Бритоголовый, не слушая лейтенанта, остался на окраине сада. Он продолжал вести огонь в сторону противника, чтобы хоть както задержать его. Он давал возможность остальным уйти подальше. Магазин закончился. Бритоголовый пошарил руками по разгрузочному жилету и, поняв, что все магазины пусты, досадливо сплюнул и помчался догонять лейтенанта с остатками взвода.

На ОП стрелял только БТР, все еще сдерживая продвижение противника, не давая ему приблизиться к себе…

…Пулеметы замолчали. Опять закончилась коробка. Наводчик полез за очередной. «Быстрее, быстрее! Надо стрелять! Стрелять!» – подгонял он сам себя. Он метнулся в десантное отделение и, схватив коробки с патронами, стал торопясь перезаряжать пулеметы. «Быстрее, быстрее», – стучало у него в голове.

Быстро вставил ленту в приемник КПВТ, он взвел сбитыми в кровь пальцами пулемет. Схватился за механизмы наведения и опять – огонь, огонь по атакующему противнику. Страха уже не было. Он выполнял работу. Он умел хорошо выполнять любую работу. И эту работу он делал превосходно. Размеренно, по-деловому, с пониманием, что и как необходимо делать. Появился азарт. Цель он уж видел. Стрелял, четко прицеливаясь, практически не мазал. Экономно расходовал патроны. И это давало свой результат.

Прямо перед БТРом духи уже не атаковали. То ли залегли, то ли он уничтожил их, но перед фронтом его позиции передвижения боевиков в сторону опорного пункта уже не было. Он повел башней вправо-влево и увидел, что «духи» обходят его с флангов. Он рассмеялся тому, что увидел. Это был смех человека, уверенного в своей силе, в своей правде. Даже что-то зловещее сквозило в этом смехе. Он был уверен в себе, как никогда до этого.

«Обойти решили? Ну, нет, гады, и вас достану, и вы ляжете!» – кричал Наводчик, входя в раж, и продолжал поливать огнем из пулеметов группы пытавшихся его окружить бандитов.

Липкий, холодный пот страха уже давно обсох на его лице. Теперь уже азарт боя овладел им полностью, разогрел его, отрезвил. С разгоряченного лба капли горячего пота стекали по мокрому налобнику прицела, заливая скулы, стекая на губы; он смахивал их не замечая. Он был занят боем. Он делал свое дело и видел результат своей работы.

Думал ли он сейчас, что его могут убить? Скорее всего, нет. Если ты в бою не поддался панике, если победил свой страх, то в запале боя думаешь только о бое, только о том, что и как правильнее сделать. Другим мыслям нет места, и нет уже времени думать о чем-то другом. Только ты и враг, только – бой. Иначе не победить.

Наводчик хотел победить. Сильные духом всегда стремятся к победе. «Сейчас бы помощника, чтобы самому не бегать, чтобы сразу коробки с патронами подавал, время так экономится», – промелькнуло в его мозгу.

Но он был один. Он даже не подозревал, что он один не только в БТРе. Он уже давно остался один на один с толпами наступающих бандитов. Один на всем ОП. Наводчик сделал еще несколько очередей, и пулеметы опять смолкли. Он рванулся за следующей коробкой.

Кумулятивная граната прилетела откуда-то справа, ворвалась внутрь машины через открытый боковой десантный люк и, страшно ударив Наводчика в спину, разорвалась, разметав его тело по всему десантному отделению. БТР содрогнулся, подскочил на месте и затих, окутанный черным дымом, похоронив внутри себя своего последнего и единственного защитника.

На ОП больше никого не осталось. Всё. Всего несколько минут боя…

…Душа Наводчика взмыла вверх над БТРом, поднялась над уничтоженным опорным пунктом, над полем, над горами.

Что увидела она оттуда, с высоты? Увидела ли она, что никого из взвода уже нет на позициях. А те, кто остались, – мертвы. Что бы подумал Наводчик, если бы он знал, что остался один на этом ОП, что все остальные уже бросили позиции, оставив его один на один с несколькими сотнями рвущихся к опорному пункту боевиков? Как бы он тогда себя повел?

Никто никогда этого не узнает.

