Очень долгое эхо

8 – 9 апреля 2002 года. Некая конференция-симпозиум.

Власть прессы или пресс власти. Устроители: Союз правых сил (СПС), Гарвардский университет США и факультет журналистики МГУ.

Когда я вошел в зал, сама его атмосфера, поведение участников, обилие телекамер, – все вместе как бы вернуло меня в события десятилетней давности. Те же проблемы, то же пророчество катастрофы. Зал импульсивный – сказывается присутствие студентов. Десять лет назад были менее вальяжные президиумы (панель выступающих) и уж точно не звучала в таком обилии английская речь.

Устраиваюсь в глубоком кресле, меня узнают, здороваются, и я в ответ приветствую знакомых и незнакомых тоже. Вопросы похожие: «Вы меня помните? Белый дом, август 91-го…» или «Ваша книга «Хроника времен царя Бориса» – настольная книга в нашей семье». Нескончаемые рукопожатия, вялые, жесткие, рассеянные ответы, кого-то узнаю, но в большинстве своем смытые временем лица, поседевшие головы, излишняя полнота или старческая сутулость.

«Да, разумеется», – отвечаю я. – «Конечно, узнаю. Конечно, помню». А как признаться в обратном? Диктую свой телефон. Зачем диктую? Знаю наверняка то, что будет предложение какой-нибудь передачи, вот и крутись тогда. Передача, наверняка, так себе.

Каждый из нас несет на своих подошвах пыль пройденных дорог. Каждый из нас мечтает повторить и пережить еще раз лучшие минуты своей жизни. Не всегда осознавая, что торжество наших прошлых замыслов теперь мало кому интересно. Как объяснить секретарю, кто и что? Машинально улыбаюсь в ответ, а затем говорю: «Так и объясните: был разговор на конференции «Власть прессы или пресс власти». Мой собеседник смеется: «Вы это серьезно?»

– В полной мере. Очень удачный девиз.

Вслушиваюсь в слова выступающих и не могу понять, а где это я? В десятилетней давности? Или эта давность в нетронутом виде переместилась в этот тесноватый зал гостиницы «Ренессанс»? Удивительное свойство этого зала. Даже когда он совершенно пуст, все равно выглядит тесноватым.

Разумеется, я понимаю, в чем дело. Время уподоблено реке, несущей свои воды с разной скоростью, а проблемы – речному дну, которое сглаживается, углубляется, либо наоборот, когда речной песок переносится с места на место и река мелеет, остается признать, что времени не под силу тяжкий груз проблем.

На симпозиуме не было полемики, было простое изложение точек зрения. Есть свобода слова в России или ее нет? Она убывает или остается в неизменном состоянии? Есть диктат власти, но есть и диктат олигархов. Прозаический вопрос, что лучше? Ответ плывет. Теоретически и то, и другое плохо. Критикуют некую атмосферу давлений, хотя у олигархов много проблем, а руки до подконтрольных СМИ не всегда доходят. Это утверждение вызывает смех в зале: а Гусинский? а Березовский?

С властью вроде все ясно, она должна давить, и она давит. И, если вы попытаетесь утверждать обратное, смех в зале будет еще насыщенней. Так сложилось исторически: свободу слова подавляет власть. Поэтому противники обозначены объемно и без каких-либо видимых перемен.

Министр печати М. Лесин, владелец рекламного холдинга «Видеоинтернейшнл», приостановил свое главенство в нем. В извечный конфликт добавил еще одну краску: свободу слова наравне с властью и собственником СМИ, т.е. олигархами губят сами СМИ, т.е. редакторы и журналисты. Отсюда вывод: опасности равноценны, свободу слова надо защищать и от власти, и от журналистов.

Недурственное открытие для 2002 года, сделанное министром печати и средств массовой информации. И опять мозг сверлит настырная мысль: ничего завоеванного раз и навсегда не бывает. Борьба за свободу слова в «девяностых», иначе говоря, в последнем десятилетии двадцатого века, и борьба в первом десятилетии века следующего – это две разных борьбы за свободу слова. В чем же разница? Согласимся, что во все времена борьба за свободу слова велась с собственником. В нашем недалеком прошлом этим собственником была партия. ЦК КПСС и его свита, принимавшая различные обличья: то правительство, то ЦК ВЛКСМ, то профсоюз, то творческие союзы и т.д. Теперь этот собственник, как и его разноликость, почили в бозе. На временном переходе эту собственность перехватило государство, но застигнутое реформенным штурмом, очень скоро от нее отказалось. И нам грезилось, что, наконец, наступил ренессанс свободы слова. Но мы ошиблись.

