– Уж будто я не могу просто так зайти, с красивой дамой чаю попить, – он изобразил еще один церемонный поклон, что при его колобковой комплекции выглядело опереточно. Ева прыснула, деликатно, в ладошку, и сторожко оглянулась на пахомовскую дверь: вдруг начальник ка-ак выйдет, да ка-ак спросит, что за неподобающее веселье в приемной.

– Маринке расскажу! – скомкав смешок, пригрозила Арина.

– У нее экза-амены, она меня вы-ыгнала… – жалобно затянул Стас.

– Так уж и выгнала?

– Говорила мне мамуленька: не женись на училках! – продолжал он тем же тоном «я бедная сиротка». – Торчит то в школе, то в районо, то еще не знаю где, а я весь неприкаянный, необласканный. Сироти-инушка! Так и сгинул бы несчастный опер, как француз после пожара Москвы, если бы не Евочка Вацлавна! Приютила, обогрела, обласкала, чаем-кофием напоила. И сижу я это, плюшками балуюсь, а тут, говорят, Вершиной начальство в любви объясняется. Как не подождать ненаглядного следователя?

– Да не так чтобы прямо совсем в любви.

Мишкин сделал вид, что доцеживает последние капли, даже голову запрокинул, вернул чашку на блюдечко, вздохнул глубоко, благостно. Подумав секунду, хапнул с подносика еще одно печенье и забормотал сквозь него:

– Спасибо вам, Ева Вацлавна, за доброту вашу, за ласку и щедрость1 Не дали бедному оперу с голоду помереть! Пошли, Вершина, пошепчемся, что ли.

– Вообще-то я уже уходить собралась.

– Ну поехали, подвезу.

К машине они спускались молча. Мишкин поерзал, поудобнее устраиваясь на водительском месте:

– Ты домой?

Арина помотала головой, прикусив губу, чтобы сдержать так и рвущуюся вылезти улыбку. Так вот выпустишь – и в дверь придется боком проходить. Рано радоваться. Или… не рано? Почему надо себя сдерживать, если внутри все так и поет? Может, и не надо, но… страшно. Еще сглазишь. Не то чтобы она верила в сглаз или, как говорила бабушка, в сон, чох и вороний грай, но… опасалась. Обрадуешься и – р-раз! Обманули деточку, не дали конфеточку! И оглушительный издевательский хохот над головой.

– Ясно. Ну поехали, – Стас едва заметно усмехнулся и проскочил перекресток на последней «зеленой» секунде. Тем, кто ехал следом, пришлось остановиться. Ну или сворачивать вправо. К Арининому дому. Прямая дорога вела к больнице.

– Про Дениса что думаешь? – спросил он, не глядя в Аринину сторону.

Арина почувствовала, как губы помимо ее воли – словно их тянет кто-то – расползаются в неудержимой улыбке. И глаза сами собой прищуриваются, и даже почему-то щипать их начинает – как от слишком яркого света.

– Денис нормально. Бегать еще не бегает, но уже ходит.

– Короче, не было бы счастья, да несчастье помогло, – подытожил Стас. – Удивительная штука – инстинкт самосохранения. Лежал себе, понимаешь, овощ овощем, не то что на медперсонал, на тебя не реагировал – мельтешат вокруг какие-то халаты, чего на них реагировать. А когда появился еще один такой же… халат, овощ моментально вскинулся, чтоб жизнь свою защитить. Как он понял, что рядом – угроза? Как отличил? Вот загадка природы. Только ты ж понимаешь, что я про другое. Смска была?

– Была. Чего спрашиваешь, я ж тебе показывала.

– Показывала… – задумчиво протянул Мишкин. – Сразу не сдохнешь, так?

– Вот она, любуйся! – Арина откопала в телефонной памяти нужное – ох, совсем не нужное, век бы его не видеть! – сообщение.

– А раньше она писала: «тебя просили не лезть куда не просят»… – не спросил, констатировал опер, даже не взглянув в ее сторону.

– Она? – переспросила Арина, до сих пор так и не сумевшая хоть сколько-нибудь доказательно определиться с полом неуловимого преследователя.

Стас пожал плечом – правым, с Арининой стороны:

– Может, и он… Но ты сама смотри, что мы имеем. Сперва следователя Вершину, которая только-только сподобилась заняться наконец личной жизнью, дождавшись, когда ее бойфренд отбудет на слет скалолазов…

– На чемпионат по промальпу, – подсказала она.

