– Что желаете на завтрак? – Аля привстала на локте и смотрела на него, свеженькая и веселая. Это было, наверное, последнее теплое субботнее утро в этом году. Яркое солнце нахально пробивалось сквозь толстые шторы, обманчиво обещая вечное лето.
– А что вы можете предложить? – Игорь подхватил игривый тон жены. Она ненадолго задумалась.
– Есть гречневая каша, – бретелька ночной рубашки съехала с ее плеча, соблазнительно обнажая остренькую ключицу, которую Игорь всегда любил целовать. – С маслом.
– Та-а-ак, – он загнул один палец.
– Еще есть гречневая каша с молоком. Это два. И гречневая каша с сосисками. Это три.
– Эй, подожди, тебе не кажется, что ты жульничаешь?
– Ничуть. Я предложила тебе на выбор целых три блюда. Меню, как в хорошем ресторане. Все приготовлено лично шеф-поваром Алей Викторовной Говоровой-Быковой.
– Ну раз так, я согласен есть гречку вечно. До скончания моих дней! А десерт будет? – поинтересовался он, обнимая жену за талию.
Она поняла намек, игриво провела длинными волосами по его голой груди и осторожно высвободилась.
– Будет, только вечером. Давай-ка подниматься, десятый час уже…
Игорь обожал, когда его «плавающие» выходные попадали на субботу или воскресенье. Как же хорошо, когда они все вместе дома целый день! Хоть иногда можно пообщаться нормально, без спешки.
Настена еще сладко посапывала в своей кроватке. Игорь и Аля занялись приготовлением завтрака – это тоже было для них чем-то вроде привычного ритуала. Он резал пузатые помидоры для салата, она аккуратно снимала с сосисок прозрачную шкурку.
– Ну расскажи мне про своих оболтусов, – попросил он, чтобы сделать жене приятное. Игорь знал, что Альку хлебом не корми – дай поведать о своих подопечных. А в этом году, когда ее класс стал выпускным, она просто не могла говорить ни о чем другом.
– Ты же знаешь, оболтус у меня всего один – Митька Ложнов, – рассмеялась Аля и бросила сосиски в бурлящую кастрюлю. – А вот девчонки очень даже положительные. Одна, Аллочка Тетеркина, так вообще собирается ехать поступать в МГУ, на экономический. Представляешь? И, я думаю, поступит. Она девочка организованная, целеустремленная, и Ирина Валентиновна, математичка, ее хвалит…
– Не понимаю я, Алька, чего там хорошего, в этой Москве? – отвечал Игорь, берясь за зелень. – Что все туда так рвутся… По мне, эти мегаполисы людей просто сжирают. Те, кто живет в таких, как наш, маленьких городах, как-то более естественны, более человечны, что ли…
– А в Москве, по-твоему, все звери, да? – Аля убавила огонь под кастрюлей и сердито поглядела на мужа.
– Ну нет, конечно, – слегка смутился тот. – Наверняка и там хорошие люди есть. Просто там жизнь такая… Суматошная, суетливая. А теперь еще и борьба за выживание.
– Ты так говоришь, точно бываешь там несколько раз в год. – Аля выдвинула ящик кухонного стола и достала три вилки.
– Ты же знаешь. Я там всего-то два раза был, да и то проездом. Один раз в увольнительной, а второй, когда из армии ехал. И мне не понравилось. Полно народу, все бегут куда-то, толкаются, и никому ни до кого нет дела.
– А я вот все детство бредила Москвой, – задумчиво произнесла Аля и поставила чайник на плиту.
Он слышал это далеко не в первый раз. У его жены была давняя и безответная любовь к российской столице. Она умудрилась влюбиться в этот город, еще будучи маленькой девочкой, причем заочно, никогда там не бывая.
У маленькой Али Говоровой из родных была только тетка. В меру любящая и в меру строгая. После смерти младшей сестры Наталья взяла на себя все заботы о девочке и ни разу об этом не пожалела, по крайней мере, вслух.
Лет до трех малышка была уверена, что так живут все дети – на каждого ребенка полагается один взрослый, который о нем заботится: воспитывает, кормит, одевает. У нее, например, такой человек – тетя Таша. И только услышав несколько раз от других детей непонятное, но такое приятное уху слово «мама», она постепенно вникла в суть вопроса и поняла, что она не такая, как все. Что мамы у нее нет и не будет.
Когда Аля пошла в школу, она сообразила, что, будучи бедной несчастной сироткой, можно получать очень даже неплохие привилегии. Учителя были к ней снисходительнее, чем к другим, прощали шалости, завышали оценки, одноклассники делились принесенными из дома бутербродами и яблоками.
