднократно и наблюдали. Нынешняя проблема в том, что до определенного предела мы могли четко отслеживать подобное. Причем отслеживать в реальном времени, по мере необходимости корректируя дальнейшие планы. Теоретически считалось, что так будет продолжаться до того самого момента, который и был назван «точкой невозвращения». Что произойдет дальше, мы точно не знали, даже сугубо умозрительно.

– А теперь знаем? – иронически фыркнул Иван Федорович. – Теоретики, понимаешь ли!

– Разбираемся, товарищ генерал-лейтенант. Но, полагаю, уже сейчас можно сказать, что наши теоретические выкладки нашли подтверждение. Нам нужно время… – Увидев выражение начальника академии, научник торопливо добавил: – Совсем немного времени! Обработать поступающую информацию, проанализировать, сделать выводы, составить математическую модель, прокачать в компьютере в нескольких вариантах…

– Хорошо, я понял, – нетерпеливо дернул рукой Роднин. – Ну и чем все эти изменения грозят нашей программе и участникам «Тренажера»? Так сказать, в целом и в частности? Например, майору Кобрину?

– В целом – ничем катастрофическим, просто придется более тщательно рассчитывать точку встречи донора и реципиента. Плюс – постоянно иметь в виду возможность неких, гм, осложнений. Те же информационные пакеты, которые мы готовили для наших людей, в определенной мере потеряли актуальность. Ну, а в частности, применительно к нашему испытуемому? Лично я бы предложил немедленно эвакуировать его в наше время. И повторить попытку погружения в прошлое с учетом новой информации и наших новых возможностей. Специалисты информационно-расчетного центра уже работают, главный компьютер загружен на полную мощность, предварительные результаты будут в течение суток. Полагаю, адаптировать имеющиеся компьютерные программы под новые реалии удастся в самые кратчайшие сроки…

– Добро, работайте, – буркнул Роднин, больше не глядя на ученого. – Мне эти подробности без надобности, нужно будет – сам разберусь, не настолько уж и тупой. Что же до майора Кобрина, эвакуацию запрещаю категорически, только в случае непосредственной угрозы жизни или опасности невыполнения задания.

– Но…

– Это приказ, так что не обсуждается! А с Серегой все нормально будет, нисколько в этом не сомневаюсь. И не из таких передряг выбирался. Все, свободны. Докладывать каждый час, всю новую информацию немедленно сбрасывать на мой терминал. Возникнут вопросы – сам с вами свяжусь.

– Так точно. – Зачем-то одернув лабораторную пижаму, словно это была военная форма (что выглядело достаточно комично), начальник спецлаборатории аккуратно отодвинул кресло и бочком двинулся к выходу.

– Да, вот еще что. Ветвицкая в курсе наших… проблем?

– Нет, – отрицательно качнул тот головой. – Это вообще была не ее смена, вышла… ну, сами понимаете почему. Вернее, из-за кого. Когда мы получили первую телеметрию, Маша… то есть товарищ прапорщик, уже покинула лабораторию.

– Вот и не сообщайте ей ничего, пока сами не разберетесь. И временно ограничьте доступ, только аккуратно. Если полезет узнавать, что с Кобриным, а она обязательно полезет, пусть думает, что сервер там перезагружается или еще что – вам виднее, не впервой. Это тоже приказ. Идите.

Дождавшись, когда за ученым закроется дверь и индикатор защитного контура засветится ровным зеленоватым светом, Иван Федорович задумчиво постучал пальцами по лакированной столешнице, зачем-то взглянул на подушечки, будто намереваясь обнаружить там следы пыли, и едва слышно пробормотал:

– Вот и дождались… Не ошиблись, получается, высоколобые относительно этой самой точки невозвращения, все верно предположили. И это хорошо, очень даже хорошо! А Серега… Серега справится, пусть только попробует мне не справиться!..

