Самосуды

Население, обученное на собственной шкуре за период царизма практике внесудебных расправ, теперь активно применяло приобретенный опыт.

В Астраханской губернии масштаб самосудов был значительно меньше, чем в центральных губерниях, вкусивших крепостничество, но милиция в своих сводках регулярно сообщала о стихийных расправах. Их объектами обычно становились пойманные за руку уголовники.

В последних числах июня на лесной пристани Назарова в 10 верстах от Астрахани жители заметили неизвестного, прятавшегося под плотом. Была вызвана милиция, однако к моменту ее прибытия собралась большая толпа, которая убила странного человека, признав его за злоумышленника^[135]. 18 июля на пристани Фадеева в Астрахани толпа поймала вора. Его избивали, пока тот не умер, после чего сбросили труп в реку^[136].

2 сентября в Никольском Енотаевского уезда были арестованы семь одетых в солдатские шинели мужчин и с ними одна женщина, Ольга Чистякова, 22 лет. В них признали банду, зверски убившую семью священника в Букетовке, а также ограбившую семьи в Соленом Займище и других селах. Наутро 3 сентября милиция попробовала перевезти задержанных рекой в Енотаевск. «Следовавшая за конвоем толпа потребовала выдачи. Арестованных по одному вытаскивали из трюма баркаса, избивали и сбрасывали в воду, где их добивали уже с лодки. Сброшенная с лодки соучастника грабежа Ольга Чистякова долгое время через пробочные предохранители держалась на воде, и погрузилась лишь после того, как к ней привязали камни. Место воды, где происходил самосуд, приняло розовый цвет, а у плававших трупов совершенно красный»^[137].

14 сентября в Тундутово свыше ста селян учинили расправу над обвиненными в краже калмыками^[138].

В этих же числах в Карагалях за кражу ковра из мечети был утоплен некто Мухамед Уланов. Его связали, привязали к ногам камни, вывезли на середину реки и бросили в самом глубоком месте^[139].

17 октября в городе Черный Яр прямо на пристани толпа избила четырех солдат, похитивших у пассажира 6000 рублей. Потерпевшие, впрочем, выжили^[140].

Селяне и церковь

Падение 300-летней династии Романовых открыло шлюзы общественного мнения.

Одним из объектов народной неприязни стала церковь. В этом была своя логика. В конфликтах между народом и властью РПЦ всегда вставала на сторону власти, получая взамен бюджетное финансирование, земли и имущество. РПЦ объясняла, почему нельзя требовать повышения зарплаты, земельной реформы и всеобщего образования. Она призывала умирать на фронте, сама пользуясь льготами от призыва. На свечном заводе при епархии применялся 15-часовой рабочий день. Несогласных увольняли^[141].

Понятно, что священники были разными, но позиция церковного начальства целиком совпадала с мнением Николая II.

Теперь, после свержения царя, пришло время обратной реакции.

В начале марта в Никольском Енотаевского уезда священник Третьяков и дьякон Ширшаев отказались служить панихиду по погибшим борцам за свободу, после чего сельчане потребовали их немедленно отстранить от службы^[142].

Жители Тузуклея ознакомились с доносом проповедовавшего им про милосердие священника Александра Скрижалина, который в период царизма сообщил властям о «бунтовщических речах» отца Льва Благодарова и студента Панкова. Благодарова, скорее всего, лишили сана, а студента арестовали на четыре месяца и потом отправили в ссылку. После революции списки провокаторов и доносчиков были опубликованы со всеми подробностями, и тузуклейцы, естественно, потребовали удалить от них Скрижалина^[143].

Население Чагана потребовало убрать священника Буслаева как грубияна. «Злоба народа растет, ожидать хорошего невозможно», – доносила управа в Астрахань. Буслаева убрали^[144].

В Кочковатке прихожане обвинили священника Тихона Илларионова в незаконном поступке против должности. Духовная консистория расследовала дело и согласилась с приходом. Илларионов был отозван^[145].

В селе Пролейка Царевского уезда сотни людей вышли на сход, потребовав незамедлительного удаления из прихода Михаила Черняева. Селяне даже назвали фамилию нового священника – отца Николая Долгова из соседнего села, как человека с доброй репутацией^[146].

В начале апреля в Приютном Черноярского уезда отец Виталий Генерозов был арестован, а церковь заперта (Генерозова спустя три недели освободили уездные власти). В Капустином Яру местный исполком решил арестовать священника местной церкви Михаила Рождественского, который успел бежать^[147].

Еще один священник – Ильин – при схожих обстоятельствах бежал из села Солодушкино Черноярского уезда^[148]. Удивительный конфликт возник в Ханской Ставке, где русская община была относительно невелика и состояла преимущественно из чиновников, офицеров, торговцев и других колонистов. Эти небедные по местным меркам люди были настолько недовольны «нетактичным поведением отца Сенилова», что комиссар Временного правительства вполне серьезно заявил Консистории, что та может остаться без священника. В итоге Сенилова перевели в приморское село Цветное^[149].

