– Сейчас распоряжусь. Ты, наверное, хочешь коктейль? – Он звонко хлопнул в ладоши. – Фред! Подай сюда мартини!

Откуда-то сзади него появился миловидный туземец с явной примесью азиатской крови. Он был одет в полотняые туфли, а из одежды имел на себе рубашку и короткие белые шорты. Вслед за ним вышла его точная копия.

– Фредди и Жорж – двойняшки. Они уже месяц работают у меня в качестве портье и бармена, – пояснил Гомез. – Сегодня Фредди будет полностью в вашем распоряжении, господа.

– Где ты их откопал, мон шер, – спросил Лангаротти. В предвкушении хорошей попойки он даже на время забыл про свой нож.

– О у них очень печальная история – от них отказались родственники.

– Такие красивые ребята. Они что-нибудь натворили?

– Может, решили отменить вендетту?

– Если бы. Просто родились в один день.

– Что в этом такого? – спросил опоздавший к началу разговора Земмлер.

– Господа, в Зангаро рождение близнецов всегда считалось большим несчастьем. Местные колдуны считают, что у отца может быть только один ребёнок!

– А второй тогда откуда? Подкидыш, что ли?

– Вроде того! Считается, что отцом второго является добрый или злой дух, который хочет овладеть джу-джу рода и привести его к процветанию или гибели!

– Фифти-фивфти, – засмеялся Земмлер, – Я бы сыграл. Здесь шансов немного больше, чем в рулетке.

– Так что же с ними произошло, – Шеннон решил разузнать историю близнецов до конца. Гомез достал четыре бокала и плеснул на дно каждого джина. Заметив это, Земмлер одобрительно хрюкнул.

– По приметам, известным лишь одним деревенским колдунам, можно отличить злого подселенца от доброго. У этих мальчиков оказались неблагоприятные предзнаменования…

– Ну и что с ними сделали соседи? Оскопили? – стал терять терпение немец.

– Вообще-то их мать отводят в лес и привязывают к дереву, оставляя на голодную смерть, а детей бросают в корзине у её ног…

– Жёстоко.

– Это разве не считается убийством, – спросил Шеннон, рассматривавший двух почти одинаковых юношей.

– Нет. Существует особый ритуал очищения, о котором оповещают заранее все окрестные сензалы.

– А что церковь? Куда она смотрит? – спросил корсиканец, котором утоже надоела эта история. Он демонстративно стал наматывать ремень на руку, готовясь достать свой нож.

– Немало десятелитей миссионеры отправляются в леса, пытаясь спасти жертв этого дикого суеверия.

– Так их спасли миссионеры, – загремел Земмлер. – Хоть одно хорошее дело сделали.

– Не так всё просто. Сензал никогда не примет их обратно, а над их матерью висит проклятие деревни.

– То ест её могут попытаться убить?

– Да, особенно в том случае, если род испытывает серьёзные проблемы. Поэтому близнецов, как правило, содержат в приюте, а мать отправляют подальше от родных мест.

– Печальная история, – скорчил рожу Земмлер. – Однако я проголодался.

– Сейчас Вас отведут в наверх. Там есть отдельное помещение.

– Эй, Жорж, отведи гостей наверх.

Следуя за ним, наёмники поднялись наверх и оказались в небольшом зале, заставленном темной и изящно изукрашенной резными узорами викторианской мебелью. Она живо контрастировала с пустотой нижнего зала бара. Жорж рассадил гостей за двумя столиками, на одном из которых стоял антикварный телефонный аппарат, инкрустированный слоновой костью.

– Отсюда можно звонить, мсье, – важно произнёс он и удалился. Тут в комнату вошёл Фредди. Он принёс мартини и разложил перед всеми меню. Пока Шеннон его изучал, все молчали. Земмлер и Лангаротти уже имели представление о местной кухне, Барти и Патрик пялились по сторонам – они впервые оказались в подобной обстановке. Кот поднял взгляд на своих товарищей и подбодрил их:

– Привыкайте! – чернокожие благодарно посмотрели на него.

– Берите пиво и говядину, – подсказал им Земмлер. – Не ошибётесь!

Среди европейцев, живущих и работающих в Африке еще с колониальных времен, было распространено великое множество расистских предубеждений. На этой почве выросли целые теории. Шеннон придерживался одной из них, считая, что существует разница между складом мышления белых и негров. Суть теории состояла в том, что европейцам присущ аналитический, склонный к систематизации и абстракциям склад ума, тогда как негры живут образами и с особой полнотой проявляет себя в сфере искусств и на войне. Поэтому он был твёрдо убеждён, что его чернокожие соратники будут хорошими солдатами только тогда, когда ими будет руководить компетентный белый офицер. Эту мысль ему впервые подал Штайнер во время войны в Биафре. Личный опыт Кота будто бы подтверждал это, и он старался привить эту мысль своим компаньонам. С удовольствием жуя хорошо прожаренный антрекот, истинный вождь революции в Зангаро исподволь наблюдал за своими коллегами.

