Глава 2

Антон всегда считался любимцем класса, и не только считался, но и по-настоящему был им. Подвижный, заводной, вечно куда-то спешащий, с жизненным графиком, расписанным по минутам, улыбчивый и прямодушный, в своем классе он был и кумиром, и примером для подражания. Учителя, улыбаясь, замечали о нем: «Он в классе как ясное солнышко!» – и любили Антошку за вдумчивость и трудолюбие. А одноклассники, в свою очередь, обожали парня за полное отсутствие вредности и какую-то врожденную, редкостную по нашим временам доброту.

Среднего роста, крепкий, со светлыми непокорными вихрами, Антон не был таким откровенным красавцем, как его друг Сергей, но зато природа наградила его чудесными голубыми глазами с длинными ресницами. А недостаток снобизма в Антоне искупался простодушием и обаянием.

Одноклассникам и учителям «неразлучной троицы», как называли в школе Светлану, Антона и Сергея, запомнился дикий по тем временам случай, который произошел во время их учебы в девятом классе. На год старше их учился один отвязный парень. Он «положил глаз» на симпатичную и бойкую Свету Журавину, но, не добившись взаимности, принялся врать своим приятелям, что она за ним бегает. Новость довольно скоро распространилась по школе. Света Журавина была приметной девочкой, а откровения неудачливого поклонника оказались довольно грязными, и вскоре уже и в девятом «Б» Свету начали донимать вопросами: а правда ли, что?..

Поначалу она даже не знала, как отвечать, потом стала оправдываться, плакать. А кончилось все тем, что Светлана пожаловалась на обидчика друзьям. Вероятно, она и сама не представляла последствий своей жалобы, но Антон и Сергей долго размышлять не стали. На одной из перемен они просто отдубасили лгуна на глазах его ошеломленных одноклассников. Их напор и уверенность в собственной правоте возымели свое действие: парень признал, что был виноват, и во всеуслышание попросил у Светы прощения. Ребятам тогда здорово влетело от классной руководительницы:

– Эдак вы все в жизни привыкнете решать кулаками! А где же ваша знаменитая воспитанность? Почему не пытались поговорить с ним, переубедить, если посчитали его неправым?..

Друзья молчали, уверенные в своей правоте. Они не желали оправдываться, не хотели посвящать учительницу во все детали «дебоша» (именно так охарактеризовала она это происшествие). Зачем, если взрослым все равно не понять их логику, их дружбу, их преданность друг другу?.. Да и случай этот был, пожалуй, единственным и не имел никаких последствий. У троицы было чем заняться и без школьных глупостей.

К подростковому возрасту и Сергей и Антон уже имели серьезную цель в жизни. Сергей грезил о дипломатической карьере, а Антон мечтал стать ученым – его подлинной страстью была медицина.

Антон рано научился читать, рано начал проводить целые часы за отцовскими книгами – огромными фолиантами, старинными анатомическими атласами, медицинскими энциклопедиями. Но ни дохляком, ни скучным «ботаником», которых обычно так не любят сверстники, Антон не был. Спасибо отцу, Николаю Васильевичу, свято верившему в пользу физической активности и упрямо таскавшему за собой сына в походы, на каток, на лыжные прогулки…

Учеба давалась Антону легко. К языкам у него были способности, к знаниям – настоящая тяга, и мало-помалу в классе привыкли считать, что Антон – везунчик, счастливый человек, которому все удается. Вдобавок его внешность – хоть и не была такой аристократически безупречной, как у Сергея – немало способствовала его популярности. У Антона были мягкие черты лица; глаза такой голубизны, какой природа редко наделяет представителей сильного пола; милая, чуть застенчивая улыбка, очень светлая кожа. Такая внешность даже доставляла Антону некоторые неудобства, она привлекала внимание не только девчонок-сверстниц, но и девушек постарше.