Район Вязьмы, 10 октября 1941 года (продолжение)

Пришедший в себя Кобрин полусидел, опираясь спиной на нечто податливо-мягкое, похоже, пухлую деревенскую подушку. Ощущал он себя – учитывая, каким оказалось недавнее пробуждение! – как ни странно, вполне сносно. Немного кружилась голова, что было для него вполне привычным, не впервой контузию получает, да саднила правая ступня, которой он напоролся на осколок оконного стекла. Причем с последней определенно что-то делали, аккуратно ворочая туда-сюда. Ни гула авиационных моторов, ни взрывов больше слышно не было, лишь где-то вдалеке размеренно тявкала зенитка, видимо, посылая вслед улетающему восвояси противнику последние снаряды.

Помедлив еще пару секунд, Сергей слегка приоткрыл глаза, быстро оглядевшись. Ну да, очередная изба. Выбитые взрывом окна задрапированы плащ-палатками, так что внутри полутемно, свет дает лишь керосиновая лампа, стоящая на массивном табурете возле кровати. На которой он, собственно говоря, и покоится в полулежачем положении. Ну, или полусидячем. Самая обычная кровать, на какие он уже успел насмотреться в этом времени – скрипучая панцирная сетка под ватным деревенским матрацем и никелированные шарики на прутьях в изголовье. В комнате было ощутимо прохладно, то ли печь в октябре еще не топили, то ли тепло успело выветриться через вышибленные при бомбежке окна.

Над пострадавшей ногой склонилась девушка в медицинском халате и повязанной на голове косынке, умелыми движениями пеленая ступню турами бинта. Интересно, сколько он без сознания провалялся? Судя по всему, не столь уж и долго, коль зенитчики еще по летучим фрицам пуляют. Собственно, уже и перестали, вот как раз только что бухнул последний выстрел.

Почувствовав, что раненый пришел в себя, санинструкторша – ну, или кто она там, петлиц под халатом не видно, так что вполне может оказаться каким-нибудь военфельдшером – подняла голову. Быстрая смущенная улыбка сделала миловидное личико еще более привлекательным:

– Ой, простите, товарищ генерал-майор, не заметила, как вы очнулись! Виновата, не могу оторваться, повязку не окончила.

Захватив руками края бинта, девчушка с видимым усилием разорвала его надвое, марля поддалась с легким треском. Тонкие пальцы профессионально завязали аккуратный узелок чуть повыше лодыжки.

– Вот и все, товарищ командир, даже с портянкой мешать не будет. Через сутки повязку нужно будет сменить, не забудьте, пожалуйста.

Ощутив некоторое неудобство, Кобрин потрогал рукой замотанную бинтом голову:

– Благодарю. Что с головой?

– Ничего страшного, несколько царапин, когда вас упавшим потолком привалило. Повезло вам, товарищ генерал, могло хуже закончиться! А так две балки чердачные друг в дружку уперлись, а вы с товарищем капитаном в аккурат под ними оказались, словно в шалаше каком. Завал бойцы быстро разобрали, и пяти минут не прошло. Пока я прибежала, вас уже наружу вытащили. Хорошо, что загореться ничего не успело!

– А вроде дымом воняло… – автоматически пробормотал Кобрин, думая о своем.

– Так то сарай с сеном бомба подожгла! – охотно пояснила многословная медичка. – Пока вас вытаскивали, он и сгорел. Зато немцы больше по тому подворью не бомбились, видать, решили, что попали куда нужно.

– А с капитаном Еремеевым что?

– Живой, не переживайте, ему только спину сильно исцарапало да поясницу ушибло, когда вас собой накрывал.

– Что? Это в каком смысле накрывал?

– Ой, так вы ж не в курсе! Так в прямом и накрывал, вас так и раскопали, вы внизу, а он, значится, сверху. Навалился, чтобы от обломков защитить. Только по голове-то как раз вас и ударило, а ему по спине. Но он даже сознания не терял, помогал завал изнутри разбирать. Бойцы говорят, товарищ капитан так матерился, что вас сразу же нашли, по голосу. Перевязали уже, в соседней комнате сидит.