Целые села выходили на улицы, требуя ухода дискредитировавших себя духовных отцов. Никаких большевиков и других социалистов в этих селах не было. Это было стихийное народное выступление, которое заставляет задуматься не об «обманутом народе», а об уровне доверия, которое в упомянутых селах имели назначенные из губернского центра священнослужители.

Возникали и земельные споры между прихожанами и их духовными наставниками. В поселке Болдинский^[150] восемьсот человек вышли на сход, постановив отменить церковное землевладение. Территория поселка считалась собственностью Покрово-Болдинского монастыря, и астраханцы поколение за поколением платили монахам арендную плату. Никакого благоустройства вокруг своих землянок и деревянных хибар они, разумеется, не видели. Церковь пожаловалась на прихожан губернатору, но что тот мог сделать? Отправить, как в прежние времена, казаков с нагайками^[151]?

Рабочее движение

Уже в конце апреля в крае действовало 13 профсоюзов. Наиболее организованным был профсоюз приказчиков, созданный еще в 1906 году. В его помещении в Театральном переулке и провел первое собрание Совет рабочих депутатов. Председателем профсоюза был меньшевик А. Иванов.

Настоящий дом профсоюзов возник в доме Мусиной на 2-й Бакалдинской улице. Здесь расположились металлисты, пекари, маляры, портные и сапожники. Еще три союза – печатников, каменщиков и чернорабочих – заняли дом Федорова на Больших Исадах. Кроме того, действовали организации судовых работников, деревоотделочников и ловцов^[152]. Основными задачами рабочего движения были введение 8-часового рабочего дня и повышение зарплаты. Последнее зачастую представляло собой просто требование ее индексации ввиду роста цен.

Май ознаменовался подъемом рабочего движения.

Союз транспортных рабочих потребовал 8-часового рабочего дня, двойной оплаты сверхурочных, повышения зарплаты на 20–50 % в зависимости от имеющегося заработка, права на отпуск, права на пособие по инвалидности, трехмесячного выходного пособия при увольнении, а также гарантий заработка и сохранения рабочих мест в случае забастовки^[153].

Хорошее представление о рабочей борьбе может дать проведенная в начале мая забастовка на мельнице Захара Арамова. Работники трудились 12 часов, в две смены и без оплаты сверхурочных. Требований коллектива об изменении условий труда Арамов не признал, ограничившись обещанием поднять зарплату на 8–15 %. Лишь вмешательство Совета рабочих депутатов помогло ввести 8-часовой рабочий день и трехсменный рабочий график. Но доплаты за ночные смены по-прежнему не было^[154].

6 мая в реальном училище состоялось общее собрание союза низших служащих правительственных, общественных учреждений, учебных и частных заведений, присяжных счетчиков, курьеров, сторожей, дворников и ночных караульщиков. На собрании присутствовало 172 человека. Они потребовали тройного повышения зарплаты. Требование было адресовано не только к властям и частным фирмам, но и к настоятелям церквей^[155].

Работники болдинских промыслов поставили вопрос о повышении на 50 % зарплаты, угрожая в противном случае забастовкой^[156].

Профсоюзная работа развернулась даже среди персидских грузчиков. С этой целью Совет рабочих депутатов произвел поиски активистов, знающих фарси, и предложил персам вступать в рабочие организации^[157].

На заводе братьев Нобель работники выставили 18 требований к начальству, включая повышение зарплаты, введение премии за выслугу лет, оплату больничных и т. п. Примирительная комиссия, возглавленная меньшевиком Федором Кругликовым, поддержала большую часть требований работников. Серьезные разногласия возникли только в вопросе об участии коллектива в распределении прибыли^[158].

Еще одна примирительная комиссия обязала оплатить время вынужденного простоя работников, трудившихся в бондарных мастерских Лунина^[159].

17 мая произошел выход движения на качественно новый уровень. Представители 16 профсоюзов провели конференцию и создали Союз союзов, то есть единое объединение.

Явились делегаты 16 профессиональных союзов. Председателем Союза единогласно избрали меньшевика Владимира Сарабьянова. На должность товарища председателя баллотировались большевик Трусов, получивший 11 голосов, и эсер Долгополов, получивший 8 голосов. Избрали Трусова. Долгополову досталась должность казначея^[160].

Совет постановил явочным порядком ввести в Астраханском крае восьмичасовой рабочий день и двойную оплату сверхурочных работ^[161]. Понятно, что это решение работодатели не хотели выполнять.

В июле бастовали работники лесопильных заводов, потребовав оплаты праздничных дней и добившись в этом успеха^[162]. В те же дни официанты «Луна-парка» потребовали заменить чаевые на повышение зарплаты на 15 %, а печатники поставили вопрос о переходе со сдельной оплаты труда на твердый тариф^[163].