Он вел себя как солдат до самого конца. Он боялся. В самом начале боя он чуть было не поддался страху, но как мужчина, как солдат он поборол его. Отогнал его от себя. Не дал ему овладеть собой, сломить себя, сделать из себя безвольное существо, размазать разум, размягчить мозг. Он превозмог страх, он сумел сделать это. Желание жить и понимание необходимости борьбы за свою жизнь породили в нем ярость. И эта ярость победила страх. И тогда он сам стал вселять страх. Он сам стал страхом для своих врагов. И пусть он продержался всего несколько минут, но те, кто шел его убить, запомнят эти минуты надолго. Они никогда не забудут этот БТР, весь окутанный дымом от разрывов, но продолжающий поливать их свинцом, заставляющий их чуть ли не зарываться в землю от страха. Этот страшный в своем диком отчаянии БТР, поливающий их огнем, несмотря на то, что вокруг него десятками рвались гранаты и мины, а в броню безостановочно лупили пули, оставляя на ней глубокие, как шрамы, воняющие сгоревшим магнием белесые борозды. Наводчик не прекращал вести огонь, несмотря ни на что, он продолжал сражаться, пока смерть не остановила его. Но он не был побежден. Потому что не был сломлен.

Лейтенант потерялся во времени, он уже не ощущал его. Страх растягивает время, и от этого мгновения кажутся часами, минуты – вечностью. Ему показалась, что прошла целая вечность, пока он с оставшимися бойцами, пригибаясь от пуль бандитов, петлял между старыми фруктовыми деревьями, путаясь ногами в высокой сухой траве, в надежде прорваться к поселку. На бегу они сбрасывали с себя мешающие бронежилеты, каски, а кое-кто и оружие.

«Главное выжить! Сбежать подальше от этого кошмара, а потом пусть увольняют, судят, главное остаться в живых»!

«Вот и поселок», – лейтенант судорожно вздохнул. Пробежав несколько улиц, бойцы свернули в первый попавшийся переулок и вбежали в чей-то двор.

Пряная, казалось бы, вечная тишина, сладко и вязко окутывавшая долину, спящую теплым послеобеденным сном, неожиданно взорвалась грохотом боя. Все ее обитатели тут же проснулись, вскочили на ноги, засуетились, забегали.

Местные жители, услышав стрельбу, ринулись на площадь в центре поселка. Испуганные шумом боя, люди хотели разобраться в происходящем, принять какое-то решение. Через несколько минут возле мечети собрался почти весь поселок. Они столпились вокруг старейшины села, нетерпеливо ожидая от него разъяснений и указаний. У некоторых в руках было оружие.

Старейшина что-то живо им говорил, указывая руками то в сторону блок-поста, на котором шел бой, то в сторону гор. Через некоторое время несколько человек, вооруженные охотничьими ружьями и карабинами, отделились от всех и бегом побежали к реке.

Перейдя ее вброд, они скрылись в ореховой роще.

Кое-кто из жителей, в основном женщины, еще некоторое время продолжал оставаться возле мечети, с тревогой вслушиваясь в шум боя. Каждый в такой ситуации старался держаться поближе к другим, боясь оказаться в одиночку. Но как только над их головами просвистели пули, они стремглав помчались к своим дворам, Там с опасливым интересом, несмело высунув головы из-за заборов, готовые в любой момент сбежать и спрятаться, они продолжали наблюдать за происходящим.

Когда остатки уничтоженного взвода во главе со своим лейтенантом в ободранной одежде, забрызганные своей и чужой кровью, с лицами, покрытыми копотью и пылью, вбежали на центральную улицу поселка, местные и вовсе спрятались в своих домах.

Только теперь, стоя в чьем-то дворе под сенью старых скрюченных абрикосовых деревьев, лейтенант оглянулся и внимательно осмотрел своих бойцов. Вместе с ним было всего восемь человек. Всего восемь от целого взвода. Остальные остались на позициях.

Выстрелы практически стихли. Раздавались лишь редкие автоматные очереди. Видимо, потеряв из виду бойцов, скрывшихся в старом саду, боевики перестали стрелять им вслед. Они занялись тем, что стали добивать раненых солдат, оставшихся на позициях, вымещая на них всю злобу за понесенные ими потери, за то, что небольшой группе федералов все же удалось от них уйти, за то, что, несмотря на уверенность в своих силах, им всем пришлось испытать страх.

