Глава 2,
о чудесных превращениях, кои производит с человеком пара ведер воды

Ранним утром выехал Туманов из столицы. Всю дорогу он гнал коня во весь опор. Светлейший промедлений не любил, да и самому ему не терпелось увидеть бывшего патрона. Уж сколько он под его началом прослужил, какие дела они с Андреем Ивановичем раскрывали! Любо-дорого!

Но та сцена, невольным свидетелем коей ему вскоре суждено было стать, остудила служилый пыл. Едва он подъехал к барскому пруду, как тут же узрел престранную фигуру у шахматного стола, каковая никоим образом не походила на Ушакова: сей господин был небрит, облачен в несвежий халат, парик с его головы сполз, лицо обрюзгло… И в таком вот странном виде вышеозначенная персона занималась небывалыми вещами. Кто?! Сам Ушаков!!! Рыбачит и играет в шахматы со слугой. Глаза отказывались верить!

Туманов оторопел и не знал, как подойти с докладом. В недоумении наблюдал он, как Андрей Иванович залпом опрокинул очередную стопку, крякнул и отправил вслед за ней ядреный соленый огурчик. Затем утер усы рукавом парчового халата. Ясно было, что ход свой он уже сделал и теперь ждал ответного. Слуга Федор почесал нос и почтительно переставил коня на белое поле. Попугай в клетке, что находилась тут же на подставке, принялся невразумительно ворчать.

И вдруг знакомый голос нарушил утреннюю идиллию и заставил Туманова наконец поверить, что он не ошибся впопыхах:

– Ты что ж, шельмец! Опять в поддавки затеял? Я же тебя прикажу… на конюшне выпороть…

– Так, Ваше сиятельство, я же сам не заметил… – залепетал Федор.

– Егор! – позвал Ушаков, словно не замечая оправданий.

Егор нехотя подошел к шахматному столику и молча налил из графина водки.

– Ему тоже налей, – кивнул Андрей Иванович на Федора. Затем поднял полную до краев стопку и произнес с угрозой: – Еще раз мне подставу сделаешь – ей-богу за кнутом пошлю.

На тост сие замечание никак не походило, тем не менее еще одна порция горячительного напитка, сопровождаемая нехитрой закуской, отправилась догонять предыдущую. Андрей Иванович оценил эффект внутри организма, произведенный сим путешествием, опять довольно крякнул и бросил Федору:

– Играй! – Потом с сожалением посмотрел на круги, что пошли по глади пруда от удилища, и прошептал: – Эх, и наживку сожрали…

Туманов, оказавшийся не в силах более наблюдать сию мрачную картину, наконец решился:

– Ваше сиятельство, князь Меншиков требует… к себе…

– Дурья твоя башка! – послышалось в ответ.

Офицер вытянулся в струнку, довольный тем, что тяготы последних лет не изменили пылкую натуру графа, и приготовился к разгону, но вдруг услышал совсем иное:

– Я же тебе сказал, еще раз подставишь мне коня – я тебя выпорю!

Туманов в недоумении посмотрел на Егора, ища поддержки, тот ободрительно кивнул, и офицер снова начал:

– Ваше сиятельство…

Ушаков налил себе еще водки, выпил и лениво спросил:

– Давно требует?..

– Так еще поутру посылал, – радостно отчеканил Туманов. – Говорит, срочно!

Ушаков, покачиваясь, поднялся со стула, стащил с головы парик, скинул халат и, оставшись в одной нательной рубахе, крикнул:

– Егор! Воды!..

Денщик засуетился, заметил ведро, что было приготовлено для улова, зачерпнул холодной утренней воды прямо из пруда и со всего размаху выплеснул ее прямо в лицо Ушакова. Андрей Иванович фыркнул, утерся широкими ладонями, раскатистый смех его огласил округу. Он расставил руки и стал похож на могучую птицу, приготовившуюся к дальнему перелету.

– Еще!!! – раздался ликующий крик.

Федор подал Егору второе ведро.

– Эх, где наша не пропадала, Ваше сиятельство! – и денщик, смеясь от души, окатил барина очередной порцией ледяной воды.

Едва Ушаков перестал жмурить глаза, Туманов увидел, что водные процедуры произвели в Андрее Ивановиче чудесное превращение: взгляд стал ясным, лицо посвежело… И вдруг все тот же голос, что отдавал ему приказы столько лет, скомандовал: «Одеваться!». Туманов понял, что перед ним снова стоял никто иной, как Глава Тайной канцелярии. Егорка довольно покачал головой и побежал готовить платье.

Глава 3,
в коей охотник почуял добычу

Дела Александра Даниловича шли как никогда хорошо. С главными противниками своими свежеиспеченный генералиссимус и адмирал ловко расправился. Указ о назначении малолетнего Петра русским царем подсунул Екатерине за несколько часов до ее кончины. А до того уговорил ее дать свое согласие на брак царевича и своей дочери Марии.

25 мая 1727 года, после обручения, Мария официально стала государевой невестой. И тут уж, когда до заветной цели осталась пара шагов, за Петром II нужен был глаз да глаз. Дабы оградить царя от ненужных влияний, коим подвержен был его неокрепший ум, Меншиков поселил его у себя во дворце – так надежней.