– Фредди, принеси-ка нам что-нибудь покрепче мартини, – громко произнёс Земмлер.

– Арак, месье? Ром?

– Неужели здесь нет ничего получше?

– Береговой джин?

– Какой, какой? Опять местное дерьмо? – возмутился Курт по-английски.

– Но, сэр, – Фред неожиданно проявил знание второго языка. – Так здесь называют розовый джин.

– Опять коктейль! Есть что-нибудь типа водки или виски?

– Только гаванский ром.

– Тащи его сюда.

– Сколько сэр?

– Всю бутылку.

Шеннон решил не вмешиваться в действия Земмлера, прекрасно понимая состояние товарища по оружию. Он бы и сам хотел напиться, но, учитывая обстоятельства не мог себе это позволить. После того, как Лангаротти заказал себе третий «береговой», а африканцы – арак, он решил вмешаться:

– Ребята, прекращайте, всем завтра на службу.

Неожиданно дверь в столовую распахнулась и вошёл священник. Шеннон сразу его узнал: четыре месяца назад тот подвозил его до отеля. Он осенил сидящих крестным знамением и нисколько не смущаясь объявил:

– Мсье! Я требую, чтобы вы немедленно вернули автобус миссии. Он по утрам развозит школьников миссии.

Наша мать-церковь содержит школу-интернат уже шестьдесят пять лет. В ней работают французские монахини, которые приезжают сюда на всю жизнь. Старшей из них больше восьмидесяти лет, она ни разу не покидала страну с тех пор, как приехала в девятнадцатилетнем возрасте. Они очень стараются, чтобы их просветительская деятельность давала желаемый результат.

– А ты кто такой? – пьяно спросил его Земмлер.

– Курт, постой! Я сам с ним поговорю, – оборвал немца Шеннон. – Святой отец! Вы меня узнаёте?

– Здесь мало белых, сын мой, – последовал ответ. – Конечно! Наша мать-церковь содержит школу-интернат уже шестьдесят пять лет. В ней работают французские монахини, которые приезжают сюда на всю жизнь. Старшей из них больше восьмидесяти лет, она ни разу не покидала страну с тех пор, как приехала в девятнадцатилетнем возрасте. Они очень стараются, чтобы их просветительская деятельность давала желаемый результат.

– Заверяю Вас, что автобус в целости и сохранности будет стоять завтра на том месте, где находился.

– Лучше отгоните его к церкви, сын мой! Завтра приходите к окончанию утренней мессы, там и и поговорим, – многозначительно сказал священник и, осенив всех крестом удалился.

– Что это было? – спросил Жан-Батист.

– Явление духовной власти, – съязвил Курт, допивая очередной стакан с ромом. – С меня сегодня хватит и приключений, и выпивки.

Не успел он закончить, как на лестнице вновь раздались шаги. Увидев в проёме фигуру, Жан насторожился, но затем расслабился.

– А инспектор! Какими судьбами? Проходи! Садись!

– Это местный флик Хорас, – шепнул корсиканец. – Вроде он на нашей стороне…

– Мсье Хорас! – Шеннон протянул руку полицейскому.

– Мсье Шеннон!

– Позвольте представить: мсье Земмлер, лейтенант Рольт. Чем обязан?

– Прошу прощения за вторжение, но я узнал, что вы здесь ужинаете и решил зайти. Надеюсь, что у вас тут всё в порядке?

– Да, в лучшем виде,– промямлил Земмлер. – Дело в том, что Жюль, старый знакомец нашего командира.

– Ах вот как? Кейт Браун?

– Вы прекрасно осведомлены. Выпьете с нами?

– Не откажусь! Жан, с тобой хочет поговорить Алекс. Он там внизу…

– А, щелкопёр, что ему там надо? – проворчал Земмлер. – Не нравится мне этот писака…

– По-видимому, информация, – ответил инспектор. – Лучше ему что-то дать, чем он напридумывает своего…

Шеннон на короткое время задумался и решил:

– Жан! Возьми Барти и спустись вниз. Пусть даст интервью. Ты – только переводчик.

Жан и оба африканца направились к выходу. В комнате на какое-то мгновение зависла тишина.

– Что хотел наш святоша?

– Чтобы мы вернули школьный автобус, – ответил Земмлер.