Обманчивое чувство того, что им посчастливилось оторваться от бандитов, расслабило лейтенанта. Успокаивая тяжелое дыхание и начав постепенно отходить от нечеловеческого напряжения, он почувствовал, как от бега дрожат уставшие ноги, как жутко горят в груди воспаленные тяжелым бегом легкие.

Пот струился по спине, по груди, заливал глаза. Силы, казалось, иссякли. Лейтенант в изнеможении присел, прислонившись спиной к нагретой солнцем стене дома.

Бойцы в изнеможении попадали кто куда. Глубоко дыша и надсадно кашляя, они переводили дыхание. Деревья над ними слегка шевелили ветвями, солнце пробивалось сквозь еще не осыпавшуюся желтеющую листву и мягко согревало сухую землю двора, на которой, распластавшись, лежали бойцы. Тишина. Только две курицы, испуганные стрельбой, забились в небольшую яму под забором и о чем-то осторожно кудахтали.

Кроме бойцов и лейтенанта, людей вокруг, казалось, и не было вовсе. Здесь, в этом тенистом дворе, все выглядело таким спокойным и безопасным, что никуда не хотелось уходить.

Лейтенант медленно поднялся и устало пошел осматривать двор. Двор неухоженный, замусоренный и местами поросший каким-то кустарником. Как будто сюда давным-давно не ступала нога человека. Дом был пустой, пропахший сыростью, видимо, хозяева покинули его много лет назад. Сбоку от дома был виден вход в погреб, спрятанный порослью старого необрезанного винограда.

– Прячемся в погреб. Быстро. Не найдут, не должны. Только бы местные не сдали. Авось пронесет.

Все сбежали в глубокий и темный погреб. Лейтенант осветил его зажигалкой. Погреб был заставлен какими-то пустыми бочками, деревянными ящиками, завален старыми, наполовину истлевшими мешками. Он был темным и настолько большим, что бойцы, рассевшись в нем, даже не видели друг друга. Их разгоряченные тела окутал сырой холод погреба. После бега кашель раздирал грудь и горло, но они старались не кашлять, чтобы не выдать себя, судорожно прикрывая рты ладонями. В темноте погреба в полной тишине лишь блестели белки нескольких пар глаз.

Тяжелые мысли грызли мозг лейтенанта: «Кто поможет, услыша ли ли шум боя в дивизии, придут ли на помощь и когда? И опять же, что им делать дальше?»

Лейтенант судорожно вздохнул: «Досидеть бы до ночи, а потом попытаться тихо выйти из поселка и прорваться к своим, к комбату».

Он сидел прямо на полу погреба, прижавшись мокрой от пота спиной к прохладной стене. Он уже понимал, что, находясь в этом подвале, ничего не сможет предпринять, что это он сам захлопнул мышеловку за собой и за оставшимися от его взвода бойцами, что уже было поздно что-либо менять, и что теперь остается лишь надеяться на везение.

«Какой же я идиот»,– произнес лейтенант шепотом и сокрушенно покачал головой. В темноте подвала этого никто не заметил.

Все, что можно было теперь сделать, это только ждать. Сидеть тихо в этом сыром и прохладном подвале и ждать.

Бойцы затихли, теперь уже даже дыхания их не было слышно. Лейтенант вспоминал обо всем, что с ними произошло.

Лишь сейчас до него стало доходить то, как по-мальчишески глупо и неосмотрительно поступил он, кинувшись в окоп, словно обычный боец, вместо того, чтобы сразу доложить о случившемся и выслушать указания Комбата. Пусть с руганью, с матом, даже с оскорблениями, но выслушать и сделать так, как скажет Комбат. Выполнить его указания, и тогда, возможно, все бы закончилось по-другому. Но ничего уже нельзя было изменить. Что свершилось, то свершилось.

«Господи, только бы просидеть до ночи. Только бы не нашли», – лейтенант затих в ожидании. От неуверенности и накатывающего страха его уже начало слегка трясти.

Из темноты погреба, послышался голос одного из бойцов:

– Зря сюда влезли. Как в могиле. Что делать будем, если найдут, как выпутываться?

Лейтенант присмотрелся и разглядел того, кто это произнес.

