– Я имею дело только с винтовками и патронами. От остального увольте…

– Хорошо. Мы будем привозить партию для осмотра. Вечером готовое к употреблению оружия мы будем забирать. Днём Вашу мастерскую будет охранять пост жандармерии…

– Хорошо. А что я буду с этого иметь?

– Какие у Вас есть предложения?

Папаша Вильк задумался, потом позвал Фредди и попросил кофе, карандаш и бумагу. Когда это всё было принесено, он стал что-то считать, исписывая какими-то каракулями лист. Наёмники с любопытством наблюдали за ним. Прошло минут пять. Лангаротти вновь стал точить свой нож, а Шеннон закурил сигарету. Время у них ещё было, и они не хотели отвлекать Борлика от его расчётов. Наконец, папаша Вильк подвёл жирную черту под своими расчётами:

– Осмотр и мелкий ремонт маузера обойдётся казне в триста пятьдесят франков, набивка десятка патронов – в восемь или десять в зависимости от калибра, ремонт пулемёт – в четырнадцать штук

– Ну за такие деньги я этим сам займусь, – заявил Лангаротти.

– О каких франках идёт речь? – уточнил Шеннон.

– Африканских, мсье!

– Мне нравиться твоё предложение, папаша Вильк…

– Товарищам надо помогать! – с пафосом сказал поляк. – А ещё могу в небольших количествах достать порох и динамит…

– Откуда у Вас такие глубокие познания?

– Мой отец был химик по образованию. Он работал на заводе Шкода. Слыхали о таких?

– Да.

– Вот я у него и поднабрался. Вообще-то я когда-то подавал большие надежды, – Вильк закатил глаза. –Но жизнь сложная штука. Часто довольно неприятная…

– Полностью согласен, но давайте ближе к делу!

– Ещё мне нужны несколько подсобных рабочих и материалы. Я знаю, где их можно взять.

– Хорошо.

– Далее, я хочу получить бессрочную лицензию на торговлю оружием и боеприпасами.

– Сможете получить без всяких проблем, как только подпишем контракт.

– Я же тебе говорил, что папаша Вильк – наш человек – встрял в разговор Лангаротти. Борлик оглядел пустой бар, нагнулся ближе к Шеннону и произнёс полушёпотом:

– Полковник, у меня есть кое-какое оружие. Оно может Вас заинтересовать.

– Откуда.

– Про него спрашивал Бенъард. Он разве не сказал о наших переговорах?

– Нет.

– Произошла досадная задержка в пути, и заказанный им груз пришёл с опозданием в неделю. Ждать возвращения мистера Бенъарда мне совсем не с руки. Я вложил большую сумму своих денег!

– А что Вы можете предложить? – Шеннон безучастно пожал плечами.

– Я могу предложить одиннадцать американских Кольтов, к каждому полста патронов, и четыре восемьсот семидесятых «ремингтона» со всеми аксессуарами к ним. Всё новое!

– И сколько ты хочешь за всё это добро?

– По полторы тысячи франков за один Кольт. Ремингтоны отдам оптом за двести!

Шеннон присвистнул:

– Не многовато ли?

– За Кольты – нет. Цена нормальная. А ремингтоны у меня оторвут с руками охотники…

– Что ты мне лапшу на уши вешаешь? Красная цена твоему Кольту – пятьдесят штук местными франками. Я их тут куплю!

– Цена то есть. А ты попробуй, купи! – сердито огрызнулся поляк.

– Хорошо, я подумаю над Вашими предложениями, мсье Борлик!

Глаза Борлика вдруг подозрительно закосили.

– Не хотите брать оружие – не надо. Я сам знаю кому его продать!

– Торговля оружием запрещена! Если поймаю, то отправлю Вас под трибунал! – разозлился Кот. – А теперь, извините, нам пора! Жан-Батист идём!

Корсиканец посмотрел исподлобья на командира и нехотя встал. Пока наёмники шли к выходу, им вслед донеслось тихое брюзжание папаши Вилька:

– Матка бозка честноховска! Як естем в тарапатач…

– Надо с ним торговаться, – забубнил Лангаротти. – Он же торговец.