К своим пятнадцати годам Антон вытянулся и превратился в очень привлекательного юношу. Девочки в классе очень рано начали забрасывать его записочками, назначали свидания или просто желали встретиться «по делу». Ему предлагали дружить и просто ходить в кино, а Антон отмалчивался. Когда же настырные одноклассницы особенно напирали, он коротко и прямо отказывался от дружбы. Разумеется, девочки дулись, потом все же опять предлагали «вечную дружбу», и в целом получалась та самая милая и трепетная подростковая суета, о которой может вспомнить, наверное, с улыбкой каждый. Впрочем, все эти вихри кружились над головой Антона не так долго: очень скоро народ в классе (и особенно чуткие на сердечные дела девчонки) поставил четкий диагноз: кокетничать с Антоном Житкевичем бесполезно. Его сердце было искренне и как-то не по-юношески прочно занято одной Светой Журавиной.

Родителей Антона были в своем роде выдающейся парой. Оба имели медицинское образование; однако если старший Житкевич всегда кипел на работе, нередко возвращался из своего института за полночь, то мать предпочитала спокойно и не торопясь заниматься профессиональными делами дома. У нее с рождения были проблемы с сердцем, и она нашла для себя творческое и в то же время необременительное занятие – редактировать на дому медицинские статьи. Такая работа не требовала ни разъездов по Москве, ни пребывания в учреждении с девяти до шести. Когда же Антон подрос, то его постоянной и почетной обязанностью стала доставка маминых рукописей в редакции.

Кроме редактирования чужих текстов, Анна Алексеевна иногда и сама писала статьи по санитарно-гигиеническим и общемедицинским вопросам. Хлопотливая, всегда какая-то уютно-домашняя, постоянно занятая – то работой за пишущей машинкой, то увлеченным «сотворением» каких-то вкусностей на кухне, то вязанием в короткие минуты отдыха, – она была притягивающим центром не только для мужа и сына, но и для всего обширного круга друзей, которые любили бывать в гостеприимном доме Житкевичей. Гости приходили и по праздникам, и по будням – просто поговорить; часто засиживались с хозяином допоздна в разговорах на кухне. А вот Анна Алексеевна и Антон всегда уходили спать вовремя; Николай Васильевич очень следил за здоровьем жены и за режимом сына.

Старший Житкевич работал в крупном медицинском НИИ, был доктором наук, вел прием в клинике и в своей области – эндокринологии – стал одним из ведущих специалистов страны. К нему приезжали больные со всего Союза, и многие из них потом считали, что Николай Васильевич подарил им второе рождение. Однако всем этим людям и в голову не приходило, что подлинной своей страстью, подлинным призванием их замечательный доктор считал не практическое врачевание, а… железо – так называл он те тонкие и сложные приборы, которые чудесно оживали в его умелых руках и тоже получали второе рождение.

Дело в том, что Николай Васильевич обожал чинить разные старые бытовые машины. Регулярно реанимировал дышащую на ладан пишущую машинку жены, подлаживал и приводил в чувство старенький автомобиль. Да и родственники, друзья и соседи то и дело несли ему приборы – не только примитивные утюги и кофемолки, но и радиоприемники, проигрыватели, телевизоры… Жена и знакомые привычно посмеивались над «реаниматором всякой дряни», а Житкевич не обращал на насмешки никакого внимания, он самозабвенно ремонтировал все и вся, самостоятельно научившись разбираться в сложнейших электронных схемах.

Он мог до поздней ночи копаться в каком-нибудь «динозавре». Зато, если прибор начинал работать, лицо Житкевича-старшего расплывалось в счастливой улыбке.

Увлечение Николая Васильевича имело невиданное педагогическое воздействие на сына: Антон, как и отец, увлекся электротехникой. Однако простое, домашнее «железо» его совсем не увлекало: Антон задумался о приборах, которые могли бы лечить людей.