Сначала процесс, а потом закон. Пока мы боролись за свободу слова, собственность, не защищенная законом, захватывалась по принципу, что не запрещено, то разрешено. Случился тот самый передел собственности, в котором уже участвовал теневой капитал, вышедший из подполья. Началась интенсивная криминализация общества, всегда сопутствующая первичному накоплению капитала. Это, по сути, слова К. Маркса.

Так или иначе мы не получили народного капитализма, как, скажем, в Швеции, о котором много говорилось, а обрели нечто противоположное – алчный криминальный олигархический капитализм латиноамериканского розлива, предрасположенного к сращиванию с властью. Олигархи не оставили без внимания брошенную печать, они подобрали, не купили, нет, а именно подобрали. Она им не была нужна, как бизнес. Это был следующий этап. А пока бизнес делался на автомобилях, нефти, банковских махинациях, лекарствах, металлургии.

А СМИ были нужны олигархам, как пресс давления на власть, как инструмент предвыборной борьбы, дабы в коридорах власти оказались свои. Так постепенно борьба за свободу слова обрела второй фронт. Власть осталась традиционным оппонентом журналистам. Правда, численность СМИ, которыми владеет частный собственник, умножилась кратно. Новый собственник быстро нашел свое место в этой схватке. Он попросту перечеркнул закон о свободе СМИ.

Журналистские коллективы, как собственник СМИ, тоже появились, но в подавляющем большинстве были малоуспешны, и в поисках средств приходили все к тем же олигархам. Конечно, были исключения. Но исключения лишь подтверждают правила. И если даже случалась редкая успешность журналистского холдинга, все равно, он – холдинг – искал стену, за которой мог бы укрыться или к которой мог бы прислониться. А стены всего две: либо власть, либо олигархи, как творцы коррумпированной власти.

Сегодня мы вправе сказать, что, если события будут развиваться в этом диапазоне, то борьба за свободу слова в качестве оппонента обретет криминал «чистой воды».

Региональные СМИ на этом симпозиуме так и говорили: «У нас нет выбора: либо в объятия власти, либо в объятия преступного мира». Второй вывод из этого события чисто политический. Союз правых сил заявляет свои права на единоличное наследование демократических перемен. И фактом этой конференции усиливает свое влияние на Западе. Напомним, что соучредителем конференции являлась американская сторона, Гарвардский университет. На конференции выступал тогдашний посол США в России Александр Вершбоу. Это достаточно симптоматичная деталь: некое помешательство правых на США. Чрезмерная ориентация на американскую модель, на международный валютный фонд дали крайне отрицательный результат в экономическом развитии страны. Не потому что плоха Америка, а потому, что американский опыт был не адекватен среде, в которой он находил применение. Однако увлеченность оказалась столь неотвратимой, что и демократические настроения внутри страны мы стали выстраивать, ориентируясь на Америку.

Негласно в управленческом сознании, на определенных этажах власти, стала формироваться проамериканизм. В этом особенно преуспели правые. И ход событий, которые произошли после террористской атаки на Нью-Йорк 11 сентября, они провозгласили как свое предвидение, как некую политическую бесспорность. Складывалось такое впечатление, что действия Путина в сближении с Америкой во благо борьбы с терроризмом, есть предначертанный путь развития на будущее. Увы, это не так! Но и свободу слова мы трактуем непременно по американскому образцу.

Америке не надо заниматься экспансией в сфере культуры информационных технологий или масс-медиа. Мы освобождаем ей дорогу сами. Это тем более печально, что все эти действия сверхдержавы, а Америка – сверхдержава, идут с полным осознанием нашей слабости. Подобострастие политических сил внутри России и ажиотажное эпигонство наносит невосполнимый урон достоинству России, ее внутренней уверенности – вернуть свою державную значимость. Не могу не упомянуть одну частность того самого симпозиума «Власть прессы или пресс власти». В выступлении моего коллеги – председателя ВГТРК Олега Добродеева, человека, в высшей степени профессионального в информационном мире, прозвучала мысль странная и спорная одновременно. Олег Добродеев, обращаясь к декану факультета журналистики МГУ Ясену Засурскому, которого общество справедливо числит патриархом отечественной журналистики, сказал: «Вы неправильно учите журналистов. И нам приходится их переучивать. Вы исходите из ложного постулата, что главное для журналистики, это выработать свой взгляд на мир, свою точку зрения. Они приходят к нам, и первое, что начинают делать, это высказывать свое отношение к происходящему. Зачем? Кому это нужно? Собери информацию, изложи ее грамотно – вот задача. По сути, факультет штампует безграмотных и неумелых людей».

