ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая, в которой Виктор Волошин предчувствует, что посуда не всегда бьется к счастью

Тот, кого наметил своей жертвой человек в кресле у камина, разумеется, и понятия никакого не имел об этом странном разговоре. У него действительно все было хорошо. Однако не в том смысле, который навязывает телевизионная реклама, где непременными атрибутами счастья для мужчины средних лет служат жена с внешностью фотомодели, двое прелестных детишек и светящаяся здоровьем породистая собака, щенок которой стоит несколько тысяч долларов. Ни жены, ни детей, ни собаки у Виктора Волошина к тридцати шести годам не имелось. Впрочем, он в них и не нуждался. Он дорожил своей свободой, и его вполне устраивал образ жизни состоятельного холостяка, который он вел.

Виктор проснулся от того, что теплый солнечный луч, невесть каким путем ухитрившийся пробиться в комнату через жалюзи, ласково мазнул его по лицу. Волошин улыбнулся, открыл глаза и оглядел спальню. Вопроса «Где это я?», который на подсознательном уровне посещает в первые секунды большинство людей, просыпающихся вне дома, не возникло. Граница между сном и явью у него всегда была очень четкой и резкой. Да и небольшая уютная спальня в мягко-серых и фисташковых тонах, вся уставленная милыми безделушками, была хорошо ему знакома.

Он повернул голову вправо и вновь улыбнулся. Пытаясь спрятаться от назойливого луча солнца, Аллочка, не просыпаясь, отодвинулась в самый дальний угол широкой кровати и забавно морщилась во сне. Даже сейчас, при ярком дневном свете, ее лицо, лишенное всех этих женских косметических тайн, выглядело свежим и привлекательным. Светлые волосы как-то особенно красиво смотрелись на фоне зеленоватого шелка постельного белья и – Виктор знал это наверняка – на ощупь оказались бы такими же теплыми, как нахальный солнечный луч.

Однако Волошин не стал этого проверять. Он откинул простыню, заменявшую ему по причине жары одеяло, легким упругим движением соскочил с постели и с удовольствием потянулся. Дома он, возможно, сделал бы несколько гимнастических упражнений, но здесь, на небольшом пространстве девичьей спальни, среди сувенирных игрушек и расставленных повсюду композиций из сухих цветов, это было не слишком удобно. Впрочем, в отличие от большинства друзей и знакомых из «своего круга» Виктор не был помешан на спорте и здоровом образе жизни. Он почти не бывал в фитнес-клубах, не качался на тренажерах и посещал бассейн, теннисный корт и сауну исключительно ради собственного удовольствия. Но природа была к нему благосклонна, что Волошин лишний раз отметил, бросив довольный взгляд в зеркало стенного шкафа-купе. Фигура не заплыла жиром, на складки по бокам, именуемые на простонародном жаргоне крыльями, не было и намека, живот – ну практически – не был заметен. В общем, и на пляже показаться не стыдно, и никакие «качалки» не нужны. И если не обращать внимания на рост (сто семьдесят шесть сантиметров, конечно, маловато для современного мужчины), то можно быть вполне довольным собой.

Почувствовав его движение, Аллочка заворочалась в постели и сонно пробормотала:

– Сколько времени?

– Без четверти семь! – бодро отвечал он.

– Ой, еще так рано! Что же ты поднялся ни свет ни заря? Еще целый час можно спать…

– Нет, мне пора. Ты же знаешь, мне надо заехать домой переодеться. – Виктор уже направлялся в сторону ванной.

– Сварить тебе кофе?

– Ну конечно! Неужели ты хочешь, чтобы твой шеф пришел на работу злой и голодный?

С удовольствием подставив тело упругим прохладным струям, Волошин мельком подумал о том, что в общем-то зря заставил девушку вылезти из постели. Вчера они до полуночи засиделись в ресторане и легли поздно, а уснули, как водится, еще позже. И сейчас он прекрасно мог бы дать Аллочке еще немного поспать, а сам поехать завтракать домой или перекусить по дороге. Тем более что ему вовсе не нужно было появляться в офисе ровно в десять, как это требовалось от главного бухгалтера Комаровой. Но все-таки он снова применил свою власть и не испытал из-за этого никаких угрызений совести. В конце концов, она женщина и просто обязана заботиться о нем, если хочет, чтобы их встречи – милые, ненапряжные и вполне устраивающие обоих – и дальше повторялись с регулярностью приблизительно раза, изредка двух, в неделю.