Отец к тому времени начал стремительно подниматься по карьерной лестнице; у него появилось больше возможностей – и организационных, и материальных. В жизнь стали входить компьютеры, и это, собственно, и были те самые умные машины, о которых оба Житкевича – и старший, и младший – могли только мечтать. Отец увлекся программированием, внедрением в медицину компьютерных методов и, разумеется, постаравшись, приобрел для дома хороший монитор и системное обеспечение – такого ни у кого еще не было. Теперь по вечерам они с сыном часами разбирали ту или иную программу, до хрипоты спорили по поводу сложных компьютерных проблем или с удовольствием обучали мать работе в текстовом редакторе.

Им много пришлось разговаривать в эти вечера о будущем медицины. Отец все время упирал на то, что скоро стране понадобятся медики, которые не только будут уверенно держать в руках скальпель, но и станут разбираться в тонкой электронике, научатся работать с компьютером. Излагая свои мысли по поводу развития медицины, Николай Васильевич увлеченно высказывал самые смелые и неожиданные идеи – о замене органов умными приборами, о конструировании суставов и позвонков из металла. Он был так убедителен в своей увлеченности, так прозорлив, что Антон нисколько не сомневался в его прогнозах и сам уже не мыслил для себя будущего без медицины.

Глава 3

– Эй, слышь, Антон! Ты куда на профориентацию записался?

В ответ на этот вопрос одноклассника наш герой только повел плечом: такой проблемы для него вообще не существовало. Когда в десятом классе, согласно существующему в те годы поветрию, их начали делить на профориентационные группы – слесари, машинисты, чертежники, электронщики, – Антон и думать не стал, куда бы ему определиться. Разумеется, на электронику!..

Однажды по осени они всей своей группой отправились на ВДНХ провести очередной урок по новой теме «Использование ЭВМ в передовой медицинской технике».

Само это модное и необычное слово «ЭВМ» было в ту пору у всех на слуху. И в их маленькой группе не было другого человека, которому все происходящее было бы так интересно, как Антону Житкевичу. Хотя он и понимал прекрасно, что все рассказываемое ему отцом и есть передовое слово науки (передовее некуда!), но все же это были домашние разговоры, привычные и будничные, а Антону хотелось воочию убедиться в правоте отца, услышать подтверждение его рассказам из чужих уст.

Когда десятый «Б» остановился перед крыльцом сине-белого павильона, сопровождающая их учительница еще раз строго предупредила, чтобы во время беседы все вели себя тихо и не галдели. Разгоряченные долгой дорогой школьники, обычно легкомысленно относившиеся к нравоучениям, посерьезнели.

За тяжелыми дверями павильона они быстро нашли указанный сектор, где их группу встретил симпатичный бородач крепкого сложения, больше похожий на Деда Мороза, чем на ученого.

Сначала школьники втихомолку пошутили между собой, что этому дяденьке с такой-то внешностью – длинная белая борода и такие же белые волосы – лучше бы на утренниках детей развлекать. А потом притихли, завороженные его спокойной интонацией и уверенным тоном. Говорил же бородач о том, что скоро все в медицинской науке будет подчинено электронике. Тяжелый труд врача заменят умные машины, а няни и сиделки смогут больше не бодрствовать у постели тяжелобольного все ночи напролет, а заняться в это время чем-то более полезным, потому что все биологические процессы в теле больного будут контролировать компьютеры. И даже более того – машины станут не только выполнять функции контроля и наблюдения, но даже смогут и заменять отдельные органы, например руку или целую ногу. Так что ампутированные органы в скором времени смогут быть восполнены механизмами, которыми управляет ЭВМ.

