Игорь ЕЛИСЕЕВ. Неужто я не нужен небу?

Боль

И почему я жив ещё…

Неужто я не нужен небу?

Иль человеческому хлебу

В «замесе» места не нашлось…

Я думал: только бы сошлось —

Слова, как мысли и деянья,

Не напрягали бы сознанье,

Не уводили душу в ночь.

Как манит праздник оголтелый

Своей красивой пустотой.

Как сердцу хочется в запой,

Чтоб отпустить того, кто сгинул,

И улыбнуться через боль,

Не объясняя, сколько горя

В песчинках траурного моря

Сквозь пальцы ныне пронеслось.

2024

Миг

Романс

Справедливость на кончике совести.

Как решиться её не предать?

Рассказать без фантазии повесть вам?

Лишь ресницами другу солгать.

На рассвете морозная изморозь

Обжигает губами висок.

И бордовые капли безмолвия

На холодный стекают песок.

И летят в небо птицы, уставшие,

Рассекая свободу и страх.

А за ними святые и павшие

Оставляют следы в небесах.

Справедливость на кончике совести.

Он решился, не предал её.

Ни секунды о славе и доблести

И четыре – за сердце твоё.

2023

***

Растите Пастернаков не спеша:

Им Нобеля еще разок придется.

И зимней ночью, роем мельтеша,

Глас новых пастернаков отзовётся.

2024

Учитель мой

Учитель мой.

Я в гости заходил к тебе.

Лишь мимоходом, второпях.

Среди своих не нужных дел.

Я забежал увидеть прах.

Нет ни души…

И пустота вокруг.

Лишь солнце, сделав двести двадцать третий круг.

Ласкает лик и щурит глаз.

Как старый столяр на показ.

Как он шумит, латая стул.

И эхо в сводах запирает гул.

А рядом друг и мы вдвоём.

Есть я, есть Он и камертон.

2022

Любовь

Ты принесла

Цветов созвездие земное

На коже рук.

И утолила взор молитвой тела,

И жадность жажды

Сердце одолело,

Воздвигнув храм во славу КРАСОТЫ!

1989

***

Ты сегодня ко мне отнеслась, как ко всем,

Позволяя вчера сильно больше…

Просто изгнан без суетных, веских проблем,

В маске радости смысла нет дольше.

За флажки и запреты ходивший к тебе,

Подливая в надежду быть рядом.

И смешил, и кривлялся: «Бе-бе-бе-бе-бе-бе»!

Отравляя любовь дружбы ядом.

Вот и всё, ты со мною устала фолить.

Вновь знакомиться время приходит.

Не упустим же правду себе говорить:

Осторожней, почтовый отходит…

2024

Путь

Любовь покинула чертоги,

Лишь скорбь нам сковывает ноги.

Славян языческие боги

На смену движутся волхвам.

Явь превратилась в сновидения,

Восток и Запад в Откровение.

А мертвые хотят прощения,

Голгофы не найдя себе.

На перекрестках всех дорог

Они не видят направлений.

Их жизнь закончит некролог,

Оставив множество сомнений.

Быть может, где-то в глубине

Душа ещё живёт во мне.

Я не уверен в этом точно,

Шаг, замедляя, при луне.

2023

В поисках жемчужины

М.Н.

***

По небу полуночи Ангел летел

Все тот же, но горестный был.

О том, что грехи превышают предел,

Он скорбные вести трубил.

Не нужен такой мiр ни людям, ни Богу,

В котором правители ждут машиаха.

И стадо народов их боги не смогут

Спасти из пучины кромешного мрака.

Но "малый остаток" составят другие,

Их Ангел сзывает от края до края,

Для самой последней земной литургии

В преддверии чаемом вечного Рая.

То Стан всех Святых и Возлюбленный Град,

Он новым ковчегом для верных спасенный!

И к встрече его будет звёздный парад

И звуки небес зазвучат во Вселенной…

2025 ‒ К Году Змеи

Олег ЩАЛПЕГИН

***

Бабье лето закончилось резко —

На Воздвиженье Креста.

Может, это – вот так – неспроста?

Солнца нет: золотая подвеска

Не нарушила днесь поста.

От Креста Солнце Правды взойдёт –

Небо солнца иного не ждёт.

27.09.2024

Владислав БУДАРИН

***

Ночь и такая вокруг тишина,

Словно безмолвьем объяло планету.

Белая улица насквозь видна

В тихо мерцающем призрачном свете.

В белом наряде кусты и поля,

В белом наряде пушистые ели,

Словно невеста оделась земля,

Даже заборы – и те побелели.