– Хрен редьки не слаще. Воспользовавшись моментом, когда бойфренд не может ее проводить, упомянутого следователя в темной подворотне пинают ногами.

– Не в подворотне, а…

– Да знаю я, не придирайся! Пинают, значит, и шипят при этом: «Кто тебя просил лезть, куда не просят», так?

– Так.

– Потом следователю Вершиной не дают насладиться триумфом от поимки виртуозного убийцы, столкнув дорогого ей человека под электричку. И присылают смску почти с тем же текстом: «тебя предупреждали не лезть куда не просят». От смерти Дениса небеса, спасибо им, уберегли, но черепно-мозговая травма приковывает его к больничной койке. С неясным прогнозом. И когда перспективы из неясных становятся почти оптимистическими, на следователя Вершину нападает опять же некто. И, пытаясь полить упомянутого следователя какой-то мерзкой химией, шипит: «Сразу не сдохнешь!» Наша шустрая Вершина от химии ухитряется увернуться. Но нападавший, ясен пень, скрывается. Тогда некто, тот же или другой, но мне что-то кажется, что тот же, пытается отравить содержимое капельницы Дениса. Ну и смс тебе – уже прямо традиционно. Сразу не сдохнешь – это, я так понимаю, означает, что помучаешься. Так?

– Все так, но я-то про «она». Почему не «он»?

– Арина свет Марковна! Ты следователь или где? Если все это – не типичное поведение ревнивой бабы, то я – китайская королева.

– В Китае нет королевы. Даже короля нет.

– Вот именно. Чего морщишься?

– Стас, ты все очень красиво скомпоновал, даже по времени события как-то неправдоподобно хорошо между собой бьются. Только две детали смущают.

– Ну?

– Во-первых, мы с тобой на видео из больницы дружно опознали – кого?

– Оуперское опознание, ага, – фыркнул Мишкин. – В халате безразмерном, в маске, шапочке и перчатках. Не считая того простого обстоятельства, что ее там быть просто физически не могло.

– Ладно, допустим, это был наш общий глюк, спровоцированный предыдущим делом. Тогда вторая, с моей точки зрения, неувязка. Как в версию ревнивой бабы укладываются нападения на Дениса? Он же, по идее, ее вожделенный… ну не знаю… объект? А она его убить пытается. Не вяжется.

– Очень даже вяжется, – возразил Стас. – Про «не доставайся же ты никому» слышала когда-нибудь? Когда она тебя ногами пинала, ею двигало желание убрать с дороги соперницу. А потом как-то дошло, что Денис ей по-любому не достанется, и объект сменился. Ты, зараза, отняла у нее мечту, значит, тебе надо отомстить. Ну и мечте заодно. Но главное – тебе нагадить. Сразу не сдохнешь, понимаешь?

– Складно излагаешь, – похвалила Арина, пытаясь понять, чем же ее не устраивает эта версия, со всех сторон логичная и непротиворечивая, кроме, разве что, ее собственных ощущений: не там ищем. – Особенно, если бабу заменить на мужика.

– Тоже вариант, – согласился после короткого размышления Мишкин. – И даже, может, более перспективный. Потому что осознание безнадежности мечты в этом случае… гм… более безнадежное. Но виновата, разумеется, ты. Если кто-то облизывался на Дениса издали, вполне мог себе и навыдумывать обнадеживающих признаков. А ты вперлась на территорию, которую этот персонаж считал уже практически своей. И ненависть к тебе тут получается более… основательная, что ли… Ты вот что, – добавил он уже деловитым «оперским» тоном. – Майку бы одну из дому не выпускать.

Совет был более чем здрав, но несколько запоздал.

– Майка в лагере на все лето, разве я тебе не хвасталась? Ну… теоретически на все лето. Федька так гордится, ужас. Там нижний порог десять лет, но Майку взяли. Ибо такого толкового существа свет не видывал.

– Это-то да, мозгов твоей племяшки на десятерых взрослых хватит, – засмеялся Стас. – Но, Арин, она все равно мелкая, а в любой лагерь проникнуть… Не хочу тебя пугать, но не спецназ же их охраняет.

– Я ж говорю – лагерь не простой. К тому же все это на острове где-то в Адриатике. И так запросто туда не попадешь. Надежнее спецназа выходит.

– Ни фига себе! – восхитился Мишкин. – Дорого, небось? Или ей как особо одаренной какие-то квоты или гранты полагаются?

– Да какие квоты, Стас! Все сами. Не дороже денег. Федька не нищий, и отец решительно так сказал, что половина – с него.

– Как он?