Юный царь практически ничего не унаследовал от деда. Не был склонен к делам государственным. Его тяготили занятия, кои велел с ним проводить будущий тесть. А тут еще эта Марья с вечными приставаниями. Со временем она стала раздражать царя, и он пользовался любым предлогом, чтобы досадить ей, превратив ее буквально в девочку для битья. Мария скрепя сердце сносила обиды, хотя и переживала, что не ладится у нее с Петром, что он четырьмя годами младше нее и нрав у него больно пылкий и невоздержанный. Она часто прибегала к отцу жаловаться на жениха.

Тем самым утром, когда Ушаков дожидался аудиенции в приемной дворца Светлейшего, в очередной раз выговаривала Маша отцу о своих обидах. Александр Данилович дочь любил, но на весах лежала корона, каковая перевешивала любые бабьи слезы. А потому иного совета, кроме как набраться терпения, у Светлейшего не было.

– Ну а что ты хнычешь? – прервал он без церемоний ее жалобы. – Такова женская доля. Он же царь. Терпи.

Тут дверь кабинета растворилась, и на пороге возник камердинер с докладом. Мария, желавшая еще что-то сказать отцу, была прервана на полуслове.

– Ступай пока, – указал Александр Данилович ей на дверь и посмотрел на слугу.

Тот не замедлил доложить:

– Там Ушаков дожидаются.

Меншиков и сам приметил в открытую дверь знакомую фигуру.

– Зови, – приказал он.

Ушаков вошел улыбаясь. Меншиков понимал, как нелегка ему эта улыбка, и поддержал игру, что обоим была на руку: раскрыл объятия и трижды по-христиански расцеловал гостя.

– Андрей Иванович! – приговаривал он между поцелуями, дружески похлопывая Ушакова по спине. – Ну что? Каково житье-бытье в деревне? Насиделся уж поди, али как? По делам-то не соскучился?..

Александр Данилович сел сам и указал графу кресло напротив.

– Смотря что делами называть, Александр Данилович.

– Да ты обидчив, брат! – сделал удивленное лицо хозяин дома. Но поскольку более расшаркиваться перед Ушаковым он намерен не был – и так все политесы уже соблюдены, – то и тон соответствующий далее взял: – Ну да я не за тем тебя вызвал, чтобы обиды старые вспоминать. Ты про морскую экспедицию Вильстера, ту, что мы с покойным Петром Алексеевичем, царствие ему небесное, к берегам Мадагаскара отряжали, слыхал?

– Это ту, что в противовес шведскому флоту послана была искать союза с тамошними пиратами?

– Именно. Только мне более по нраву называть их каперами.

Ушаков улыбнулся:

– Лихими людьми, по морю промышляющими…

Меншиков шутки не поддержал:

– Нам доподлинно известно, что корабли «Амстердам-Галей» и «Декронделивде» так и не достигли берегов Санта-Марии. Ну так вот, Андрей Иванович, снаряжай ты корабль и исполни волю нашего покойного государя.

Ушаков пристально посмотрел на князя:

– С превеликим удовольствием, Александр Данилович. Но много воды утекло с тех пор… Чего пиратов искать? К чему на самом деле корабль снаряжать?

– Прозорлив ты, Андрей Иванович. За что и ценю. А на самом деле снарядишь корабль для того, чтобы найти казну масонов. Да-да, ту самую, что хранил Фалинелли. Кого искать, ты знаешь.

Взгляд Ушакова стал похож на взгляд хищной птицы.

– Вангувера, – прошептал он.

– Да, ты этого фокусника уже ловил…

– Ловил, да не словил, – в голосе послышалась досада.

– Словишь, – ободрил Ушакова Меншиков и, поняв, что в дальнейших уговорах этот охотник, почуявший запах добычи, более не нуждается, перешел к инструкциям: – Корабль снарядишь под иноземным флагом, капитаном поставишь также иноземца, но при нем пусть будет наш человек. Человека найди понадежнее. Только он один должен знать об истинных целях экспедиции. Поиски надобно начинать здесь.

Меншиков достал из миниатюрной шкатулки булавку и ткнул ею в карту, что лежала тут же на столе. Ушаков нагнулся и увидел выведенное латиницей слово, что оказалось как раз под булавкой, – London.

Глава 4,
повествующая о делах амурных, без коих ни одно историческое событие обойтись не может

День был в разгаре, солнце уж высоко поднялось над рыночной площадью, и если б не легкая дымка на жарком летнем небе, палило бы оно сейчас нещадно. Торговая суета понемногу начинала затихать: рыбные ряды уж опустели, мясники тоже попрятали свои колбасы в холодные погреба. Овощные лавки пока не торопились сворачиваться: небось, не повянут огурцы да свекла, а запоздалые хозяйки, глядишь, и прикупят еще снеди – хоть полушкой, да разживешься. Тоже деньги.