Город, отвыкший уже от торжеств,

Стал вдруг парадным и празднично-светлым.

Тихо слетают снежинки с небес,

В белое белым ложась неприметно.

Будто бы праздник на землю пришёл,

Самый заветный и самый красивый.

Господи, как же вокруг хорошо!

Жаль не об этом мы Бога просили.

Судовой журнал «Паруса»

Николай СМИРНОВ. Запись 26

Товарищи люди!

В Ярославле на вокзале пришлось часа три дожидаться автобуса. Вокзал отремонтирован, облицовка новая; в зале, где продают билеты на поезда дальнего следования – буфет. Я перед входом в углу стоял и доедал хлеб с мясом, что жена положила мне в дорогу. Потом походил и снова вернулся в этот угол – переложить деньги, получку, из брючного кармана – в пальто. Только я украдкой это сделал, как из зала ожидания подошел молодой паренек и быстро сказал: «Извините, у вас нет куска хлебушка?» Это было так жалобно, просительно и неожиданно, что я даже смутился: «Нет – нет у меня!» – Не успел добавить, что я уже всё съел…

Он быстро так же отошел и сел на своё место. Черненький, худощавый, в черной куртке, похожий на петеушника, как до недавних пор называли учеников профессионально-технических училищ.

Потом я перешел на второй этаж, где иконный киоск и платный зал ожидания. Там у буфета стояла низенькая старуха с коляской для мешка и сумкой в другой руке. Перед ней за столиком закусывали два молоденьких парня в синтетических, телогреечного образца куртках. Старуха смотрела на них и вдруг громко, на народ, заговорила:

– Взяли у меня деньги… Ты ему деньги мои передаешь… Чего глаза-то лупишь? Взял у меня 920 рублей! – И она несколько раз, чтобы все слышали, повторила: «Отдайте мне деньги!»

Пареньки отворачивались, допили из пластмассовых стаканчиков и ушли, старуха продолжала громко повторять: «Взяли деньги!». Потащилась, должно быть, за ними вниз, по мраморной лестнице. На последнем пролете, опершись о перила, стоял молодой милиционер. Он уже давно глядел на нее. Старуха в черном, побелевшем от носки пальто, в валенках, в одной галоше, спускалась с лестницы: уцелевшая галоша вздыхала, как мех. Повязана она была в белую шерстяную старинную шаль, из-под которой со спины выглядывал красный платочек; лицо было изумленным, с фиолетовыми подглазьями. За ней со ступеньки на ступеньку перепадала тележка с мешком. Остановилась перед милиционером и громко сказала:

– Милиционер, они взяли у меня деньги! – и стала продолжать: голос был такой, будто в нем отдавался не этот день вокзальный и не эта обстановка, а давняя какая-то затравленность и обида. Милиционер ей грубо сказал: «Не ори!» – не шевелясь и не меняя позы, всё так же привалившись к перилам.

Старуха спустилась в шум, гомон каменного ящика, побрела за знаемыми ей похитителями своих денег. У дверей, где торговали книжками и мороженым, сумасшедшая еще раз попыталась обратиться к суетящейся толпе:

– Товарищи люди!.. Товарищи люди, они делят мои деньги… У меня взяли деньги!

Но никто не обернулся, и она побрела дальше, к выходу.

Видно, кто-то украл у неё, может, сын или внук, пьяница или жадный спекулянт, эти 920 рублей: «вычистил кошелек». Так вот и вся Россия, как сумасшедшая, с желтым изнуренным лицом старуха, у которой всё разворовал и прогулял тот, кому было давным-давно сказано: «Ты думаешь, что ты богат, а Я говорю тебе, что ты нищ и убог и мертв».

г. Мышкин

Человек на земле и на море

Андрей СТРОКОВ. «Танцплощадка» на ракетном крейсере

Рассказ

1.

Старшина второй статьи Саня Малютин служил на ракетном крейсере в боцкоманде, а по совместительству был киномехаником. В тот день он, как обычно, убыл с корабля в политотдел, имея при себе коробки с просмотренными фильмами для замены их на другие. Именно другие, ибо новыми фильмами баловали не часто. Но в этот раз удалось урвать новинку, и Саня торопился вернуться на корабль.

Погода на Камчатке, девица строгая и изменчивая, показала свой норов и в этот раз: мгновенно выключила солнышко, обрушив на город снежный заряд, неотвратимо и быстро покрывающий вселенную толстым девственно-белым одеялом.