Далее, в подтверждение своей мысли, Олег Борисович сослался на свое единоразовое участие то ли в приемной, то ли экзаменационной комиссии на журфаке. Его поразил студент, который на вопрос: кто был отцом Людовика XV? Ответил: «Людовик XIV». Если не подходить столь строго, ответ претендовал бы на приз за остроумие.

Но вернемся к сути полемики. Добродеев, конечно же, отличный редактор и режиссер информационных программ. Злые языки рассказывают, что, когда Евгений Киселев на НТВ вел «Итоги», он не расставался с микрофонным наушником. У пульта сидел Добродеев и вел Киселева по программе, телефонируя ему все аналитические подходы. По другим источникам, Владимир Гусинский развлекал гостей своего дома тем, что включал телевизор, когда шли «Итоги». И говорил: «А, вот сейчас Евгений Алексеевич скажут то-то и то-то». Дословные совпадения фраз Гусинского при гостях и Киселева в прямом эфире сопровождалось, как сказывают, всеобщим дружным хохотом. Возможно, это вымысел. Но факт остается фактом, в «понятиях» Добродеева должно быть четкое разделение труда: корреспондент собирает информацию, а думает и анализирует редактор. Далее Добродеев высказал еще одну не бесспорную идею: «И вообще совершенно не нужно журналиста пять лет учить ремеслу. Для этого хватит и двух лет. А вот три года он должен набираться базовых знаний, допустим, в металлургии, если он собирается об этом впоследствии писать и т.д.»

Я далек от желания перечеркнуть эти идеи, упаси бог! Просто они представляются мне ошибочными, и их можно назвать эксклюзивными, авторскими, что ли. Добродеев исходит из опыта американской журналистики. Не будет секретом, что все НТВ создавалось, как некая модель американского информационного вещания, скорректированная под российскую действительность. Этому есть свои объяснения. Игорь Малашенко, главный менеджер и продюсер НТВ той поры, по своей стартовой профессии международник-американист. Они очень быстро нашли общий язык с Олегом Добродеевым. Разумеется, главной исходной были деньги. Участникам нового проекта были предложены суммы, несопоставимые с тем, что могло предложить российское телевидение тех лет. На РТР никогда не было финансового раздолья. Разумеется, был и второй интерес – легенда о независимом телевидении. НТВ стало первой частной компанией. Ну, и, конечно, аромат совершенно нового дела. Между тем, есть и такое мнение: НТВ – один из самых удачных проектов новых «демократических» преемников «пятерки» – 5-го (политического) управления ГКБ СССР и лично его многолетнего «шефа» Филиппа Денисовича Бобкова. Сделать «независимый канал» для проведения «своих» идей и легализации капиталов КПСС, которые в 1990 – 1992 годах усиленно «перерабатывали» якобы структуры КГБ. Скорее всего, это – предположение, хотя с первых дней НТВ, т.е. с 1993 года его Службу безопасности, а позже объединенную службу безопасности группы «Мост», куда входил и один из самых влиятельных в то время «Мост-банк» Владимира Гусинского, возглавил именно Ф.Д. Бобков.

Идея была очевидной: создать российский вариант CNN. Поначалу все так и вершилось, но очень скоро, получив во владение один из федеральных каналов, подчеркну, не выкупив, что было бы совершенно правомерно, а получив бесплатно сверхдорогую государственную собственность, каковой является эфир метрового канала, НТВ пошло в гору. Не стану сейчас касаться этой темы: как, и почему, и за какие услуги, оказанные власти. При всех издержках создание всегда лучше, чем разрушение. Свершилось значимое в развитии телевидения, и материализовалась свобода слова: появилось НТВ. А затем оно, опираясь на более мощные финансовые возможности, стало стремительно набирать высоту.

Мы – удивительная страна. Когда что-то состоялось, мы теряем интерес к законности или незаконности свершившегося. Это первый кризис неустойчивости демократических убеждений и зыбкости демократических институтов в стране. Сильная демократия не боится ворошить свое рядом стоящее прошлое. Слабая демократия предпочитает предавать анафеме прошлое своих предшественников.