– Папа-то? – Арина моментально помрачнела. – Да никак. Когда Дениса… Когда Денис в больнице оказался, мамуля решила, что дочери, мне то есть, нужна моральная поддержка, поэтому новая мамулина жизнь откладывается. Ну или вовсе отменяется, я в ее резоны стараюсь не вникать, мне хватило. В общем, из сияющих объятий новой любви вернулась к семейному очагу.

– Это мы в курсе.

– Вот все так же и тянется. Отец живет в кабинете, она в бывшей спальне. Федька по уши в работе, я, в общем, тоже. Майка… но Майка сейчас далеко. Короче, не дом, а пансионат. К черту, Стас!

– К черту так к черту. Давай к нашим делам, а то приехали уже. Чем тебя так не устраивает версия ревнивой бабы? Или, еще лучше, ревнивого мужика?

– Денис еще тогда, до нападения на него самого, сказал, что с последней своей подругой он расстался месяца за три до знакомства со мной, причем по взаимному согласию. Так что обижаться на него и ревновать вроде некому. Про мужиков я, извини, не спрашивала.

– А если это случайная баба? Три месяца, говоришь? Здоровый молодой парень сам себе режиссер? Не, ну может быть. Или, к примеру, с этой бабой, которая сейчас тебе мстит, у него вовсе ничего не было. С мужиком тем более. Ну типа: «Я любила молча. Только одинокие дети могут затаить в себе страсть…» Чего ты вытаращилась, как будто у меня из ушей брильянты посыпались?

– Мишкин! Ты что, Цвейга читаешь? Да еще и цитируешь!

– А ничего, что у меня жена – учитель литературы? – обиженно буркнул тот. – Да и вообще. Думаешь, Мишкин – тупой валенок? Опер, что с него взять, да?

– Стас, миленький, да я же… Удивилась, да. Ты так убедительно играешь этого самого валенка. Я понимаю, что это профессиональное, но правда, очень убедительно выходит. Ну прости!

– Ладно уж. Так чего я говорил-то? Может, кто-то по Денису со стороны вздыхает? Или вздыхал. Мечтал. А после – бемц.

– Может, – согласилась Арина. – Только как-то очень уж… литературно.

– Точно-точно. Ты ту шумилинскую поклонницу вспомни, которая тебя чуть не убила.

– Ну… такие все ж не на каждом шагу попадаются.

– В жизни, а тем более в нашей с тобой жизни, чего только не бывает.

– И что теперь? Шерстить всех его знакомых?

– У тебя есть другие предложения? Пустить все на самотек? Пока этот псих вправду кого-нибудь не убил.

– Что?! – опешила Арина и поспешила объяснить. – Пахомов сегодня знаешь, что сказал? Кроме осторожнее и так далее. Нет, не просил прекратить частное расследование. Наоборот. Одобряет, хотя и не показывает. Сказал «пока он кого-нибудь в самом деле не убил». По-моему, он все знает. И про нападения, и даже про смски с угрозами.

– Конечно, знает, – хмыкнул Стас.

– Откуда?

– Без понятия. Это же Пахомов, думаешь, его ППШ только за инициалы прозвали? В общем, как ни крути, Денису надо вдумчиво в собственной памяти покопаться. Все перерыть, и что было, и чего не было. И на платформе мог мельком знакомого увидеть, и вообще пусть всех знакомых вспоминает – взгляды там исподтишка и всякое такое.

* * *

– Если я не замечал, что ж я теперь могу вспомнить? – Денис потянулся, поморщился, потер виски, поднялся – медленно, сосредоточенно, как будто прислушиваясь к чему-то. Еще раз потянулся, подвигал плечами, словно непривычную одежду примерял. И опять опустился в задвинутое между окном и аппаратной тумбой кресло.

Кресел в палатах, даже в индивидуальных боксах, разумеется, не полагалось. Но Илья Зиновьевич был так счастлив, что неведомый злодей не успел причинить никому никакого вреда, наоборот, безнадежный, казалось бы, пациент пошел вдруг на поправку! Да он бы не только кресло, он бы персональное озеро с лебедями в палате обустроил. Впрочем, о поправке говорить было еще очень и очень рано, но – как минимум – пациент пришел в себя. Да еще и не полувменяемым овощем, а вполне разумным человеком. Относительно, конечно, разумным. С учетом его, пациента профессиональной привычке к риску. Увидев, как Денис пытается усесться на подоконнике, врач пришел в ужас:

– Сделал лечебную гимнастику – и лежи отдыхай, восстанавливайся.