Глава 2

Прохладная утренняя заря над спящей Анатолией застала двух путников у самой границы Хатая, маленькой провинции (вилайета) бывшей Османской империи, находящейся под контролем Франции. Дальше лежал арабский Восток.

По каменистой змеящейся дорожке, уходящей то вниз, то вверх по гористой местности, мелкой неторопливой трусцой семенили два ослика.

Оба налегке, без тяжелой поклажи, и оба с седоками.

Первым управлял мужчина – турок лет 45 на вид. В руке он держал тонкий ивовый прутик, которым время от времени «подбадривал» норовившее притормозить животное, слегка ударяя его по пушистому правому боку.

Второй мужчина, на ослике с белой звездочкой на лбу, казался намного моложе своего попутчика, лет 27–28 от силы, в коричневой, свободного покроя арабской рубахе (галабии), кожаных сандалиях на босу ногу и в белой шапочке паломника на голове.

На смуглом лице молодого человека пробивалась веселая кудрявая бородка, а яркие, бирюзового цвета глаза глядели серьезно и сосредоточенно. В руке он держал мисбах^[4], которые задумчиво теребил, шевеля губами. В Сирию, по замыслу руководства, Бек должен был попасть с территории вольной провинции Хатай, принадлежность которой в 1936 году еще не была до конца установлена. Здесь вперемешку проживали и турки, и арабы. А их домики с плоскими крышами^[5], сложенные из белых каменных блоков, больше напоминали традиционные арабские жилища городов Ближнего Востока.

Виктор провел ночь у гостеприимного хозяина, родственника его турецкого проводника по имени Анвер. Его дом находился в предместье древней Антиохи, в самом сердце провинции.

После сытного ужина мужчины курили наргили – так на местном арабском наречии называют кальян.

Его подготовкой занялся сам хозяин дома, принеся на искусно выполненном серебряном подносе чашку с ароматным черным табаком и кальянный уголь.

– Мяту положим, уважаемый? – обратился он к Виктору.

– Обязательно, и, если можно, добавьте цитрусовых! – попросил молодой человек, показывая, что не является новичком в деле курения «фимиама».

Когда первая ароматная струйка поползла вверх, наполняя волшебным дурманом просторную гостевую комнату, мужчины, возлегавшие на коврах, отвалились на плотные круглые подушки, разбросанные по периметру всего помещения. И потекла неторопливая умиротворенная беседа на всякие темы на общем для всех арабском языке.

Турки и арабы провинции Хатай хорошо знают оба языка (арабский и турецкий) и свободно общаются между собой.

Ночь была глубока и тиха, как только может быть тиха и бездонна южная ночь в провинции. Лишь стрекотали неуемные цикады, засевшие где-то в густых зарослях кустарника, да тихо булькала вода в стеклянной колбе наргили.

Больше ничто не нарушало покой густой, как восточный мармелад, южной тьмы.

Провалившись в сон на несколько сладких часов, Виктор тем не менее проснулся еще до рассвета – сказалась профессиональная тренированность последних лет.

Выйдя во внутренний двор, окруженный со всех сторон высоким забором, он с удовольствием вдохнул в легкие свежий воздух зари.

Анвер уже суетился тут, колдуя с яслями животных. Ослики, весело жуя, слушались каждого его движения.

– Ас-саляму алейкум! – поздоровался с ним Виктор. – Как спалось?

– Ва алейкум ас-салям, хорошо! – дружелюбно отозвался проводник, не прекращая работы.

Хозяина дома решили не будить. Анвер пообещал заехать к нему на обратном пути и передать «благодарность» радушно принятого на ночлег путника: пару серебряных монет.

Сидя на ослике, покорно несущем своего возницу к неизвестности, Виктор с грустью вспоминал родных: отца, сестру и, конечно, бабушку.

«Поглядела бы сейчас на меня Леля, вот бы удивилась! А может, и не узнала бы меня вовсе?! Может быть, только по перстню?» – молодой человек покосился на свой палец.