Волошин знал, что Аллочке хотелось бы большего. Хотелось бы стать супругой шефа со всеми вытекающими из этого положения привилегиями. Или получить статус гражданской жены и перебраться в его шикарную двухэтажную квартиру. В крайнем случае хотя бы перевести их отношения на легальное положение и перестать скрываться от сослуживцев. Но самому Виктору все это было совершенно ни к чему. Три года назад, когда его фирма расширилась до такой степени, что возникла необходимость разделить должности финансового директора и главного бухгалтера, и одно из крупнейших столичных кадровых агентств прислало к нему соискательницу Комарову, Волошин сразу увидел, что эта молодая женщина может стать ему хорошим партнером не только по бизнесу, но и по отдыху. Однако не больше. Он дал это понять Аллочке на первом же собеседовании, и та полностью приняла его правила игры. Встречалась с ним по первому же его требованию в любое удобное ему время (ни разу за все три года он не услышал в ответ «Извини, но сегодня не могу, занята»), никогда ни о чем не просила, никогда в открытую ни словом не обмолвилась о своих планах на совместное будущее – так, лишь редкие намеки, настолько тонкие, что их вроде бы словно и не было. С Аллочкой он чувствовал себя комфортно, она неизменно была обворожительна и тактична и не мешала в его жизни ничему. Виктор существовал так, как ему нравилось, заводил параллельные интрижки, встречался и ездил в отпуск с кем хотел, безо всяких отчетов и обязательств. Волошина это вполне устраивало, но в то же время он чувствовал, что не может полностью доверять этой женщине в жизни, так, как доверяет ей в работе. Он догадывался, что Аллочка ведет свою хитрую политику, и постоянно ждал от нее подвоха. Забавлялся, наблюдая, с каким серьезным видом она штудирует статьи в женских журналах, рассказывающие о секретах обольщения мужчин, и был уверен, что ее поведение – лишь терпеливая и хорошо продуманная тактика. И находясь рядом с Аллочкой, постоянно помнил о том, что она только притворяется нежной и покорной, а на самом деле лишь ждет удобного момента, чтобы вцепиться ему в горло – точь-в-точь как конкуренты в бизнесе, да что там конкуренты, даже партнеры. Сейчас жизнь пошла такая, только чуть зазевайся – и сожрут…

Но пока Волошин был начеку и не позволял себе расслабляться, все выходило по его – и в бизнесе, и в отношениях с Аллочкой. И когда он, чисто вымытый и благоухающий гелем для душа с запахом лотоса и иланг-иланга, вышел из ванной и оделся, из кухни уже тянуло ароматом свежесмолотого кофе и поджаренного в тостере хлеба.

Уютное двухкомнатное гнездышко Аллочки находилось в Мневниках, на самом берегу Москвы-реки. До Гоголевского бульвара, где жил Волошин, отсюда рукой подать, если, конечно, не мешают пробки. Но в то раннее утро последней пятницы июля улицы были еще относительно свободны. Разве что в сторону области уже потянулись первые дачники, но их тоже пока ехало немного. Как любой автомобилист, Виктор знал, что с каждым часом число уезжающих из города на уик-энд начнет увеличиваться и к вечеру машины сольются в сплошной еле ползущий поток неимоверной густоты, который поредеет лишь к поздней ночи, чтобы возобновиться ранним утром в субботу… Как хорошо, что ему не надо сегодня ехать за город!

Минут через двадцать синий «Вольво XC90», краса и гордость Волошина, уже домчал хозяина к дому. Виктор оставил верного коня на закрепленном за ним месте стоянки, вошел в подъезд и приветливо поздоровался с консьержкой. Сегодня дежурила Евгения Михайловна – круглолицая, румяная и улыбчивая женщина лет шестидесяти. Волошин всегда с удовольствием перекидывался с ней парой слов и как-то даже признался, что, будь он посуевернее, считал бы утреннюю встречу с ней приметой удачного дня.

– Здравствуйте, Виктор Петрович, – улыбнулась в ответ консьержка, совершенно не замечая того, что жилец в такое время входит в дом, а не выходит из него. Этой женщине как-то удавалось быть приветливой и внимательной со всеми, но при этом оставаться на редкость тактичной и не совать нос в чужую интимную жизнь.