Это был бритоголовый боец. Его прислали во взвод недавно, вместо отправленного в санчасть водителя БТРа. Бритоголовый почему-то не нравился лейтенанту. Лейтенант и сам не мог понять, почему? Этот боец с первого своего появления во взводе показался ему не таким, как все его солдаты. Он чем-то напоминал лейтенанту наводчика БТРа и, наверное, поэтому Бритоголовый как-то сразу нашел с ним общий язык. Держался Бритоголовый во взводе гордо, иной раз даже вызывающе. Бойцы взвода сторонились его. Он был для них каким-то другим, не совсем понятный. Невысокий, но сильный и дерзкий чрезмерно. Всегда сжатый, как пружина, и готовый в любой момент взорваться, дать отпор любому, с кем угодно сцепиться. Но он хорошо знал службу и был неплохо подготовлен, поэтому нареканий к нему со стороны лейтенанта не было.

Вечерами Бритоголовый часто беседовал с Наводчиком. И лейтенант не первый раз убеждался в том, что у этих двоих было чтото общее. Наверное, их роднила непохожесть на остальных бойцов взвода, свойственная лишь им взрослая рассудительность и какая-то внутренняя по-настоящему мужская сила.

Лейтенант слышал от Бритоголового, что тот хочет перевестись в спецназ и остаться служить по контракту. Кажется, этот боец был из 5-й роты. Или 6-ой? «Да какая теперь, к черту, разница. Дождаться бы ночи», – лейтенант досадливо сплюнул.

Наверху во дворе вдруг послышались чьи-то голоса, шум и топот десятка пар ног.

У лейтенанта сжалось сердце. Страх быть найденными заставил всех затаиться. Лейтенант в густой темноте заметил, как от страха побледнели и вытянулись лица сидевших рядом с ним бойцов. Округлившиеся глаза блестели. Широко раскрытые рты судорожно вдыхали воздух.

Сидевший в одной майке боец вдруг громко икнул от страха. Бритоголовый крепко прикрыл его рот широкой с короткими пальцами ладонью и злобно зашипел на него. Все резко затихли.

«Только бы не нашли», – лейтенант весь сжался в тревожном ожидании.

Нашли. Долго не искали. Увидев ворвавшихся в ее двор бородатых вооруженных людей, с разгоряченными боем страшными лицами, одна из женщин, еще совсем не старая, насмерть перепуганная шумом боя, по глазам вошедших поняла, кого они искали. Трясущейся от страха рукой она махнула боевикам в сторону соседского погреба, и тут же убежала, укрывшись в тени чахлого виноградника, растущего перед крыльцом ее дома. Она, боязливо прикрыв рот ладонью, с круглыми от испуга глазами украдкой стала наблюдать со стороны за происходящим.

Женщины из соседних домов, с опаской поглядывая через забо ры на бородатых боевиков, тоже начали потихоньку подтягиваться ко двору, где скрывались солдаты с лейтенантом. Держась на безопасном расстоянии, вытянув шеи, чтобы лучше видеть через забор, принялись наблюдать за тем, что же будет дальше, готовые сорваться в любой момент с места и унестись прочь,

Такое уж существо – женщина, до всего ей есть дело. Даже до того, что ее не касается. Все ей интересно, все нужно увидеть, услышать, чтобы потом было о чем поговорить. До всего она проявляет свой женский интерес. Даже смертельная опасность происходящего не может потушить его.

– Эй, воины, выходите, не бойтесь. Стрелять не будем.

Бандиты явно издевались над попавшими в западню бойцами, но все же пока еще мирно предлагали им выйти из погреба. Сами они туда лезть боялись – мало ли чего. А вдруг из этой темной ямы бойцы начнут отстреливаться.

Из подвала черным глазом смотрела тишина и неизвестность.

– Выходите, а то гранатами закидаем! – прозвучала угроза.

Лейтенант заколебался.

«А может, действительно сдаться? Нет, нельзя. Станут мстить за убитых и раненых – расстреляют всех на хрен. Хотя убитыми и ранеными боевики скорее всего потеряли не так много, ведь большинство солдат от неожиданности и страха стреляли почти не целясь. Вот только наводчик БТРа и этот, бритоголовый с расчетом АГС, они урон боевикам нанесли. Но расчет АГС погиб под минами, да и наводчик БТР, вероятнее всего, уже тоже убит, – размышлял лейтенант. – Может действительно не убьют? Может сдаться? А то ведь, правда, гранатами закидают».

Кажется, это он уже произнес вслух.