«Камень сам найдет твою половину!» – вспомнились ему вещие слова старой женщины, и молодой человек невесело усмехнулся: знала бы бабуля, где его носит, так, может, и не говорила бы так!

В кожаном заплечном мешке у него лежал незамысловатый набор путника: несколько лепешек да более похожий на грелку сосуд с водой. Ни дать ни взять – одинокий странник!

А еще в отдельном потайном кармане баула, в плотном картонном контейнере, лежал документ на имя персидского подданного, представителя известного в Иране аристократического рода – Каджари. (Нетрудно догадаться, почему советский агент в основу рабочей легенды положил знатное происхождение своей бабушки.)

«Эх, знала бы она о моих проделках!» – в очередной раз с любовью в сердце вспомнил ее Виктор, чувствуя незримое присутствие старой женщины.

Впрочем, теперь он не Виктор, а Азат Каджари, правоверный мусульманин, гражданин Персии, дважды посетивший с хаджем святыню всех мусульман Мекку. Сейчас же он направляется в Сирию, путешествуя в поисках «духовного возрастания».

Эта версия разрабатывалась в ходе кропотливого обсуждения всех вариантов внедрения с руководством Разведупра Туркестанского округа. Тогда Виктор и настоял на том, чтобы была зафиксирована его принадлежность к роду Каджари, о котором он многое знал из рассказов своей бабушки.

Начальники переглянулись и… согласились с доводами их агента. Ведь чем достовернее – тем крепче версия! К тому же прошло слишком много лет, чтобы поверить в практическую возможность встречи агента и его бывших «родственников» на территории Персии. Такая возможность рассматривалась только теоретически.

Проехав еще немного, путешественники увидали слева от очередного спуска с крутой тропы небольшой оазис, в котором толпились одноэтажные строения под тростниковыми крышами.

Путники спешились.

– Это Сирия, уважаемый! – произнес молчавший всю дорогу Анвер. – Дальше тебе лучше пойти пешком.

– Да, конечно! – согласился Азат, протягивая проводнику денежную купюру в сто сирийских лир в качестве платы за услуги. – Спасибо тебе, друг!

– Щукран, эфенди!^[6] – с почтением поблагодарил турок.

Некоторое время он еще покопался с животными, привязывая их друг к другу, – так было легче возвращаться. Когда же, закончив приготовления, проводник обернулся, то увидел идущего в сторону селения одинокого странника с заплечным мешком и посохом в правой руке.

«Да благословит тебя Аллах!» – мысленно пожелал путнику Анвер.

– Мой господин, пришел человек, за которого просили наши люди в Турции! – Говоривший застыл в почтенном поклоне перед сидевшим у проточного водоема колоритным седовласым мужчиной лет пятидесяти.

У ног господина, опущенных в прохладную проточную воду, текущую из горного ручья, суетились разноцветные пестрые рыбки, приятно покусывая за кожу и расслабляя уставшие за день конечности.

Шейх Абдул Разак бен-Валид, повелитель и духовный наставник всех суннитских племен, населявших Халебский вилайет, отдыхал в своем доме после возвращения из поездки в Дамаск, где встречался с местными улемами (священством).

Он сидел у фонтана на кафельном полу в одной белой сорочке и в тишине, которую нарушала лишь мирно булькавшая вода, размышлял о результатах состоявшихся встреч. Его волевой подбородок кольцом охватывала пышная седая борода, которую он временами поглаживал, находясь в глубокой задумчивости.

Будучи крупным держателем маликяна – земель, на которых проживала чуть ли не треть всего населения Сирии, Абдул Разак, представитель влиятельнейшего в стране клана, был широко известен в политических и религиозных кругах.