– Ага! Я так и думал, что он под каким-нибудь предлогом захочет установить контакт с Вами.

– А что тут такого. Духовная власть должна знать возможности светской. Лучше расскажите мне о школе миссии.

– Туда берут девочек пяти лет из обеспеченных семей. Они остаются там до четырнадцати. Родители обязуются всецело доверить дочерей попечению монахинь и видеться со своими детьми не чаще нескольких раз в год; зато миссия берет на себя все расходы по содержанию воспитанниц. Недавно я по долгу службы посетил интернат. В нем числятся восемьдесят три ученицы, преимущественно в младших классах. Им преподавали французский язык, домоводство, закон божий, рукоделие, пение, очень отрывочно историю. Современные педагогические приемы сюда еще не дошли, обычно монахиня читает вслух, а дети хором вторят ей. Они с поразительной скоростью выпаливают молитвы, спряжения, пословицы, имена королей, псалмы, ничего во всем этом не смысля.

– Значит ли это, что обучение никуда не годиться?

– Естественно. Как только четырнадцатилетние девочки выходят из школы, в их жизни тотчас наступает коренная перемена. Бывшие затворницы познают полную свободу. Их родители, как здесь принято, совершенно не интересуются, чем занимаются дети; к тому же девочка в четырнадцать лет здесь считается взрослой, способной жить самостоятельно. Вот почему воспитанницы, покинув интернат, предаются веселью и забавам. Потом наступает пора замужества, и все, чему их учили в школе, быстро забывается. Через несколько лет остается разве что умение шить.

– Местные женщины способны без конца шить пестрые платья,– неожиданно выпалил Барти. – Я знаю!

Хорас поглядел на него с удивлением и продолжил:

– Школа по сути дела никак не влияет на нравы и их жизненный уровень. Одна из главных причин этого – оторванность школы от внешнего мира, а также отсутствие интерната для мальчиков. Кроме того, не нужно быть слишком придирчивым человеком, чтобы усомниться в правильности методики, которую избрала миссия. Не лучше ли обучать детей нужным профессиям, давая одновременно необходимые теоретические познания в области биологии, зоологии, ухода за больными, мореходства? Увы, главная обязанность миссии – спасение душ: об этом напомнила мне начальница интерната, когда я попытался поделиться с ней этими соображениями. Все прочее – постольку, поскольку…

– Так почему же Кимба не закрыл эту школу? Он же был социалист и вроде как враг религии!

– Вы забыли про дотации и различные благотворительные акции, которые проводит церковь. Без них жить здесь было трудно…

Хорас допил свой ром и встал:

– Не хочу Вам мешать после тяжёлого дня, позвольте откланяться, – сказал на прощанье. Шеннон устало кивнул:

– Надеюсь нам удастся с Вами ещё встретиться и поговорить…

– Эта полицейская ищейка, сама вежливость! – зло проговорил немец, когда дверь за полицейским закрылась.

– А, по-моему, этот флик – очень неплохой человек, – задумчиво сказал Кот. Дверь открылась и вошёл Жан и бодро доложил:

– Алекс получил свою дозу информации. Сейчас угощает нашего бойца. Однако его волнует другое?

– Что?

– Как передать репортаж в газеты. Связи то нет!

– Пусть пробует сам через миссию или какое-нибудь посольство!

– Они ему отказали. Шеф! Надо помочь!

– Сам понимаю. Значит так. Пусть завтра передаст лейтенанту Бенъарду свой репортаж. Мы его отправим через дворцовую радиостанцию. Заодно и проверим его на вшивость…

– Хорошо, шеф. Пойду обрадую его!

– Постой! Что ты думаешь об инспекторе?

– Он мне помогал на площади и, вообще, первый раз вижу приличного флика.

– Не знаю, как насчёт честности, но смекалки ему не занимать, – подытожил Шеннон. – Земмлер, давай собираться! Не забудь жратву для Тимоти и Патрика!

– Шеф! Мы с Жаном поселимся в отеле, – безапелляционно заявил Курт, спускаясь по лестнице в общий зал. – Хочется пожить в нормальных условиях! Помыться, побриться, выспаться…

– Не вижу препятствий! Имей ввиду, что если будете платить Жюлю по тарифу первого класса, то получишь отвратительную колониальную кухню, – виндзорский суп, пережаренный бифштекса в подливке, овощи, вываренные до полной потери вкуса, и рисовый пудинг…

– Учту, шеф.

– Завтра быть во дворце к половине десятого! Я постараюсь прислать за вами машину.

– Не беспокойся, – последовал ответ Жана. – Сами доберёмся. У Жюля есть старая «Минерва». Мы её арендуем…

– Ну тогда подхватите меня у церкви часиков так в девять.