– Хорошо. Вернись, и поторгуйся. Жду тебя во дворце после совещания.

На заседание Госсовета Шеннон пришёл с испорченным настроением. Его открыл доктор Окойе:

– Господа! Я хочу вас всех известить, что мистер Бенъард командирован мною со специальной миссией за границу. Поэтому я хочу представить его временного заместителя. Это – Кирк Хорас, начальник нашей полиции. Эйнекс, – обратился он к своему адъютанту. – Позовите!

Хорас чинно вошёл в зал заседаний, поклонился всем присутствующим и уселся напротив Шеннона. Он был одет в белый полотняный костюм и держал в руках толстый сафьяновый портфель. Оглядевшись, он наткнулся на изучающий взгляд Шеннона и неожиданно подмигнул ему.

– Учитывая, что Хорас – неплохой флик, его мнение будет очень важным для всех нас. А теперь перейдём к следующему вопросу.

Вторым в повестке дня был доклад Пренка. Он весьма педантично обследовал Кларенс и его окрестности. В этом ему очень помогли семь муниципальных служащих, оставшихся на своих местах. Вскоре Совету был представлен обширный доклад, занявший более десяти страниц машинописного текста. Согласно ему, собственно в Кларенсе проживало менее трёх тысяч человек, из которых треть составляли дети. Современный сектор экономики был представлен двумя электростанциями, строительной компанией, кирпичным заводом, тремя мельницами, швейным предприятием, двумя отелями и универсальным магазином. На них заняты почти четыре сотни человек. Частный сектор был почти полностью уничтожен Кимбой.

– В городе осталось не более двух десятков частных мастерских, шесть магазинов и три бара, – докладывал Пренк. – Местная интеллигенция очень немногочисленна: она насчитывает всего двадцать четыре человека. Пятеро из них имеют медицинское образование, одиннадцать – инженерно-техническое, а остальные – педагогическое. Около сотни горожан не имеют определённых занятий. Остальные жители занимаются резьбой по дереву и ткачеством, разведением коз, выращивают в небольших количествах сахарный тростник и хлопок. Их хозяйства являются полностью снабжают город фруктами и мясом.

– Откуда в столицу поступают остальные продукты? – задал вопрос Шеннон.

– В основном, из Страны Кайя и из-за рубежа.

Обступившие Кларенс с востока лагеря беженцев из Биафры были обследованы отдельно. Вместо двадцати тысяч душ беженцев из Биафры оказалось в пять раз меньше. Правительство Зангаро выдало только две тысячи двести шестьдесят три нансеновских паспорта. Ещё семьдесят пять биафрийцев являются резидентами Зангаро. Услышав реальные цифры, Шеннон обескуражено крякнул. Он надеялся, что вынужденные изгнанники станут тем костяком, который сможет спаять новую республику. Его реакция была замечена присутствующими.

– Полковник, не забывайте, что лагеря беженцев были рассеяны по всему побережью. Я полагаю, что беженцев всё-таки больше. Например, некоторые из них работают на плантациях какао под Туреком.

– Да, но ненамного, – перебил советника доктор Окойе. – Мне говорили, что там работают человек двести-двести пятьдесят. Продолжайте Кзур!

– Беженцы живут в четырёх бидонвилях, расположенных вдоль Равнинной Дороги, именуемых Палатками. Так уж повелось, что там каждый с завидной быстротой и легкостью решает для себя жилищный вопрос, сооружая домик из пальмовых листьев, листового железа, сосновых досок или ящиков – в зависимости от вкуса или возможностей. Для их питания организованы шесть общественных столовых, куда поступает скудная помощь Красного Креста и других филантропов. Её распределяет комитет в составе дюжины членов. В него входят комиссар ЮНЕСКО по фамилии Шеклтон, трое врачей, нанятых ООН, и представители беженцев.

– И много они потребляют? – поинтересовался кто-то из советников.

– Ежедневно им требуется пятьдесят шесть мешков маниока, двадцать четыре риса или фасоли. Ежемесячно им завозят полторы сотни мешков сушёной рыбы. Ещё тысяч сто в месяц они тратят на покупку мяса у окрестных бакайя.