Обладая неограниченной властью над своим народом, шейх тем не менее слыл человеком разумным и справедливым. Он был внимательным к чужому мнению и, если оно оказывалось убедительным, готов был его принять. Но только не в вопросах веры, где он строго придерживался традиционного ислама суннитской уммы (общины) и беспощадно боролся с любыми проявлениями ставшего модным в последнее время суфизма (мистики).

«Все, только чуть возвысятся, начинают выдавать себя за наби^[7]! – мысленно беседуя сам с собой, ворчал всемогущий шейх. – А в голове лишь одно – власть и деньги!»

Абдул Разак внимательно следил за расстановкой улемов в своем вилайете, вполне справедливо считая их основной причиной возникновения разного рода новомодных вольнодумных течений в религии, способных привести к расколу общины правоверных. И в борьбе с подобными проявлениями он был непреклонен.

Слуга тихонько кашлянул, осторожно напоминая о своем присутствии.

– Он пришел из Турции? – наконец после долгой паузы поинтересовался хозяин, неторопливо поворачивая величественную голову в сторону двери.

– Да, мой господин.

– Чего же он хочет?

– Учиться на муллу!

– Отчего же он не окончил медресе в Турции? Разве турецкий султан не халиф всех правоверных?! Да благословит его Аллах! – делано удивился шейх.

На самом же деле он давно уже помышлял о духовной независимости сирийской мусульманской общины от слабеющего османского владычества.

– Правоверный не турок. Он – подданный Персии, представитель весьма древнего аристократического рода. К тому же довольно образованный молодой человек, бывал в Мекке.

– Вот как?! – Шейх поглядел на своего дворецкого заинтересованно. – Ну, пусть заходит!

– Здравствуй, мой господин! – смиренно приветствовал хозяина дома вошедший юноша.

Он стоял у двери с дорожной сумкой и посохом, но с неописуемым достоинством, выдававшим в нем человека из высшего общества. Взгляд его ясных глаз светился разумом книжного, образованного человека. Все это не ускользнуло от проницательного, умного шейха, глядевшего на незнакомца изучающе.

«Интересно, кто ж ты на самом деле?» – подумал Абдул Разак, а вслух произнес:

– Здравствуй и ты! Проходи, сбрось свою обувь и садись рядом со мной, – рыбы снимут усталость с твоих ног!

– Благодарю тебя, уважаемый! С радостью! – принял предложение незнакомец.

Азат хорошо понимал, что от того, насколько он будет убедительным и какое впечатление на шейха произведет его рассказ, зависит многое, если не все!

Завиляв хвостиками, проворные рыбки стайкой приблизились к ногам юноши и, обгоняя друг друга, принялись чувствительно поклевывать их. Ощущение было непривычным, но молодой человек не подал вида, стараясь расслабиться.

– Ты, говорят, из знатного рода? – начал беседу хозяин, обнаруживая желание сразу же разобраться в главном.

– Да, мой господин! Меня зовут Азат Каджари. Наш род был известен еще во времена царя Дария Персидского.

– А что означает эта надпись на персидском языке на твоем перстне? – полюбопытствовал шейх.

– Это герб нашего рода и девиз, – скромно ответил юноша.

– Угу… – промычал задумчиво Абдул Разак. – Что же ты ищешь в Сирии, столь далекой от ваших мест?

– Хочу учиться на священника!

– А почему не на родине, в Персии?

– Мои родные выступили против того, чтобы я стал аятоллой, готовя для меня иной, светский, путь. Все мои предки по линии отца служили по государственной линии.

– Вот как? А твой отец, кто он?

– Советник в правительстве нашего государя. Ведает вопросами судопроизводства.

Шейху импонировал юноша. Его правильный арабский литературный язык, а не диалект, на котором изъяснялись простолюдины, выдавал в нем образованного человека. И в какой-то момент Абдул Разаку вдруг захотелось поверить юноше. «А может, и правда сбежал из дома, подальше от родителей? И всему виной – любовь? – предположил осторожный шейх. – Все равно за ним надо еще поглядеть!»