Автобус, следующий из центра города в поселок, пробившись до окраины и встретив непреодолимую преграду, высадил пассажиров и заторопился назад, опасаясь завязнуть навеки. Пассажиров было немного: кроме Сани с коробками два старлея с дипломатами и несколько молодых женщин с кошёлками. Морские офицеры, взяв пеленг на поселок (можно уже напрямую, дороги всё равно не видно), сформировали походную колонну, и она двинулась в путь. До поселка не так далеко, мороза и ветра почти нет, народ молодой и привычный, а снег с каждой минутой добавляет новые сантиметры, так что раздумывать было некогда.

Впереди пошел самый длинноногий офицер, проваливаясь то по колено, то по пах, за ним – Саня, потом – женщины, второй старлей замыкал колонну и подгонял отстающих. Каждые 15–20 минут ведущий отправлялся в арьергард передохнуть, а его место занимал кто-то из мужчин. Причем, когда это обязанность выпадала Сане, его коробки тащили офицеры. Это – флот, не пехота какая-нибудь.

Флотская шинель и брюки, ботиночки на тонкой подошве – не самая лучшая экипировка для подобных прогулок. Моряк в снегу так же нелеп, как гусар без коня. Но небольшой и дружный отряд, затратив массу физических сил, но, не потеряв силы духа и чувства юмора, добрался до поселка и постепенно рассосался по нему, а Саня полным ходом рванул в сторону пирса, скатившись с сопки по длинному деревянному трапу. Время поджимало капитально.

Дежурный по кораблю, увидев Саню в образе снеговика, принял его доклад, всё понял, но многозначительно постучал пальцем по циферблату часов.

– Команде собраться в столовой команды для просмотра кинофильма! – рявкнула трансляция точно в положенное по корабельному распорядку время.

Народ начал стекаться заранее. Первые ряды (VIP-ложа!) пока пустовали, там располагались наиболее авторитетные годки. Годки с авторитетом поменьше присылали своих карасей занять места в партере. Подгодки занимали там места самостоятельно. На бельэтаже размещались полторашки, караси теснились на балконе, так что мест всем хватало.

Добровольные помощники споро вооружают (готовят к использованию) экран и проектор, тащат коробки с фильмом.

– Саня, чего коробки такие тяжелые, опять, небось, «Броненосец «Потемкин» внутри?

– Братцы, сегодня новинка, кино на молодежную тематику, с девчонками, – интриговал киномеханик, насквозь мокрый после своего героического похода, заряжая кинопленку все еще не оттаявшими руками.

– Команде начать просмотр кинофильма! – гаснет свет, возня, стрекот аппарата, яркий волшебный луч, «башку убери, чучело!» и…

Бодрый ритм и звонкий голос певицы из динамика, на сцене ВИА терзает электрогитары; лето, фонари, толпа танцующей молодежи, опоздавшие торопятся по лестнице, счастливые лица красивых девушек, улыбки и титры: «ТАНЦПЛОЩАДКА»! Душа каждого, находящегося в этом тесном зале, стремительной птицей полетела туда, на гражданку, в лето, к друзьям и подругам! Криков «вау» тогда не знали (да и сейчас есть им нормальная замена), но общий одобрительный вздох пронесся по залу: кино – зачетное, Саня – молодец!

– Саня, стой! Тормози! Крути обратно! – это чей-то взволнованный голос внезапно перекрывает песню.

Голос принадлежал старшине первой статьи Сергею Стрижу. Он был третьего года службы, занимал мичманскую должность старшины команды радиометристов и был весьма уважаем в коллективе. К тому же Серёга дружил с боцманом-киномехаником Саней. Поэтому аппарат встал, волшебный луч погас.

– Эй, кому там поплохело? Птица, ты что, с катушек слетел?

– Братцы, там – в кино, в массовке – девушка моя!!!

– Да ладно, Птица, гонишь!

– Саня, крути обратно!

– Саня, крути вперед! – противоречиво загалдело благородное собрание.

– Малютин, продолжить показ кинофильма! – это навел порядок обеспечивающий мероприятие лейтенант. Выпускник Киевского ВВМПУ, он был не намного старше остальных зрителей, а фильм унес и его на ту южную ночную танцплощадку.

Снова завертелись катушки, полилась музыка, замелькали лица, но порядка в зале уже не было. Буря эмоций была сравнима с ажиотажем на соревнованиях по перетягиванию каната, проводимых обычно в День ВМФ.

– Серёга, которая?

– Беленькая? Черненькая?

– Голову убери, балбес!

– Сам балбес, мне не видно!

– Да тише вы! Вон та, по центру? Да не толкайся!