– Нет, не выйдем, – прошипел бритоголовый боец и рванулся к выходу из погреба, как бы заслоняя его собой, – Сюда войти побоятся – мы стрелять начнем. А если гранату к нам бросят, то можно эту гранату им назад выкинуть. Он обвел взглядом сидящих вдоль стены погреба бойцов, неуверенно и с опаской глядящих на него.

– Ну, а если не успеем, то можно мой «броник» накинуть сверху на гранату.

Он один из всех не сбросил свой бронежилет.

– Ты, умник, выкидывать гранаты будешь, или может сам на «броник» ляжешь? – спросил кто-то из бойцов.

– Да хоть и сам! – ответил Бритоголовый и сплюнул сквозь зубы – Не сдаваться же им. Позорно ведь как! Облажались как лохи, как чмыри последние! Уууй!

Бритоголовый сжал кулаки и в бессильной злобе ударил затылком о земляную стену погреба.

– А может, попробуем прорваться, а? Может, получится? Рванем наверх. Там огонь во все стороны и бегом к горам, а? А не хотите, так я сам сейчас.

Он схватил чей-то автомат и резко рванулся к лестнице из подвала. Лейтенант прыгнул ему наперерез и крепко ухватил за руку.

– Сиди на месте, герой. «Получится у него». Из-за тебя, дурака, всех перебьют.

Бритоголовый с ненавистью посмотрел на лейтенанта, но все же сел в угол и замолчал.

«Уроды сопливые – думал он – это же надо так встрять. И командир тоже хорош – завел в самую, что ни на есть задницу. А выход отсюда только один, и тот через «духов». Эх. Если бы эти не трусили, выскочили бы все наверх и молотить, молотить из автоматов во все стороны, и бегом к горам. Вот «душары» тогда охренеют. От неожиданности и страха, может, и в ответ сразу стрелять не станут. Может, кому и удастся вырвется из поселка. До гор бы добежать, а там и к нашим недалеко. Да и в горах укрыться есть где, не то, что в этом гребаном поселке. Но с этими ни черта не выйдет, – Бритоголовый зло глянул на своих товарищей и презрительно сплюнул под ноги, – Детишки мамкины».

Он уже пожалел, что бежал вместе с лейтенантом в поселок, что не ушел сам в горы. Но лейтенант дал команду отходить, а на службе Бритоголовый привык команды выполнять.

«Нет, все же не надо было «летёху» слушать. Можно было бы попробовать самому. Не бежать со взводом, бросить их всех на хрен и в горы прорываться. Может, успел бы до вершины хребта добежать, пока духи подойдут. Жаль только, что все патроны расстрелял», – с досадой думал он.

Бритоголовый, пока служил в другой роте, несколько раз был по ту сторону хребта и видел, что там, в соседнем ущелье, начинается лес, который тянулся на несколько километров. Об этом лесе он и поду мал сейчас. В нем можно было спрятаться и отсидеться до темноты. А по темноте уйти к своим. «Но что же решит лейтенант?» – Бритоголовый с надеждой уставился в сторону лейтенанта. Опустив голову и играя от злости желваками на лице, он стал ждать его решения. Он все еще надеялся на то, что лейтенант все же осмелится дать команду атаковать духов и вырываться из поселка. Все еще надеялся.

– Ну что, пацаны, сдадимся? Авось не убьют. Пообещали ведь? – криво улыбаясь от неуверенности, лейтенант как-то совсем уж панибратски обратился к бойцам, – или, может, попытаемся прорваться?

Жить хотелось всем. Никто не хотел погибать под гранатами боевиков, но никто сам не решался и на прорыв. Страх потерять жизнь сделал свое дело. Они могли бы послушать Бритоголового и попытаться прорваться. Они даже в глубине души понимали, что это был их единственный шанс. Но они прекрасно осознавали и фатальность этого шага. Скорее всего, все они погибли бы в этой последней попытке вырваться. Хотя, может быть, кому-нибудь и повезло. Но никто не был уверен, что повезет именно ему. И никто не хотел умирать первым.

Было страшно. Страшно представить, что их ждет, страшно сидеть и чего-то ждать, страшно на что-либо решиться. Все ожидали команды лейтенанта, все верили ему и отдали ему право решать свою судьбу.

А он был почти такой же, как и его бойцы, – молодой и еще не видевший жизни. Он так же, как и все они, не мог принять решения. Он боялся рисковать. Он боялся умереть, но больше всего он боялся послать на смерть их и поэтому посчитал, что будет правильнее искать выход всем вместе.