Что ж, пришло время рассказать о Дмитрии Родионове, который учился на курс старше меня и руководил нашей комсомольской организацией. На всех он смотрел так, словно каждый был в чем-то виноват и только под родионовским руководством может встать на путь исправления. Он писал блестящие отчеты о проделанной работе и, вероятно, планировал карьеру не на инженерном поприще, а по комсомольской линии. Инициативами он просто фонтанировал: субботники, воскресники, помощь заводу, помощь сиротам, спартакиады в честь каких-нибудь дат. Мы, разумеется, не в состоянии были заниматься всей этой общественно-полезной деятельностью одновременно, потому каждое начинание, едва вспыхнув, гасло. Соорудив очередной блестящий отчет, Дима рождал следующую инициативу:

– Дорогие мои товарищи! В это непростое для страны время мы должны… должны… должны…

Речи произносить он умел. Чеканил слог, сверкал глазами. Вожак, трибун и пламенный агитатор.

Мне Родионов не нравился. И он меня тоже невзлюбил. Хотя особых поводов к тому не было, я нередко ловил его колючий, злой взгляд. Не знаю, чем я его раздражал. Может, тем, что не боялся и не раболепствовал? Так не я один, его многие считали болтуном, хотя вслух ничего такого, конечно, не говорили. Когда Родионов затеял это самое собрание по поводу моих учебных проблем (не слишком серьезных, если вправду), я здорово удивился. А Мишка Колокольцев, мой тогдашний приятель, советовал быть с Родионовым осторожнее. Да и в институте говорили всякое. Особенно по поводу выборов, после которых он стал комсоргом факультета. Вроде как имелась тогда и альтернативная кандидатура, но тот парень оказался морально несоответствующим. Не то спекулировал, не то в контактах с иностранцами был замечен, не то еще что-то. Чуть до исключения из комсомола не дошло. Из института он ушел и куда-то пропал. Подробности мне не известны, но сейчас думаю, что все это было делом рук Дмитрия Родионова…»

Снился Александру каток: по исчерченному узорами льду скользили невесомые девушки в белых платьях, с темного неба летел и кружился в такт таинственной, очень красивой грустной мелодии редкий снег, посверкивая в лучах спрятанных где-то прожекторов. Снежинки выглядели неправдоподобно крупными, а следы от коньков казались загадочными письменами, которые непременно нужно было расшифровать. Саша, может, справился бы, но рядом, опираясь на невысокий бортик, стоял человек в надвинутой на глаза черной шляпе и за что-то Александра очень строго отчитывал. Речь его звучала так же непонятно, как загадочные ледяные письмена. Только в голове навязчиво звучало: «Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст».

Проснувшись, он словно назло видению включил в ноутбуке именно джаз – тот, традиционный, новоорлеанский и около того. Более поздние эксперименты его пугали, как все непонятное. Может, знатокам оно и надо, не зря же пишут, что джаз – самое сложное для восприятия музыкальное направление, но он-то – просто слушатель, ему и Дюка с Эллой довольно. Время лета, и как легко жить, и отец твой богат, и мать прелестна, спи, малыш, не плачь!

Интересно, нравится ли знаменитая гершвиновская колыбельная деду? Почему они никогда не говорили о музыке? Хотя вот рок-классику дед вроде бы одобрял, когда Александр в машине включал «Квинов», «Нирвану» или «Роллингов», кивал, словно соглашаясь с чем-то. В последний год, когда пришлось из владельца таксопарка превратиться в простого водилу, Александр не заводил в салоне ни попсы, ни тем паче шансона, а дед посмеивался – нетипичный ты, Сашка, таксист. Но, может, «типичных» таксистов и в природе не существует, так, миф общественного сознания. Одна из коллег слушала лишь романсы, что при ее тяжелой, квадратной, почти мужской фигуре и почти таком же лице казалось немного странным. Но как там говорят: на вкус, на цвет все фломастеры разные? Наверное, и попса, и клубняк, и шансон чью-то душу радуют. Не из-за чего копья ломать.

Он подержал в руках серую тетрадку и, помедлив, положил ее обратно, на диванный подлокотник. Пропускать второй день подряд не стоило, да и в сервис пора было заехать, пусть ребята послушают, что там постукивает, не то огребешь проблем где-нибудь на маршруте, да еще, по закону подлости, непременно в глуши, где из всей помощи – только эвакуатор, да и поди дождись его. И, что греха таить, теплилась в глубине души детская надежда: если отложить удовольствие, жизнь вознаградит. Может, вечером к деду уже пускать начнут, можно будет у него спросить и фамилию Тоси, и полное имя, и прочие необходимые для поисков подробности.

В сервисе он пожалел, что не взял тетрадку с собой, возня с машиной затянулась до обеда, вполне можно было и почитать где-нибудь в уголке. Хотя это казалось не очень правильным. Под серой обложкой хранилась тайна, а тайны не любят публичности. Да и повозиться с машиной на подхвате у механиков – тоже удовольствие.

Равно как и держаться за руль, подумал он, выезжая на маршрут под моцартовскую «Женитьбу Фигаро». Да, сегодня – так. Не мощный Рахманинов, не беспощадный Вагнер, не загадочный Брамс – радостный, легкий, искрящийся весельем Моцарт. Не захочешь – улыбнешься в ответ. Нетипичный, значит, таксист? А меж тем даже в самые тучные времена он возил себя самостоятельно. Киру это раздражало: владельцу успешного бизнеса полагалось ездить с шофером. Успешным вообще много чего «полагалось»: одежные бренды, марки часов, список правильных курортов – ибо Статус. Не поймут-с. А ему так хотелось сесть за руль и погнать на север. В Карелию там или что-то в этом роде. Ехать, догоняя убегающий горизонт, и чтоб стелились ошую и одесную ленты то желтых, то зеленых полей, лесов с внезапными опушками, из которых подмигивают крошечные озера, деревенек с кучками бабулек, сторожащих ящики с «дарами»: молоком, творогом, грибами, яблоками и толстыми носками домашней вязки.

Может, и хорошо, что гонка за пресловутым «успехом» сломалась? Он ведь Джонни правду сказал, он в самом деле чувствовал себя сейчас лучше, чем тогда. Нет, не так. Не лучше. Спокойнее, что ли. И улыбаться легче стало.

У консерваторского подъезда маленькая кругленькая девушка в смешной буратинской шапке и здоровенных очках в кислотно-зеленой оправе что-то азартно доказывала длинному тощему парню в коричневом пальто, который хмурился и странно двигал правой рукой, как будто дирижировал. Смотрелась парочка комично, таким нужно возле ГУЦЭИ быть, а не у консерватории.

– Вы меня ждете? – В пассажирскую дверь ввалилась миниатюрная девушка в строгом черном пальто с серебряным скрипичным ключом на лацкане. Скрипичный футляр на фоне ее миниатюрной фигурки выглядел слишком большим. – Госномер вроде тот, что написали, но в марках я совсем не разбираюсь.

– Добрый вечер, – улыбнулся Александр. – Если номер тот, то, значит, я вас жду. Вам нужно в Трубный переулок, так?

– Именно. Вечно все путают его с Трубной площадью. А это…

– А это совсем в другой географии. Переулок маленький, так что не ругайте тех, кто его не знает.

– Да я не ругаю, я так… – Она прислушалась, пошевелила обтянутыми серой замшей пальчиками. – Моцарт, удивительно. Это вы специально, потому что вызов к консерватории был?

– Да нет, так далеко наши сервис-менеджеры не заходят. Я его сегодня почти весь день кручу. А вы, наверное, от классики устали уже?

– Что вы! – возмутилась пассажирка. – Разве от Моцарта можно устать? Но слушаю разное, конечно. И рок, и джаз, и… – она вдруг оглянулась, словно в машине мог затаиться подслушивающий шпион. – Даже в современной эстраде кое-кто есть вполне приличный. И, кстати, я сейчас в сопровождении «Синей птицы» играю, там всякое встречается. Знаете?

– Если вы про детский конкурс, то слышал, – искоса взглянув на пассажирку, Александр отметил, что она очень даже ничего. Не красотка с обложки, но в чем-то получше этих инкубаторских кукол. Вместо шапки копна густющих каштановых кудрей, лицо довольно узкое, смуглое, с тонкими чертами, разве что нос великоват, да еще и горбинка заметная, но глаза! При таких глазах нос может быть любым. Огромные, цвета темного янтаря, а в медово-карей глубине шальные искорки скачут.

– За дорогой следите, а не меня разглядывайте! – неожиданно резко бросила девушка.

Александр пожал плечами. Вряд ли стоило парировать высокомерие поговоркой, что и кошке позволено глядеть на короля. И на королеву тоже. Но королева права: его дело – дорога.

– Простите, – смягчилась вдруг королева. – Я не хотела грубить, и Моцарт у вас, и вы вроде нормальный, а я… Простите, день сегодня хоть брось. Разбить бы что-нибудь…

– Только стекла в машине не надо, ладно? – Он сказал это со смешком, шутки обычно даже на нервных неплохо действуют, хотя, конечно, не угадаешь.

– Не буду, – буркнула пассажирка. И, кажется, шмыгнула носом. – Думаете, я совсем, что ли, отмороженная?

– Думаю, вам что-то испортило настроение, но, как говорила моя бабушка, это не последний день жизни.

– Лучше бы последний! – Скрипачка, похоже, крепилась из последних сил.

– Могу я чем-то помочь?

– Да чем вы поможете! – Она мотнула головой. – Меня мужчина только что бросил. Жених фактически. Вот скажите, видно, что я армянка?

Александр слегка растерялся. Смуглая кожа и, главное, форма носа и глаз, в общем, подсказывали ответ достаточно недвусмысленно. Но не расстраивать же ее еще сильнее.

– Вряд ли стоит сожалеть о мужчине, – мягко, но уверенно сообщил он, – который может бросить девушку только из-за ее национальности.

– Вот! – Она вдруг обрадовалась. – Значит, видно? Вы, случайный человек, сразу видите, что я армянка, а его мамочка меня русской называет! – Пассажирка продолжала пошмыгивать носом, но тараторила уже сердито, а вовсе не удрученно, как только что: – И я для нее неподходящая кандидатура. Неправильная. Нечистокровная и вообще забывшая свои корни. Даже толму готовить не умею! То есть умею, чего там уметь, нарубить, смешать и завернуть, но…

– Толму? – удивился Александр. – Я только про долму знаю…

– Ой, да одно и то же! Типа национальный колорит, это как с пловом, каждый твердит, что это они выдумали, типа у вас плов, а у нас пилав, а какая разница, если все равно у каждой хозяйки свой рецепт?

– С борщом та же песня… – согласился он.

– Во-от! И с пельменями, которые вообще вроде бы китайские, но никто ж не парится. А тут здрасьте, армянка не готовит толму. Мне делать больше нечего, что ли?

– Думаю, что занятий у вас хватает, – он покосился на футляр.

– А она… – Пассажирка, кажется, всхлипнула, но справилась с собой. – Для нее вообще мое существование – преступление против… не помню, короче, я позорю всех и меня на костре сжечь нужно!

– В Средние века на костер тоже самых красивых отправляли… – отстраненно заметил Александр, подумав, что лишний комплимент расстроенной девчонке точно не повредит.

Но она опять отреагировала неожиданно:

– Это вы чего, клеитесь ко мне, что ли?

– И в мыслях не было.

– И тут нехороша, да? Вас-то я чем не устраиваю? Только не говорите, что у вас дома семеро детишек и любящая жена, а кольцо вы просто не носите.

– Не скажу. Потому что дело не в вас.

– А! Вы безнадежно влюблены, да? – Она состроила скептическую гримаску.

– Да при чем тут… – Александр тщательно следил, чтобы не пропустить нужный поворот. Навигатор – дело удобное, но он предпочитал обходиться без «костылей», полагаясь только на собственную память, и даже гордился этим. – Просто я на работе, понимаете? Ну вот вы, к примеру, готовитесь к концерту, оркестр там собирается, дирижер, не знаю, как у профессиональных музыкантов все устроено. Вы на репетиции или во время этого самого концерта о нотах думаете или по сторонам поглядываете, кого из коллег… кому улыбнуться пожарче?

– Надо же… – Остывала она так же моментально, как вспыхивала. – А вы ничего так. И музыку правильную слушаете, и в голове не опилки. Давайте, что ли, знакомиться, а то скоро уже приедем. Я Карина. Прямой номер дадите? Не через диспетчера же вас искать.

– Пытаетесь клин клином вышибить? – Он усмехнулся. – Назло бывшему закрутить с простым таксистом?

– Таксист вы, положим, совсем даже не простой. Штучный экземпляр. Интересный. И давай на «ты», что ли? Ага, вижу табличку, Александр, значит. Серьезное имя. Тридцатник прошел, сорок еще не было?

– Тоже верно.

– Кольца нет… Просто не носишь или?…

– Или.

– И почему? Приличный мужик, в таком возрасте и без жены. Почему?

– Ты точно скрипачка? – не удержавшись, он засмеялся. – Больше смахивает на сотрудника спецслужб! Или иностранная разведка? – Машина въехала в нужный двор. – Какой подъезд?

– Второй, чуть дальше. – Расплачиваясь, Карина наклонилась чуть ближе, чем следовало, духи у нее были сладковато-пряные, для другой, пожалуй, слишком резкие, но ей этот аромат подходил. – И смотри, я ведь и вправду не возражаю продолжить общение…

– Очень категорически ты не возражаешь, – он опять засмеялся. – Впрочем, я только за. Номер запишешь или как?

Пока он диктовал, Карина набирала номер в своем телефоне и сразу нажала на «вызов», телефон Александра послушно отозвался. Сбросив вызов, он сохранил номер в память. Карина.

Когда она улыбалась, на щеках появлялись ямочки, и он подумал, что неведомый «фактически жених» просто идиот. Почему вдруг вспомнилось чье-то стихотворение: «И гордо голову закидывала, чтобы слезам из глаз не вылиться»?

– Пока! – она помахала ладошкой, прижимая к себе скрипичный футляр. – Лови момент, пока я свободна. Я совершенно свободна!