Пекари, руководимые большевиком Лемисовым, потребовали повышения зарплаты до 250 руб. и восьмичасового рабочего дня.

Металлистам, которых возглавил ленинец Федор Трофимов, не надо было бастовать. Они просто провели массовое собрание – шестьсот человек – в Думском зале. Этого оказалось достаточно, чтобы работодатели повысили зарплату^[164].

Крестьяне, казачество и горожане: разные дороги

Летом ситуация продолжала обостряться, и причина тому была явно не в политиках, а в объективно разных целях у больших социальных групп. В царской России эти противоречия загонялись вглубь, но подобная практика лишь усложняла ситуацию, поскольку проблемы по мере уклонения от их решения необыкновенно размножились.

Выше отмечалось, что казачество хотело отобрать земли у помещиков и церкви. Но казаки были не единственными сельскими акторами.

4–12 июня 1917 года в Астрахани прошел 1-й губернский Крестьянский съезд. По земельному вопросу было принято единогласное решение – обеспечить «полное уравнение». Это означало не что иное, как принудительное изъятие земли у казачьей верхушки и перераспределение ее среди крестьян. Съезд прошел под эсеровскими флагами. Председателем исполкома Совета крестьянских депутатов стал эсер Кузьма Терещенко, а его заместителем – тоже эсер Олег Михайлов. Большевики (прапорщик Рцхеладзе) тоже получили на съезде слово, призвав конфисковать всю землю в пользу государства, а для крестьян установить арендную плату за землю. Эти лозунги не встретили среди делегатов особого одобрения^[165].

Проблемы у эсеров были не с большевиками, а с самими селянами. Крестьяне упорно не хотели расширять производство и платить налоги, что вызывало у их политических вождей оторопь.

«До войны и во время войны до 1917 года зерна и муки было сколько угодно на базарах, – писал “Голос революции”, – теперь же их нет совсем. В селах есть много людей, которые или совсем не сеяли в этом году, или вовсе не занимаются хлебопашеством»^[166].

В Астрахани назревал хлебный кризис. Было очевидно, что продовольствия не хватит, между тем как хлеб в губернии был. Вернувшиеся из Царевского уезда экспедиторы сообщили, что тамошние крестьяне готовы продать городу хлеб при повышении закупочных цен на 4,5 рубля, то есть примерно на 25 %. Партия социалистов-революционеров выступила резко против. В конце августа Кузьма Терещенко заявил на общем партийном собрании: «нам надо 5 млн пудов хлеба. Твердые цены непоколебимы. Все средства морального воздействия истощены. Остается только одно средство – принуждение.

И оно должно быть проведено немедленно»^[167].

Не пройдет и полугода, как публичная позиция правых эсеров качнется в другую сторону, как у ваньки-встаньки. Потеряв зимой 1917/1918 года власть, партия будет призывать к свободным ценам на хлеб, вольной торговле и осуждать реквизиции.

Между тем 14 июня казаки провели вторую сессию Войскового круга. Он явно оппонировал эсеровскому съезду крестьян. Войсковой круг подчеркнул, что получил свою землю «не от русского народа или русского правительства», а завоевал ее сам. В этом, безусловно, содержалась определенная истина, хотя и большинство крестьян в Астраханской губернии были свободными, а не крепостными, и землю занимали сами. Интересы зажиточной части казачества вступили в противоречие и с интересами городских работников. Круг был очень недоволен тем, что в местах проживания казаков кто-то получает равные с ними права. Примером тому стал эпизод с ликвидацией станичного правления станицы Атаманской и созданием единого исполкома Форпоста (ранее рабочий Форпост, где доля казаков не превышала половины, управлялся станичным правлением)^[168].

Еще 24 июля Войсковое правление, недовольное позицией Советов по земельному вопросу, решило отозвать казачьих представителей из Совета рабочих и солдатских депутатов. В Совете в это время было два казака – Зверев и Забурунов, которые выходить оттуда не собирались.

Зверев и Забурунов были настроены просоциалистически. Они заявили, что «вся эта история с отзывом состряпана под сурдинку бюрократическим элементом, засевшим под крышей Войскового правления, и история с отзывом не пройдет даром тем, кто ее состряпал». «Постановление об отозвании не только держалось Правлением в секрете, и простое казачество не только не участвовало в том совещании, но ничего и не знало об этом постановлении», – указали смелые казаки, потребовав проведения общего схода^[169].

4 августа во дворе Белых казарм за Красным мостом прошел казачий сход, длившийся целых четыре часа. Его участники рассказывали, что требования работников о росте зарплаты представляют неимоверную наглость, и поддержали позицию Бирюкова о выводе представителей казаков из Совета^[170]. Очевидно, что на мероприятии собрались представители богатой части казацкого сословия, поскольку 90 % казаков наемных работников не имели вообще, а некоторые и сами были вынуждены батрачить, то есть у рядовых казаков борьба рабочих Астрахани за лучшие условия жизни вряд ли могла вызвать порицание.