У зеленной лавки топтался молодой человек опрятного вида в мундире морского офицера и треуголке. Звали его Семен Ильич Плахов. Ясно было, что зелень в этот момент волновала его меньше всего на свете, однако он не уходил и в который раз принимался разглядывать да перекладывать пучки лука, то и дело посматривая в сторону каменного крыльца небольшого особняка в начале соседней улицы. Лицо юноши было вполне приятным, его можно было назвать даже располагающим, если б не излишняя строгость в выражении. При первом взгляде на него становилось понятно, что улыбаться его обладатель не привык и намерения у него в жизни были самые серьезные.

Но вот глаза молодого офицера потеплели, потому как терпение его, наконец, было вознаграждено: на объекте наблюдения (крыльце, то бишь) появилась юная барышня в сопровождении служанки. Все в ее облике говорило о совсем ином отношении к жизни: девушка была нарядно и со вкусом одета, двигалась неспешно и с какой-то негой, глаза были веселы и безмятежны, на лице играла лукавая улыбка. Стоит отметить, что молодая особа была чудо как хороша собой и не один только наш герой с восхищением смотрел на нее в сей момент. Впрочем, он тут же отвел взгляд и поманил пальцем мальчонку-оборванца, вертевшегося под ногами лавочников. Тот живо подбежал, немедленно получил знакомое задание, медную монетку, лукошко свежей клубники в руки и, улыбаясь щербатым ртом, кинулся к нарядной барышне со словами:

– Посмотрите-ка, это не вы потеряли?

– Что потеряла? – обернулась та.

Мальчишка ухмыльнулся и протянул ей лукошко.

– Спасибо, – девушка приняла подарок и подняла голову на настоящего дарителя, ловившего момент, чтобы дать о себе знать. Он встретил долгожданный взгляд и отвесил учтивый поклон.

На мгновенье она просияла, но тут же опомнилась, сдержанно кивнула Плахову и медленно двинулась вдоль торговых рядов.

Ободренный вниманием, Семен поспешил подойти к красавице.

– Мое почтение, Анастасия Афанасьевна!

Та сделала вид, что очень занята выбором капусты, отдала один из тугих кочанов служанке Глаше, расплатилась и только после этого снизошла:

– Я думала, вы сегодня что-то новенькое приготовите.

– Ну, новенькое приготовить завсегда сложнее, чем старое… – неловко ответствовал ухажер.

Девушка промолчала и пошла дальше, разглядывая прилавки. Плахов чуть выждал и снова попытался завязать разговор:

– Я вас с самого утра дожидаюсь, а вы вон до полудня дотянули…

– Не надоело вам за мной бегать, как мальчишке?

– Так сердцу не прикажешь! – растерянно ответил наш герой, видя, что его не спешат одарить благосклонностью.

В сей момент раздался шум в соседнем ряду: детвора, расшалившись, толкнула молодую девку, которая несла за хозяйским поваром большую корзину, полную яиц. Вмиг по мостовой разлетелись скорлупки, желтки смешались с уличной пылью. Девка со страха присела на корточки, тщетно пытаясь отыскать уцелевшие яйца. Но над ней уже навис толстяк-повар с плеткой:

– Ах ты, растяпа!

Хлыст взметнулся в воздухе. Девка закрыла лицо руками, и вовремя – красные следы остались только на руках. Она замерла, как запуганное животное, ожидая нового удара. Это обстоятельство заставило Плахова на минуту забыть о Воронцовой и проявить участие. Семен ринулся к обидчику-повару и резко дернул его за плечо:

– А ну-ка, дядя! Полегче!

– Ой! А что будет-то? – расхохотался толстяк. – Иль ты мне мое добро купленное воротишь?

Оглянувшись на Анастасию, Плахов, досадуя на не ко времени появившуюся помеху, схватил злодея за грудки и грозно произнес:

– Я тебе сейчас так ворочу, что мало не покажется. – Потом ободрил избитую служанку: – Не бойся, он тебя не тронет! – И снова повернулся к повару: – Если я еще раз увижу, что ты девку бьешь, я тебе…

Что именно он ему пообещал никто не услышал, так как Семен лишь прошептал угрозу в мясистое поварское ухо, вложив в нее все свои познания о грозных расправах. Правда, тут-то его пыл и поугас – заметил наш боец, что главный его зритель покинул амфитеатр и эффектной концовкой сей комедии развлекались только площадные зеваки. Что делать, Плахову оставалось лишь догонять свою капризную музу. Повар же с большим вниманием отнесся ко всему услышанному. На минуту остолбенел он с разинутым ртом и выпученными глазами, пока из толпы не прозвучало издевательское:

– Митрий! Это ж какую тебе кару пообещали, поделись с народом, что ты так испужался?

Тут уж он спохватился, одернул замершую в страхе девку:

– Че стоишь? Пойдем домой, давай!

И поспешил прочь от греха подальше.

Семен нагнал Воронцову уже у крыльца ее дома и окликнул:

– Анастасия Афанасьевна!

Та молча обернулась и выжидающе посмотрела на своего незадачливого ухажера. Плахов видел, что восхвалять его за совершенный подвиг она не собирается. Проклиная себя за неуклюжесть и навалившееся косноязычие, он не нашел ничего лучше, как вновь заговорить о случившемся:

– Вот ведь как… Обидел девчонку, злыдень…