– Все-то ты знаешь, красавица. Прямо не доктор, а чистый разведчик! Как звать-то?

– Олесей кличут, товарищ генерал-майор, – смущенно улыбнулась девушка, тут же вытянувшись в неком подобии стойки «смирно». – Ой, то есть виновата, санитарный инструктор боец Ташевич! Разрешите идти? Сейчас вас товарищ военврач второго ранга осмотрит, он тоже в соседней комнате дожидается, просил немедленно сообщить, как вы в себя придете. И начштаба ваш там же.

– Свободны, товарищ санинструктор…

Много времени осмотр у вошедшего в помещение военного медика не занял – да и с чего бы? Кобрин и сам мог сказать, что на этот раз обошлось без серьезной контузии, поскольку сознание он потерял, исключительно получив по башке обрушившимся потолком. Да и то не особенно сильно, поскольку иначе б его уже отправили в госпиталь.

Врач, впрочем, придерживался такого же мнения, осмотрев пациента, проверив рефлексы и задав несколько вопросов, лишь развел руками:

– Повезло вам сегодня, товарищ командарм! Стена ударную волну ослабила и вверх отразила, потому она только чердак снесла да перекрытия обрушила. Так что признаков серьезной контузии не вижу, предполагаю небольшое сотрясение, когда вас обломками привалило. А может, даже и сотрясения никакого нет. По-хорошему, вам бы, конечно, буквально на денек-другой в госпиталь, на обследование, так ведь не согласитесь же?

– Глупостей не говорите, товарищ доктор, – буркнул Сергей, вполне бодро садясь на кровати и натягивая гимнастерку. – Сегодняшним утром немцы начали наступление, будто не знаете, какой уж тут госпиталь?

– Прекрасно вас понимаю, – поправив на узком, с небольшой горбинкой носу покосившиеся круглые очки самого что ни на есть штатского вида, грустно кивнул тот. – Именно потому и говорю, что повезло. Работы для меня и моих подчиненных и без того скоро ох как немало будет, а если б армия еще и командующего лишилась… совсем беда.

Встретившись с Кобриным взглядом, военврач торопливо вскочил на ноги.

– Виноват, товарищ генерал-майор, лишнего сказал! Разрешите идти?

– Идите. – Сергей уже справился с первым раздражением. Да и с чего это он, собственно говоря, решил, что медик, как в этом времени говорить принято, «пораженчество разводит»?! Скорее, как раз вовсе наоборот, абсолютно трезво оценивает ситуацию. Поскольку как профессионал просто не может (да и права такого не имеет) не понимать, что массированное наступление противника даже в самом благоприятном для РККА случае приведет к значительным потерям, прежде всего ранеными.

– Погодите… как вас, простите? Прослушал, когда представлялись.

– Военврач второго ранга Антюфеев, – заученно отчеканил тот.

– А по имени-отчеству?

– Иван Никанорович.

– Воевали, Иван Никанорович?

– Так точно, с пятого дня войны… или седьмого? Да, виноват, запамятовал, так и есть, с двадцать девятого июня на фронте. Правда, особенно повоевать и не пришлось, почти два месяца в тыловом госпитале провалялся, когда нас немецкие бомбардировщики в самом начале июля на марше раскатали, вместе с эвакуируемыми ранеными и персоналом. Только девять человек и уцелело, если вместе с ранбольными считать. Прямо по красным крестам на крышах автобусов, подлецы, били, словно по мишеням…

– Простите меня, Иван Никанорович, погорячился. Никак мысли в порядок не приведу, сами понимаете.

– О чем вы, товарищ командарм?! – Антюфеев, похоже, искренне удивился. Ну, или сделал вид, что удивился.