– Замётано, шеф.

– Не зависайте в баре надолго. Завтра утром у нас будет много рутинной работы…

Шеннон спустился по лестнице. Его сопровождал Барти, который тащил его мешок с оружием. Патрик, оберегая раненую руку, шёл следом. Увидев Фреда, выносящего с кухни судки с едой, Кот кивнул в его сторону:

– Ребята, помогите ему.

Оставшись в одиночестве на веранде, наёмник курил, думая о неожиданном визите священника, журналисте и необычном поведении флика. Дверь в бар была распахнута, и Шеннон хорошо слышал, как Лангаротти расплачивается с Гомезом, как подымается в свой номер сильно подвыпивший Курт. Когда всё затихло он впервые за много дней остался в одиночестве. Мягкая свежесть морского бриза и осознание удачно исполненного дела, придавали особое очарование каждой минуте этого вечера. Вместе с тем было грустно. Грустно от того, что больше такой бой никогда не повторится, что он никогда больше не поговорит с Жанни или Большим Марком, не услышит песен Джонни…

– С возвращением, Кейт, – из-за спины раздался голос Гомеза. – Я уже тогда был уверен, что ты вернёшься, и не один. Мне надо с тобой поговорить?

– Извини, Жюль, не сегодня. Я слишком устал. Размести моих друзей у себя, они хорошо заплатят. Только не пытайся им всучить свой «континентальный завтрак» – я из предупредил. Ты же знаешь, где меня искать?

– Обижаешь, Кейт. Бонифаций мне доложил о тебе и твоих парнях ещё в полдень. Может остановишься у меня? Ведь ты не тот человек, который занимает президентские покои в чёрной стране. Я прав?

Шеннон устало кивнул:

– Пожалуй, я завтра тоже переберусь в «Индепенденс». Только утрясу дела во дворце. Тогда и поговорим…

– Хорошо!

– Расскажи, что ты знаешь об Аграте?

– Это длинная история. Покойный Авит когда-то мне помог устроиться в Зангаро. Его единственным наследником является младший брат Габриэль. Он женат на француженке и живёт в Париже, на Авеню Клебер. Лет пять назад я был у него…

– Расскажешь?

– Да, но не сейчас. Это длинная история, а у меня сегодня полно клиентов. Хорошо Фредди и Жорж помогают.

– Отличные ребята.

– Понравились.

– Да. Как ты их откопал в монастырском приюте? Туда же нет доступа посторонним!

– Не откопал, а забрал.

– Так ты их…– стал догадываться Шеннон.

– Отчим, – подсказал ему Гомез. – Я официально женился на их матери два года назад.

– А кольцо не носишь?

– В Зангаро очень опасно носить золото, даже если это обручальное кольцо.

– Надеюсь, скоро всё изменится.

– Я тоже.

Собеседники замолкли, наслаждаясь тишиной. Вдруг на лужайке перед отелем появился Барти и сделал знак рукой. Это означало всё готово к отъезду. Шеннон помахал ему в ответ, а затем пожал руку Гомезу:

– Меня ждут!

– Меня тоже, – последовало крепкое рукопожатие. – Так до завтра?

Шеннон улыбнулся и посмотрел на часы: они показывали четверть первого:

– До сегодня.

Насвистывая «Испанский Гарлем», командир наёмников спустился на парковку и сел за руль. Автобус тихо выехал со стоянки отеля, на которой одиноко стоял новенький фольксваген с флажком ФРГ. Кот кожей чувствовал, как из окон за ним следят десятки глаз: одни – с надеждой, другие – с любопытством, а третьи – с ненавистью. Автобус быстро доехал до дворца, где их встретил Бенъярд.

– Инструкторы желают жить в отеле, – сообщил ему Шеннон. – Завтра я переберусь туда тоже. Их комнату дайте Тимоти, а в мою поселишь Барти. Кстати, тебя завтра разыщет журналист по имени Алекс. Пусть перешлёт свой репортаж через дворцовую радиостанцию. Текст перед этим покажи господину Земмлеру.

– Хорошо, полковник. Если Вы не против, Я доложу об этом доктору.

– Валяй! – Шеннон пошёл в свою комнату. Достав бутылку водки из тумбочки, он сделал один большой глоток и, скинув одежду, завалился спать. Он даже не услышал, как в его комнату вошёл Бенъард и, покачав головой, потушил лампочку и завесил его кровать москитной сеткой и закрыл ставни.

ГЛАВА II. ЖАРКИЙ ИЮЛЬ В ЗАНГАРО

ТРИНАДЦАТОЕ