– Откуда такие точные цифры? – поинтересовался Шеннон.

– От Комитета помощи беженцам, – ответил Пренк. Окойё согласно закивал головой и добавил:

– Гигиена и санитария в Палатках находятся в образцовом порядке: смертность от эпидемий и заболеваний составила всего тридцать семь человек за прошлый год…

– За исключением пары сотен бездельников беженцы работают в Кларенсе грузчиками, подсобными рабочими, швеями или рыбаками. Лишь немногие из них смогли вывести какой-нибудь капитал и занялись коммерцией: один организовал сельскохозяйственный кооператив, другой открыл что-то вроде ломбарда и меняльной конторы, а третий устроил танцевальный зал на заброшенной веранде. Вчера несколько беженцев поступили на государственную службу…

– Да, коллеги! – доктор Окойе встал со своего места. – Извини, Кзур, что прерываю! Хочу представить Кати Брегму, – доктор кивнул в сторону молодой и довольно симпатичной негритянки. – Я её пригласил занять пост моего личного секретаря. Насколько я помню по Биафре, она прекрасно справлялась со своими обязанностями. Кати приподнялась со своего места и слегка поклонилась. Дождавшись, когда займёт своё место, Окойе продолжил:

– В моём аппарате будут работать ещё двое сотрудников из числа беженцев бухгалтер Девлин Ларг и геодезист Рико Фодр. Они профессионально займутся нашими финансами и землеустройством. Кроме того, поскольку господин Хорас занял место в Госсовете столичную полицию возглавит Энгер Ракка. Вопросы есть?

– Скажите, комиссар, – обратился Лоримар к Хорасу, – велика ли преступность среди беженцев?

– На удивление, нет. За две недели там зафиксировано только четыре убийства. Наш пост в составе трёх человек полностью контролирует ситуацию при полной поддержке комитета.

– Чем, Вы полагаете, это можно объяснить? – в разговор Синк.

– Позвольте мне, – вмешался в разговор советник Морисон. Окойе согласно кивнул. – Моё глубокое убеждение состоит в том, что беженцы из Биафры сплочены общими невзгодами и своим бедственным положением. Уровень образования на порядок выше даже, чем у столичных жителей, включая функционеров Кимбы. Среди них насчитывается много дипломированных специалистов.

– Вы правы, коллега, – поддержал Лоримар. – По моим данным диплом бакалавра имеют не более десятка зангарцев. Медицинское образование в стране имеют только пятеро, включая Вас, доктор, – он поклонился в сторону Окойе, – а техническое – одиннадцать. Остальные, – голос Лоримара приобрёл пренебрежительный оттенок, – учителя или священники.

– А что у нас с церковниками? Кимба вроде был анимист? – обратился Окойе к Хорасу.

– В Зангаро действует католическая миссия. Её возглавляют монсеньор Фернандес и приор Гийом. Среди беженцев из Биафры есть приверженцы евангелической церкви Аладура. Её возглавляет отец Виллем. У него есть два помощника и около пятисот последователей.

– Что думают священники о новой власти? – спросил комиссара Шеннон.

– Они, особенно в столице, относятся к нам очень позитивно. Вы же знаете, что Кимба их не жаловал…

– Что касается религии, то население столицы на девять десятых состоит католиков, – пояснил Пренк. – Однако, позвольте я продолжу. Есть ещё одна группа населения, которая играет важную роль в жизни города, – так называемые сирийцы. До революции их было ровно сто семьдесят пять. Из них двадцать пять служили в армии, трое – в секретной службе, а двое управляли государственными фермами.

– И куда же они все делись? У меня на службе состоит только пара обер-офицеров и несколько младших чинов? – перебил докладчика Шеннон.

– Мне не известно, но опрос дал нам сто сорок одного выходца с Ближнего Востока. А теперь, я расскажу об остальных иностранцах. Их точное число неизвестно, хотя по данным прежнего правительства их было около шестидесяти. Это включая, сотрудников ООН и персонал посольств. Теперь их – восемьдесят шесть. Сюда не включены Вы, полковник, и люди Оджукву. Я просто не знаю куда Вас отнести.