Но для того чтобы эта лафа продолжалась, нужно было научиться постоянно поддерживать сиротский образ. В этом Аля преуспела. Она часто рассказывала, как ей не хватает родителей, особенно мамы. Как безумно они ее любили, как баловали и как ей тяжело было их лишиться. Доверчивые одноклассники охали и ахали, угощали ее конфетами и клялись защищать от всех невзгод.
Во втором классе девочка пошла еще дальше. Она стала фантазировать про злую тетку, которая бьет ее, морит голодом и не дает игрушки, купленные когда-то родителями. Слухи о ее горемычной жизни дошли до учительницы, и ничего не подозревающую Наталью вызвали в школу.
Вечером тетка в первый и последний раз больно выпорола Алю старой сентябрьской крапивой. К вечеру гнев Натальи поостыл, и она решила поговорить с племянницей серьезно. Та сидела на бревне за сараем и плакала навзрыд. Ей и в самом деле сейчас казалось, что тетка ее ненавидит и постоянно обижает.
Наталья присела рядом и обняла племяшку за плечи. Девочка принялась всхлипывать еще отчаяннее.
– Ну все, хорош уже реветь, хорош… На вот платок, утрись. Больно тебе? Ничего, до свадьбы заживет. А я на тебя не в обиде. Понимаю ведь, что врала ты не со зла. Тяжело тебе без папки, без мамки… Вот и хочется, чтоб чужие люди пожалели, так ведь?
– Так… – шмыгнула носом Алька.
– Ну пожалеют по первости, так что в том хорошего? – продолжала тетка, сложив на коленях огрубевшие от работы руки. – Жалостью-то не проживешь, жалеют-то только нищих, убогих да блаженных. А здоровому, сильному человеку стыдно должно быть, когда его жалеют. Вот хоть меня возьми. Думаешь, мне не тяжело одной – и работать, и по хозяйству, и тебя поднимать? А я разве ж ною? Да что я! Посмотри кругом – разве кому-нибудь легко? Никому не легко, а никто не жалится, не плачется. И ты не плачься, все свои горести в себе таи. А на людях, наоборот, улыбайся, будто у тебя все хорошо. Тогда тебя и любить, и уважать будут. А жалких да слабых никто не любит…
Слова тетки запали Альке в душу. Пожалуй, это был самый ценный совет в ее жизни.
Теперь на все расспросы одноклассников она, гордо подняв голову, отвечала, что у нее все в порядке. Аля научилась мужественно превозмогать боль, скрывать свои переживания и обиды и вскоре заметила, что окружающие, не только сверстники, но и взрослые, стали относиться к ней совсем иначе. Жалость с оттенком снисходительности сменилась полноценным уважением к сильной, умеющей мужественно противостоять жизненным трудностям личности.
Но это был не единственный вывод, который Алька сделала из разговора с теткой. До того момента девочке как-то в голову не приходило, насколько трудно Наталье одной справляться со всеми заботами. Раньше Аля если и делала какую-нибудь работу по дому, то крайне неохотно. Теперь же она, устыдившись, активно принялась помогать тетке: убирала избу, носила воду, занималась огородом и вскоре выучилась готовить. А когда на семейном совете тетка и племянница решили завести сначала кур, а потом и корову, Аля и вовсе взяла на себя почти все домашние дела – ходить за скотиной тетка ей по малолетству не разрешала. Ну разве что корму курам насыпать.
Спустя недели две после памятной беседы за сараем Алька решила сделать тетке сюрприз – устроить генеральную уборку. Придет Наталья с работы – а в избе чистота, точно под праздник. Приволокла полведра воды и, решительно окунув в него тряпку, принялась стирать пыль сначала с серванта, где стоял черно-белый телевизор «Рекорд» – гордость Натальи, потом, взобравшись на табуретку, с книжной полки. Толстый двухтомник Чехова, серый и потрепанный, выступал из общего ряда книг и мешал движению тряпки. Алька попробовала затолкать книги поглубже – не лезут. Может, что-то попало и мешается? Девочка осторожно потянула один том на себя. За ним, у самой стены, обнаружилась книжка не книжка, журнал не журнал – нечто яркое, разноцветное, с золотой тисненой надписью: «Виды Москвы». Только взяв свою находку в руки и сняв красочную обложку, девочка поняла, что перед ней набор открыток.
Алька тотчас забыла об уборке. Сползла с табуретки и уселась прямо на полу, перебирая одну за другой и рассматривая цветные фотографии. О Москве она имела довольно смутное представление. Знала, конечно, что это столица нашей родины, где живут все артисты и дикторы, но сам город представляла себе весьма приблизительно – в основном по обрывкам телепередач да по картинке из учебника, изображавшей острую высокую башню с часами и красной звездой.
Здесь же ей открылась совсем другая Москва. Многоэтажные каменные здания, нарядные прохожие, асфальтированные улицы, полные машин (неужели такое бывает?), памятники, магазины… С замиранием сердца Аля читала часто не вполне понятные, но такие завораживающие подписи к фотографиям: «ВДНХ. Фонтан «Дружба народов», «Улица Горького. Памятник А.С. Пушкину», «Гостиница «Россия», «Станция метро «Маяковская», «Центральный универмаг», «Большой театр»… Рядом с каждой подписью стояла дата – 1965 год. Такой была Москва за три года до ее рождения. Сейчас она, наверное, еще прекраснее…
Аля опомнилась только за четверть часа до прихода Натальи. Ни о какой уборке уже не могло быть и речи – успеть бы помыть посуду после обеда да убрать ведро с водой…
Тетке она ничего о своей находке говорить не стала. Аля и сама не могла бы объяснить почему. Может, потому, что поняла – открытки не просто так оказались в этом укромном месте. Стало быть, скорее всего, спрятаны от ее глаз. А может, ей просто хотелось иметь свою и только свою маленькую тайну. Возможно, Наталья просто-напросто забыла про этот набор, и только она, Аля, знает, где он находится.
Теперь, оставшись одна, она часто доставала открытки, бережно перебирала их, рассматривала, подробно изучая детали, придумывала для каждой новое, свое, название, представляла, как гуляет по Красной площади, кормит лебедей на Чистых прудах, едет в троллейбусе по Садовому кольцу (сада на фотографии почему-то не было видно). А как, интересно, выглядят те же самые улицы зимой? Или ранней золото-багряной осенью?
С особым интересом она вглядывалась в те снимки, на которых были видны люди. Их было очень много – наверное, во всей Сосновке меньше жителей, чем гуляющих летним вечером по Парку культуры и отдыха имени Горького на одной только фотографии. Интересно, понимают ли эти люди, как им повезло, что они живут в Москве?
Самой любимой открыткой у маленькой Али был снимок собора Василия Блаженного на Красной площади. Слово «блаженный» вызывало какие-то смутные и не слишком приятные отголоски в душе, но разноцветные купола выглядели весело и как-то совсем не по-взрослому, точно большая игрушка.
– Тетя Таша, я вырасту и поеду в Москву, – не удержавшись, заявила Аля тетке в день своего двенадцатилетия. Та даже перестала чистить картошку для традиционного праздничного салата с красивым названием «оливье». Развернулась к племяннице мощным телом, отерла лицо краем фартука.
– Еще чего! И не выдумывай даже! Нечего тебе там делать, в этой Москве скаженной!
– Почему это нечего? – возмутилась девочка. – Я там жить буду.
– Ишь, жительница нашлась! – всплеснула руками Наталья. – Как будто там без тебя народу мало! Да одних москвичей, вот недавно по радио говорили, одиннадцать миллионов. А приезжих со всего Союза небось и вовсе стокилометровая очередь!
Аля живо представила себе эту очередь: люди с узелками и в лаптях. Им в школе рассказывали, что так пришел в Москву ученый Михайло Ломоносов. Правда, не упоминали, что ему пришлось стоять в очереди. Ну это ж давно было. Понятно, что с тех пор много чего изменилось.
– А мне не надо будет стоять в очереди, – ляпнула она вдруг, – у нас там живут родственники и друзья. Просто мы с тобой, теть Таша, про них еще не знаем.
Она сказала это и сама удивилась – какие еще друзья? Какие родственники, откуда они возьмутся? Ну а вдруг, чего не бывает? Должно же и ей, Але Говоровой, когда-нибудь повезти.
– В гробу я видала этих родственников! – неожиданно зло ответила Наталья. Аля даже испугалась. Слово «гроб» само по себе было страшным, а уж выражение лица тетки еще больше добавило ужаса. – Что ты болтаешь, Алевтина! Ты в уме? Какие у тебя в Москве родственники? Белены объелась девка! Чтоб я больше этого не слышала!
Больше она и не услышала. Но детское желание покорить Москву не пропало. Аля просто заболела столицей. Покупала всевозможные открытки и значки, брала в библиотеке книжки, чуть ли не заучивала их наизусть и не отлипала от телевизора, когда там показывали фильмы или передачи о городе ее мечты…
– Ну и слава богу, что ты туда не уехала, – проговорил Игорь и ссыпал в миску мелко нарезанную зелень. – Иначе ты разбила бы всю мою жизнь. А жизнь Настены вообще бы не состоялась.
– Нy-у? Это спорный вопрос, – отвечала Алька, раскладывая подогретую кашу по тарелкам. – Думаю, ты бы и там меня нашел.
– Это в многомиллионном-то городе?
– Значит, надо было постараться…
В коридоре послышалось топанье босых ножек. Дверь кухни распахнулась, и на пороге появилась Настена в розовой пижаме с мишками. Она смешно потягивала носом.
– По-моему, тут без меня едят что-то вкусное!
– А ты бы еще подольше спала! – весело отвечал Игорь, усаживаясь за стол.
– Мама, мне каши не надо, только сосиску с салатом, – велела дочь, тут же устраиваясь рядом с ним.
– Смотри, Аська! – поддразнил ее Игорь. – Не будешь есть кашу – не хватит сил на поход.
– Так мы идем в поход? – просияла девочка.
– А разве ты забыла? Мы же договорились! Поход с пикником.
– Это я забыла, – включилась в разговор Аля. – И замочила полную ванну белья.
– А как же поход? И пикник? – Настена готова была расплакаться.
Игорь с нежностью посмотрел на дочь и отчетливо вспомнил, как и для него когда-то слова «поход», «пикник» были чем-то волшебным.
– Может, правда, Алька? Ну его, это белье?
– Нет уж, идите без меня! – решила жена, дожевывая сосиску. – Мне еще борщ к обеду варить и сочинение по Грибоедову у девятых классов проверять. Я вам наделаю с собой бутербродов, а вы уж повеселитесь за меня, ладно?
– Давай тут! – Он остановил машину около протоптанной в лес тропинки, вылез, открыл с ее стороны дверь, помог застегнуть желтую курточку. – Пошли, Аська-походница!
– Пап, а пойдем сегодня далеко-далеко!
«Далеко-далеко» растянулось всего-то на несколько десятков метров. Шли по дорожке, шурша опавшей листвой, любовались яркими красками осеннего леса, собирали крупные, похожие на растопыренные пальцы кленовые листья, составляли из самых красивых букет для мамы, нашли огромный, тут же рассыпавшийся в руках, трухлявый гриб и даже обнаружили на влажной земле следы зайца. Аське очень хотелось выследить по ним зверька, но у нее ничего не получилось.
– Ну и ладно! – быстро утешила она сама себя. – Вот поеду с мамой в Москву, пойду в зоопарк и всех-всех там увижу! И зайца, и крокодила, и белого медведя, и жирафа!
Подходящее для привала место выбирали долго, пока не набрели на огромный дуб у ручья. Восхищенная девочка попыталась обхватить дерево ручонками, но у нее ничего не вышло. Это удалось только Игорю, да и то не полностью – даже его большие сильные руки не до конца сходились на толстом стволе.
– Ого, да этот дуб наверняка очень и очень старый! Ему, видимо, лет пятьдесят, да, пап?
Он улыбнулся наивности дочки, для которой число пятьдесят было чем-то запредельным. Мол, столько не живут.
– Я думаю, Ася, ему все двести, а может, и больше.
Какими удивленными глазами она смотрела на него… В детстве один день иногда представляется целой жизнью. Это уже потом, с возрастом, человеческий век в семь-восемь десятков лет покажется ничтожно, смехотворно малым…
– Значит, он скоро умрет? – Похоже, девочка всерьез огорчилась.
– Будем надеяться, что нет. Дубы живут долго. Это сильное, здоровое дерево, оно может простоять еще несколько сотен лет.
Настена попыталась вымыть руки, окунула ладошку в ручей и тут же затрясла ею в воздухе:
– Ой, какая вода холодная! Смотри, пап, у меня рука сразу покраснела!
– Что же ты хочешь – октябрь на дворе!
– Но нельзя же садиться за стол с грязными руками!
– Скажите пожалуйста! Что-то я не слышал от тебя этого дома!
– То дома, а то на пикнике…
Намек был понят. Игорь достал из рюкзака и расстелил сначала кусок целлофана, чтоб не тянуло от земли, затем старенький полосатый половичок.
– Ну давай посмотрим, чем снабдила нас мама. Надеюсь, там не гречневая каша, – он подмигнул дочке.
В пакете оказались сваренные вкрутую яйца, помидоры и много бутербродов: с сыром, с ветчиной и с любимой Настиной «Докторской» колбасой.
Игорь с нежностью смотрел на дочку. Она уплетала за обе щеки с большим аппетитом. На ее личике проступил свежий румянец, глаза блестели, и вообще она выглядела невероятно счастливой.
– Пап, а ты, когда был маленьким, делал секретики? – Настена развернула «Мишку на Севере» и тщательно разгладила фантик.
– Какие секретики?
О проекте
О подписке