– Доброе утро, Евгения Михайловна, – отвечал тот. – Вы сегодня просто обворожительны! И это новое платье вам очень к лицу.

– Скажете тоже! – счастливо зарделась женщина. – Какое оно новое… Который год ношу. Просто надела первый раз за сезон. Наконец-то потеплело!

– И не говорите! Я уж думал, лето совсем отменили. Июль на исходе – и только-только жара началась…

Квартира встретила Виктора тишиной и прохладой – окна выходили не на солнечный бульвар, а на затененный деревьями двор, что в наступившую все-таки в этом году летнюю жару было незаменимым достоинством. Зимой, конечно, здесь иногда казалось мрачновато, но ведь на этот случай существуют лампы дневного света. Да Виктор почти и не бывал в своей квартире днем. Когда у тебя собственный крупный бизнес в недвижимости, рассиживаться дома некогда.

В разговорах с друзьями и подругами Волошин обычно именовал свое жилище «бедной хижиной», «скромной обителью» или «холостяцкой берлогой». Но в действительности он очень гордился своей квартирой, наверное, не меньше, чем автомобилем. В самом центре, в благоустроенном доме, два этажа, три спальни, столовая, гостиная, кабинет, огромный холл, простор-ная кухня, две ванные – совсем неплохо даже для владельца преуспевающей риелторской компании. Правда, мать, когда попадала сюда, всегда сокрушалась: «В таких хоромах, Витя, и один!» Но он не придавал особого значения ее словам, как и не чувствовал себя на этом просторе одиноко. По вечерам и в выходные у Волошина часто собирались друзья и знакомые. Некоторые из них оставались ночевать – для этой цели предназначались две гостевые комнаты наверху, которым потом, в далеком будущем, предстояло стать детскими. Уборкой занималась, разумеется, домработница, приходившая через день.

Подойдя к гардеробной, Виктор раздвинул створки и вдумчиво принялся изучать содержимое. Сегодня его ожидала очень важная встреча, и многое зависело даже от выбора костюма. Именно за этим занятием и застал его телефонный звонок.

«Мама», – понял Виктор, бросив быстрый взгляд на дисплей. Валентина Васильевна всегда звонила ему только домой или на работу – исключительно на городской телефон. Мобильной связи она принципиально не признавала, почему-то считая ее крайне вредной для здоровья.

– Да, мама, слушаю тебя, здравствуй!

– Доброе утро, Витя. Я тебя не разбудила?

– Ну что ты! Я уже давным-давно на ногах! – с готовностью признался Виктор.

– Я звонила пятнадцать минут назад, но никто не взял трубку, включился автоответчик.

– Да, я принимал душ. – Посвящать Валентину Васильевну в тонкости своих взаимоотношений с прекрасным полом Волошин не собирался. – Как твои дела, мама?

– Вот приехал бы и сам посмотрел, как наши дела, – отвечала она с мягким упреком. – Ведь ты уже три недели не был у нас в Привольном. Юру присылаешь, а сам не ездишь.

Виктору стало совестно. Неужели уже три недели? Ну да, действительно… Как же быстро летит время!

– Я обязательно приеду, мама, – заверил он. – Сегодня у меня важные переговоры… С итальянцами. А потом, если все получится, мы с ребятами решили сразу же после подписания контракта пойти в отпуск. И тогда я приеду. Обязательно. Честное пионерское.

Распрощался с мамой и заторопился в офис – до встречи с итальянцами оставалось не так уж много времени.

Переговоры прошли успешно, даже более успешно, чем предполагал Волошин. Он ожидал, что итальянцы будут мяться, тянуть время, искать, к чему бы придраться, – но господин Гвадалуччи, похожий на вырезанную из орехового дерева марионетку, сегодня донимал его вопросами не более получаса, после чего, переглянувшись с сопровождающими, вытащил из кармана пиджака стильную чернильную ручку и подмахнул документы. С этого момента одна из знаменитых итальянских фирм с музыкальным названием «Канцони» становилась арендатором особняка в центре Москвы, в Большом Гнездниковском переулке, площадью более трех тысяч квадратных метров. Этот контракт принес агентству недвижимости «АРК» почти два миллиона долларов в год – не так уж и плохо для одной сделки. Подфартило, можно сказать.