Части человеческого тела, замененные машинами?! Некоторые ребята про такое и не слышали; им это казалось далекой и даже не научной фантастикой… Один лишь Антон смотрел на лектора с пониманием, временами кивая ему и тихо радуясь знакомым терминам и профессиональным оборотам речи. Слова бородача чудесным образом перекликались с самыми смелыми планами его отца; сердце наполнялось радостью и предощущением чего-то большого и хорошего, и Антон верил всем рассказам этого странноватого лектора так, как не верил, казалось, никому в жизни. А странность его заключалась в том, что обычно люди такого уровня не работают со школьниками, их удел – высокая наука, международные конференции, награды и премии… В горячности профессора, в его желании донести до подростков непривычно сложные, далекие от школьной программы понятия – донести во что бы то ни стало! – было что-то донкихотское.

Говорил он с ребятами долго, увлеченно, очень подробно останавливался на устройстве того или иного органа и его электронного протеза-аналога. А заканчивая, сделал упор на том, что ему лично и стране в целом очень нужны молодые ученые, способные оценить и освоить потенциал новых методик, о которых он рассказывает.

– Ведь наше поколение стареет, – с неожиданной горечью, неуместной для случайной, разовой лекции, прибавил профессор. – Между тем такого электронного протеза, который мог бы заменить самостоятельную человеческую личность, «записать» в память компьютера возможности мозга, никто еще не разработал. Я вот хоть и не совсем еще старый, – он погладил свою окладистую бороду, хитро посмотрел на слушателей, – но больше тридцати-пятидесяти лет вряд ли проработаю… Кто же потом-то меня сменит?

Все дружно рассмеялись. Приятно, когда такие серьезные, взрослые люди шутят с ребятами на равных, пусть даже и над собственным возрастом… Считая уже, что встреча подошла к концу, школьники привычно зашумели, кто-то сладко потянулся, кто-то хихикнул над шуткой соседа. Но выяснилось, что лекцией на этот раз занятие не закончится. Профессор предложил посмотреть «в деле» совершенно нового робота. Машина была создана как прибор, который может составить, собрать скелет человека, и четкого медицинского применения у нее еще не было. Профессор был совершенно уверен: рано или поздно человечеству обязательно потребуется такой робот.

– В организме человека много разных костей, – увлеченно рассказывал он, не замечая, что с прежним вниманием его слушает лишь один человек из группы – Антон. – Людям сложно запоминать их названия и назначение; тибетские ламы тратят по двадцать лет на обучение одного костоправа. А машина может держать информацию в своей памяти безо всяких усилий. Кроме того, машину можно доставить туда, куда врач не попадет, например, на Луну. Верно ведь? – Профессор посмотрел на ребят из-под очков и продолжал: – Ну а если и Луна вас не вдохновляет, придумайте сами, в каких ситуациях могут понадобиться подобные машины. Уверяю вас, мы даже представить себе сейчас не можем, где будет применяться такое изобретение!

Он подошел к какому-то агрегату, включил его легким нажатием кнопки – и машина вздрогнула, повернулась, заскрипела и крюком, похожим на птичью лапу, начала вынимать из лежавшей перед ней груды косточек нужные, соединяя их определенным образом и нанизывая уже готовые позвонки один на другой… Агрегат выбирал шейные позвонки, маленькие и остроконечные; потом, по мере удлинения макета позвоночника, понадобились более крупные, они легко ложились один в другой. Машина довела сборку почти до поясницы, и перед удивленными зрителями появилось уже нечто, напоминавшее человеческий позвоночник, как вдруг что-то щелкнуло, металлическая лапа дрогнула, метнулась вбок, и целое распалось. Косточки со стуком покатились по полу.

Непонятно, что уж там случилось с умным роботом, но только налицо был какой-то сбой: то ли под неправильным нажимом, то ли из-за падения электрического напряжения в сети железная лапа, изображавшая руку, подвернулась, искусственный позвоночник упал и рассыпался на мелкие части. Машина остановилась. И не слишком-то чистый линолеум около демонстрационного стола оказался весь усыпанным осколками пусть муляжных, но все же человеческих позвонков.