Тщетно Серёга вглядывался в экран, плохо следил за сюжетом, не обращал внимания на симпатичных героинь, но та девушка в фильме больше не появилась. Ночью он не спал. Память восстанавливала то, что давно заставил себя забыть, душа вновь наполнялась той светлой и радостной осенней грустью.

Старшина первой статьи Сергей Стриж обманул товарищей. Валя не была его девушкой. Но ему этого очень хотелось, ибо был влюблен в нее с девятого класса безответно…

2.

В небольшом промышленном городе, где Сергей Стриж учился в школе, был очень серьезный и современный Дворец Культуры с оригинальным названием «Октябрь». Располагался он на границе двух микрорайонов, в которых было по школе —12-я и 13-я. Микрорайоны по-пацански не враждовали, а школы соперничали друг с другом только на спортивных состязаниях.

И кто-то придумал устраивать в ДК «Октябрь», сразу после начала учебного года Осенний бал для старших – с восьмого по десятый – классов этих двух школ. Делали это с размахом, максимально доступным для подобного ДК, а значит – на высшем уровне. Это было главное событие для старшеклассников между Первым сентября и Новым годом.

При ДК был ВИА «Хоровод» (было тогда поветрие маскировать рок-группы под этно) с наилучшим аппаратом и солидными, привыкшими к дорогому коньяку и модным девушкам, музыкантами. При них обретался и молодежный состав, разучивший на этом шикарном аппарате хиты «Костер» от «Машины Времени», «Я московский озорной гуляка» от группы «Альфа» и тому подобное.

Для Серёги это был уже второй Осенний бал. Все-таки 9-й класс – самый развеселый из всех школьных лет: над тобой не висят экзамены, как в восьмом, гонка поступления в институт еще через год, а сил и прыти все больше и больше.

Веселье подходило к разгару, когда он внезапно увидел среди примелькавшихся танцующих удивительно чудесную девушку. Девушку эту он никогда не видел раньше, её точно не было на открытии бала, она возникла из ниоткуда. Танцевала самозабвенно и изящно, полностью погрузившись в себя, не обращая внимания на окружающую ее толпу. И все её эмоции отражались в огромных карих глазах, в загадочной улыбке, в задорно прыгающем «конском хвосте» густых волос, в каждом движении гибкого тела. Именно это и отличало ее от всех танцующих и вообще – от всех других девушек. И была она неземной красоты (ну, по крайней мере, так подумалось Серёге).

Зазвучал медляк – перепевка из Демиса Руссоса «Идут года, и грусть-печаль в твоих глазах, а я не знаю, что тебе сказать». И Серёга уверенно направился к неизвестной красавице. С девушками он был робок, но навык приглашения на танец нужной партнёрши освоил давно, ибо другой возможности побыть наедине и близко с таким чудом природы получить не умел.

Тут все просто: нужно уловить тот момент, когда череда быстрых танцев дойдет до некой критической массы, и держаться поближе к искомому объекту. Потом, обязательно с первых нот, безошибочно угадать, что это именно медляк. Ошибка здесь стоила дорого, так как многие быстрые танцы начинались плавно. Но Серёга участвовал в организации школьных дискотек и в репертуаре ориентировался легко.

Мягкая ладошка уверенно легла на его плечо, огромные карие глаза смотрели не в сторону, а смело и прямо в Серёгины голубые, девушка двигалась непринужденно, а общалась, словно они дружили всю жизнь. Звали её Валя, была она из 1-й школы, а значит, непонятно как проникла на бал, а на вопрос как – отшутилась.

«Хоровод» отработал свою программу, и завели дискотеку. Они протанцевали вместе пару танцев, и Сергей уже делал стойку на неотвратимый медляк, но на секунду отвлекся, и в этот момент Валя исчезла. Просто испарилась, как будто её и не было.

В панике он заметался по залу, пробираясь среди танцующих, вышел в фойе, покрутился около туалетов, выглянул на улицу… Бесполезно… Бал еще не закончился, но смысла находиться тут он не видел и побрел домой. Светлая грусть переполняла его, было одновременно и больно, и сладостно.

Дня три не находил себе места. Потом стал сбегать с последнего урока и двигать к 1-й школе. Район был враждебный – появляясь там в одиночку, он здорово рисковал нарваться на разборки. Но летел, как камикадзе на вражеский авианосец, занимал наблюдательную позицию неподалеку от школьного крыльца и жадно фильтровал взглядом выходящих учеников. Тщетно.

Потом зарядили дожди, за ними выпал первый снег, Серёга подуспокоился. Только иногда включал на магнитофоне «Красные маки» с той самой перепевкой Демиса Руссоса и предавался сладостной тоске, осознавая, что потерял ее навеки. Фатализм был ему не чужд.