Последнее время ему, Виктору Волошину, действительно везло. Везло настолько, что это иногда его настораживало и даже пугало. Впрочем, такое ощущение лишь доказывало то, что был он человеком здравомыслящим, самокритичным, не склонным к ожиданию чуда и привыкшим рассчитывать в жизни только на себя.

Виктор любил повторять, что сделал себя сам, хотя, если быть до конца откровенным, это все-таки было некоторым преувеличением. В том, как многого он достиг, была заслуга не только его, но и его родителей. Волошин прекрасно отдавал себе отчет в том, что не смог бы ничего добиться без помощи отцовских денег и связей на старте, без того воспитания, которое ему дали. Он родился в семье крупного чиновника, был поздним и единственным ребенком – когда он появился на свет, его матери, Валентине Васильевне, уже минуло сорок два, а отец Петр Викторович полгода как отпраздновал пятидесятилетие. Как-то раз во время откровенного разговора Виктор поинтересовался у матери, почему они так поздно обзавелись ребенком. Валентина Васильевна нахмурилась, была явно недовольна вопросом и сначала попыталась отделаться ничего не значащим ответом: «Так получилось». Однако сын продолжал настаивать, и в конце концов мать рассказала, что они с отцом прожили в браке почти пятнадцать лет, прежде чем сумели произвести его на свет. Она уже думала, что бесплодна, и даже пыталась лечиться, но ты ведь сам знаешь, какая раньше была медицина… И получилось все только тогда, когда она, по совету соседки, сходила в храм на улице Димитрова и поставила свечу к иконе святых Иоакима и Анны, родителей Богородицы. Сделала она это тайком от супруга, тот, как всякий партийный деятель, был атеистом, да и сама она не слишком верила в успех, но к тому времени уже совершенно отчаялась, и вот, кто бы мог подумать – помогло…

Волошин часто размышлял о том, что ничего бы не достиг в жизни, будь у него иное воспитание. Действительно, в любой другой семье долгожданного и единственного сына заласкали бы и избаловали, вырастили маменькиным сынком, привыкшим к тому, что все его прихоти исполняются, а сам он не должен для этого даже пальцем пошевелить. Но в случае с Виктором – и он искренне считал это своим везением – все вышло иначе. И отец, бывший заместителем секретаря райкома, и мама, педагог с огромным стажем, обладали характерами сильными и твердыми, и баловать сына, потакая его капризам, были не склонны. «Мы растим из тебя настоящего мужчину!» – повторяли они. Витю специально отдали не в ту школу, где работала мать, чтобы ему не было поблажек, а в другую, очень приличную, бывшую на хорошем счету, с преподаванием ряда предметов на английском языке. Родители никогда не ходили к его учителям, кроме как на обязательные собрания, не задаривали преподавателей подарками и не выклянчивали для сына хорошего аттестата. Институт Виктору позволили выбрать самому, и в старших классах наняли ему репетиторов – но тех, кого отец отбирал сам, кто действительно давал знания и заставлял много заниматься, а не брал деньги только за то, что способствовал легкому поступлению. И Виктор гордился тем, что попал в Финансово-экономический и закончил его самостоятельно, без содействия родителей, как это было у многих студентов, его сокурсников, кому папы и мамы просто покупали отличные оценки.

После того как Виктор подрос и смог объективно взглянуть на свое детство, он понял, что жил значительно лучше, чем большинство его среднестатистических сверстников. Он учился в престижной спецшколе, семья обитала в просторной квартире в новом доме на Бронной, где у Вити была своя отдельная комната. Питались Волошины по тем временам вполне прилично, продукты покупались только на рынках да в райкомовских буфетах. У них имелись все признаки материального достатка эпохи развитого застоя, включая цветной телевизор «Рубин», холодильник «Розенлев», финскую стенку, стиральную машину и чешскую хрустальную люстру. Отца возила на работу черная «Волга», на ней же семья выезжала по своим делам, в гости или на дачу в Привольное. Но при этом в детстве Виктор никогда не чувствовал себя таким же, как его одноклассники по спецшколе. На то было две причины, и обе они так и остались для него необъяснимыми по сей день.