Группа замерла. Девчонки тихонько заверещали, мальчики с недоумением уставились на разгромленный стенд. Профессор как ни в чем не бывало встал на колени и, низко опустив голову, принялся собирать мелкие металлические детали. Было ясно, что с его зрением это сделать не совсем легко… Вдруг Антон быстро вышел к стенду, опустился рядом с профессором на колени и, понимая, что никакая машина не разберет потом эту груду, начал ловко складывать из «косточек» отдельные позвонки, нанизывая их на воображаемый позвоночный столб. Лектор поднялся с колен, осторожно положил уже собранные детали на край стола и с изумлением принялся наблюдать за Антоном. На его лице появилась широкая улыбка.

А Антон все подбирал и подбирал, складывал и складывал упавшие фрагменты искусственного органа, делая это чисто автоматически, не задумываясь, какая деталь, какой конфигурации и куда должна лечь… Он точно знал, что идет за чем, как сочетаются друг с другом выпуклости и вогнутости, как они примыкают друг к другу. Вся его предыдущая жизнь, беседы с отцом, читаные-перечитаные мамины переводы и статьи готовили его к этому шагу… Мальчик не замечал реакции окружающих, а просто работал: быстро и спокойно.

Так много раз по памяти он рисовал у себя в тетради человеческий позвоночник, так хорошо знал все закономерности расположения косточек, что без всякого промедления, за несколько минут сложил весь муляж до конца. И только теперь, обретя вновь способность воспринимать окружающую реальность, он вдруг заметил и одобрительные возгласы одноклассников, и добрую улыбку лектора, и неподдельное изумление в глазах учительницы.

– М-да… – протянул профессор, с недоумением почесывая в затылке. – Я смотрю, ты разбираешься в этом. Пожалуй, не каждый из моих студентов-старшекурсников в мединституте сможет так быстро собрать эту штуку. Молодец!

– Это не я молодец, – чуть смущаясь, ответил Антон. – Это родители мои постарались, всему меня научили, что сами знают.

– Вот и хорошо, – уже серьезно, без улыбки заметил профессор. – Поучили они, теперь могу поучить и я. Буду рад тебя видеть здесь; приходи, если тебе интересно.

Антон возликовал. Заинтересовавшись медициной, он очень много времени посвящал чтению специальной литературы, изучению научных журналов, и ему это безумно нравилось; монографии и учебные пособия по медицине он не променял бы ни на какие приключения и фантастику, которыми зачитывались его сверстники. Его любимым занятием было рисование в тетрадях контура человека – скелета, костей, отдельных суставов, мышц, мускулов… Его друзья многозначительно крутили у виска, когда он пытался поделиться с ними своим увлечением, а Антону это было по-настоящему интересно.

Создатель, изобретая человека, проявил такую гениальность, что парень не уставал восхищаться многообразием придуманных им вариантов соединения частей в единое целое. А отец спокойно, хотя и с видимым удовлетворением наблюдая за его увлечением, давал ему краткие пояснения. Самое главное, на что он обращал внимание сына, – это неповторимость каждой биологической особи. Не существует двух людей с одинаковыми костями, сохраняются пропорции, но не размеры, которые всегда индивидуальны. Мало-помалу Антон принялся мечтать о создании умных машин, которые, будучи оснащены электроникой, смогут представлять все строение человеческого тела в его движении и гармонии. И вот эта встреча на ВДНХ, словно нарочно подстроенная судьбой, чтобы еще крепче привязать Житкевича-младшего к делу жизни его отца.

Именно знакомство с влюбленным в свою науку профессором Иваном Петровичем Лаптевым окончательно решило судьбу Антона. Каждую свободную минуту теперь он проводил в обществе нового взрослого друга. Они вместе думали над усовершенствованием различных механизмов, рассуждали о будущем, фантазировали о поистине волшебных возможностях компьютеров в медицине, и Лаптев ничуть не уступал мальчишке в безумстве и дерзости их общих мечтаний.