– Так каков же общий итог, мистер Пренк?

– Население Кларенса на сегодняшний день насчитывает 5609 жителей. Мужчин свыше четырнадцати лет – 1550, женщин старше двенадцати – 2074, а остальные – их законные дети, – Пренк криво усмехнулся. – По городской статистике 43% всех детей рождаются вне брака, поскольку многие не имеют возможности оформить гражданский брак, даже если живут вместе не один год….

– В своё время я делал доклад на эту тему, – вступил в разговор доктор Окойе. – Большинство местных подростков узнает половую жизнь в возрасте двенадцати-тринадцати лет. Так как современные средства предохранения здесь были неизвестны, последствия очень быстро становятся явными. Роды в возрасте тринадцати-четырнадцати лет нередки, а пятнадцатилетняя девушка считается уже зрелой и почтенной женщиной. Будущая мать, как правило, не совсем уверена, кто отец ребенка. Когда дитя появляется на свет, этот вопрос решается просто и быстро: жители сензалы смотрят, на кого оно больше похоже. Установленный таким образом отец никогда не уклоняется, по той простой причине, что отцовство не влечет за собой ни забот, ни обязанностей. Если родители хотят жить вместе, то они только рады, что для начала уже есть ребенок, если же предпочтут не связывать себя, то всегда найдется родственник, который усыновит ребенка. Социальных проблем тоже не приходится опасаться: бакайя не понимают разницы между так называемыми законными и незаконными детьми.

– Закон смотрит на дело иначе, но туземцы признают лишь те законы, которые не противоречат их обычаям, – проворчал с места Морисон.

– Так, вот, – продолжил Окойе. – По истечении известного периода свободных связей большинство считают себя готовыми к совместной жизни с кем-нибудь из партнеров. Однако мало кто из тех, кого я опрашивал, оставался жить с первым избранником. Иные и два, и три раза заключают «пробные» браки, а некоторые так и не могут никогда сделать конечный выбор. И все это время детей легко пристраивают у родственников по деревням.

– Но если мужчина и женщина живут вместе длительное время и обзаводятся несколькими детьми, правила хорошего тона требуют, чтобы они обвенчались, – опять прервал рассказчика Морисон. – Особенно если они постоянно живут в Кларенсе или состоят на государственной службе…

– С точки зрения закона, племенных традиций и церкви,– вмешался в разговор Лоримар, – брак престижен и желателен, но устроить свадьбу может не каждый, поскольку надо кормить родню на протяжении нескольких дней, нанимать музыкантов, платить священнику и вождю. Подобные затраты доступны только вождям или очень состоятельным горожанам. О беженцах я даже не говорю…

– Совершенно верно! Здесь, в Зангаро, важной частью свадьбы считают пир, – подвёл итог беседы Окойе. – Конечно, отдается должное и церковному венчанию из-за его пышности и торжественности; особенно если при этом удается выговорить у миссионера отпущение всех грехов, чего далеко не всегда можно добиться. Официальная же регистрация, на взгляд бакайя, совершенно ни к чему. Она лишь усложняет все дело и затрудняет развод. Однако, мы несколько отвлеклись. Продолжайте, Пренк!

– Что касается транспорта, то о нём расскажет мистер Хорас, поскольку регистрация автомобилей находится в компетенции полиции.

– Что же, вот данные регистрации, – раздался голос начальника полиции. – В настоящее время зарегистрировано одиннадцать частных легковых машин, включая посольские. К ним нужно добавить «миневру», джип отеля «Индепенденс», и единственный стосильный «мерседес». Тракторов в городе три, один из них гусеничный, а грузовиков восемнадцать, из них пятнадцать принадлежат государственному автопарку. В частных руках имеется десяток мотоциклов и около сотни велосипедов. Ещё есть два автобуса, которые принадлежат католической миссии. ООН по программе помощи передала беженцам ещё два мотоцикла, один бельгийский трицикл AS24 с прицепом, джип «лендровер» и два микроавтобуса, оборудованных как машины скорой помощи. Обе они поломались.

– А есть хоть какая-то надежда их починить? – спросил кто-то из советников.

За Хораса ответил Шеннон: